Первое впечатление от коллекции польского современного искусства в городском музее Вроцлава – как будто коммунистической власти в Польше вообще не было. Произведения 1950-1970-х годов, периода военного положения никак не касаются режима, даже критически, даже в сарказме. Не потому, что авторы не осмеливались – просто если работают целые тайные типографии, рабочие и студенты регулярно выходят на открытые забастовки, а по всей стране действуют сотни костелов независимой церкви, то в эзоповых упражнениях нет потребности.
Да и уровень официального произвола был совершенно иной. Знаменитый режиссер-авангардист Гротовский (см. репортаж из института его имени в «Дне» от 10 декабря с. г.) воплощал самые смелые эстетические эксперименты, ездил со своим театром в длительные и успешные гастроли на Запад, а со стороны руководителей Вроцлава получал полное содействие. В целом, похоже, цензурировали лишь очевидные антивластные выпады, на формальный поиск не посягали. Просто поразительный контраст с придирками к каждому кадру и к каждой строке, практиковавшимся к востоку от Перемышля.
С другой стороны, чувствуется еще один фактор – колоссальный авторитет католической церкви с ее моральным ригоризмом и развитой рациональной теологией. Поэтому – много абстракции, много приглушенных, темных тонов – и в живописи, и в скульптуре. Никакого постмодернистского озорства и ярких фейерверков поп- и оп-арта.
Приятным открытием среди этой общей сдержанности для меня стали несколько работ Тадеуша Кантора – выдающегося оппонента Гротовского; по сути, высшие достижения польского сценического искусства можно исчерпать этими двумя именами. В спектаклях Кантора наряду с актерами активно использовались куклы и другой местами довольно необычный реквизит, а границы между жизнью и сновидением, между театральными жанрами смещались непредсказуемо и захватывающе. В отличие от театра Гротовского, в котором глубокое вживание в роль было основополагающим, «нулевой театр» Кантора отталкивался от пластики актерского тела, от способности исполнителей к интенсивной импровизации.
Картины Кантора также представляют собой образец талантливого преодоления рамок: удачного сочетания взаимоисключающих, казалось бы, стилей – абстракции и сюрреализма; более того, непротиворечивой составляющей двух из них являются настоящие, наклеенные прямо на полотно, зонтики – центральный символ сюрреалистического движения (по словам предтечи сюрреализма, французского поэта Исидора Дюкасса (Лотреамона): «Красота – это случайная встреча швейной машинки и зонтика на анатомическом столе»). В коллекции много одаренных художников, некоторые не хуже Кантора, но он на всем этаже кажется самым свободным даже среди довольно свободных современников. Самым большим ребенком в некотором роде.
Искусство – если оно чего-то стоит – всегда о свободе. Неволя – бездарна. В таких местах подобные вещи ощущаешь с особой остротой.
Автор благодарит Польскую туристическую организацию за содействие в подготовке этого материала.
