Был поздний вечер 25 мая 1995 года. По телевидению в Италии показывали ночное небо над Балканами — все в угрожающих вспышках.
Самолеты НАТО бомбардировали военные позиции сербов. София открыла небо самолетам НАТО. Другого способа не было остановить пьяное от крови сербское воинство, которое творило методический геноцид боснийских мусульман, развязав один из самых кровавых военных конфликтов в Европе после Второй мировой.
Болгария открыла небо самолетам НАТО? Это было непонятно. Страшно. Загадочно.
Разве Болгария — не «шестнадцатая республика Советского Союза», как говорилось в мои студенческие времена? Разве «болгарский слон» уже не «лучший друг российского слона»?! Разве и до сих пор не употребляют итальянцы высказывание «болгарское голосование» — как эмблема гражданской инертности и покорности?!
Две балканские славянские страны. После краха тоталитарной системы Болгария — родина православия — делает разворот на Запад. К сценариям будущего. А Сербия — к средневековью. Здесь на Косовом поле в 1389 году османская армия победила сербскую. Следовательно, шестьсот лет спустя сербы решили, что наступило время покончить с мусульманами. И притом нарастить территорию Большой Сербии.
В тогдашней Сербии, как и в России, обнажились механизмы вырождения: посткоммунизм сбросил с себя лохмотья фальшивого «интернационализма» и стал тем, чем и был: чудовищем радикального шовинизма, который стремится реализовать «возрождение» своей нации исключительно путем убийства другой.
Заученную мысль о том, что коммунистическая система распалась бескровно, опровергает реальность: Кавказ и Балканы. Потом эта Чума пошла на Грузию. Сегодня — на Украину. А тогда россияне осуществляли геноцид чеченцев, сербы — боснийцев. Недаром тогда Жириновский предлагал создать из России и Сербии единое государство, — хоть и через головы и границы других государств. Две православные нации пытались в корне уничтожить европеизированных мусульман. И Первая мировая и Вторая символично вернулись в Сараево.
Болгария очутилась между двумя безумными шовинизмами, превратившими православие в религию войны. Российские священники благословляли ракеты, которые вдребезги разносили Грозный, и с удовольствием разглядывали бесконечные ямы, в которые сбрасывали убитых чеченцев. Сербские священники на службах молились за здоровье уголовников, которые убивали младенцев и стариков. Думаю, именно тогда Болгария перестала себя чувствовать частью православного посткоммунистического мира. И искать выход для себя. А выход был один — Европа, ЕС, демократический мир.
Сложными были культурные механизмы такого выбора. Такие же сложные — и фатальные — механизмы НЕ-выбора Европы. Кавказская и балканская драмы в настоящее время докатились до Украины — и именно потому, что она вовремя не выбрала Европу, не разжилась на цивилизованных политиков, которые последовательно и твердо реализовывали этот проект, а в целом не сформулировала концепцию своей культурной принадлежности. Поэтому попала под жернова тех же механизмов, что и тогда Босния и Герцеговина: те же банды уголовников с православными лозунгами; бездеятельная спекулятивная ООН; Европа, которая не знает, как откреститься от войны у собственных дверей. И тот же разговор относительно неспособности предоставить «летальное оружие», — точь-в-точь, как тогда, как для Боснии, для которой оружие было только средством самозащиты. Запад в тот период разоружил Украину, а Боснию тогда — не вооружил. Сербия получила в наследство все оружие Экс-Югославии. А Совбез ООН 25 сентября 1991 года наложил эмбарго на вооружение Боснии... Конечно, чтобы помешать «эскалации конфликта». На отчаянный призыв Боснии снять эмбарго Великобритания, Франция и Россия (те же подписанты Будапештского меморандума! — и здесь в унисон) — накладывают вето. Клинтон тоже поддержал вето, не желая ссориться со своими европейскими партнерами и Россией. Это означало отдать маленькую Боснию в когти сербским генералам Милошевича и их взбешенным соратникам.
Боснийцы до сих пор удивляются: вчера был сосед, за солью и луком забегал. А потом пришел с автоматом, поубивал мужчин, изнасиловал девушек, вынес на себе все, что в доме понравилось. Как россияне в Чечне: зашел попить пива, а нет пива, потому что мусульмане не пьют, тогда поубивал жителей дома. Или те россияне, что из Грузии в 2008-м ехали на танках, нагрузили на них ковры и одеяла. Вчера их называли чеченцами, боснийцами. Сегодня их зовут крымскими татарами, изувеченные тела которых находят в ущельях когда-то цветущего Крымского ханства, ставшего Российским хамством. Динамика другая, а суть та же. Новые кости в свежие могилы сваливали православные коммунисты России и Сербии. На Кавказе, на Балканах, в Грузии, теперь в Донецкой области и в Крыму.
Могилы, могилы, могилы... Такие безграничные, теряются на горизонте, такие бесконечно белые кладбища сейчас в Боснии среди зеленых полей.
Весной и летом 1994-го миротворческая миссия ООН в Хорватии, Боснии и Герцеговине попросила защиты у НАТО.
Болгария открыла пространство самолетам НАТО.
Да, это была ужасающая бомбардировка. Которая будет повторяться — вплоть до 1999 года. Бомбардировка, на которую издалека будет рассеяно смотреть Украина, — с уверенностью, что эта драма ее не касается. И вообще — ах и ох, такие-сякие, как всегда, американцы.
Но это был единственный способ усмирить эту сербскую гидру. Спасти боснийцев. Оградить Балканы от расползания этой Чумы.
Болгария молча, спокойно, без колебаний стала на сторону западной цивилизации. Болгария больше не хотела иметь ничего общего с этой зачумленной частью славянского мира, способного лишь на слепую ненависть, пещерные инстинкты, опьянение от крови. Дикая и тупая сила, которая превратила православие в инструмент насилия.
Болгария почувствовала себя родиной Кирилла и Мефодия. Пространством встречи культур — и уважения одной культуры к другой. Поэтому выбор был один — Европа.
Но почему Европа — если то византийцы, то османы, то россияне? Ответ нужно искать в глубине веков. Основная причина — здесь православие было не инструментом власти и насилия над народами, как в России, а источником знания и духовности, энергией продвижения, пространством встречи культур — и первой в истории встречи Востока и Запада Европы. Здесь находятся истоки православно-славянской культуры — от создания в середине ІХ в. славянской письменности и культуры.
В 1980 году Папа Римский Иоанн Павел ІІ провозгласил «покровителями Европы» Кирилла (Константина-философа, 827—869) и Мефодия (815—885), братьев по роду и братьев в вере, — греков, которые открыли славянским народам врата к христианскому миру. Восточная церковь их признает святыми равноапостольными братьями, но и Западная церковь их канонизировала как святых, — 14 февраля католики отмечают День святых Кирилла и Мефодия, а 5 июля чехи и словаки отмечают заложение основ своей государственности благодаря этим двум визионариям. В то же время святые Кирилл и Мефодий являются покровителями православных славянских народов: православные и греко-католики отмечают День славянской письменности и культуры 24 мая. А 27 июля Болгария празднует день Семи апостолов нации — это святые Кирилл и Мефодий и их ученики Климент, Наум, Горазд, Сава и Ангеларий.
Эти два греческих мыслителя из Солуни, бывшем тогда частью Византийской империи (в настоящий момент — Салоники, Греция) — города, который разговаривал на греческом и древнеславянском языке, осуществили культурный переворот, обратив в христианство народы Паннонии и Моравии и приобщив их к вере через письменное Слово, создав кирилличный алфавит на основе алфавита греческого и начав перевод Библии с греческого языка на древнеславянский. Но, может быть, самое главное из всего этого — утверждение важности языка давних славян.
В конце ХІV в. Болгарию завоевала Османская империя: полтысячелетия страна провела под ее властью. Край был разорен, города и крепости уничтожены, церковь потеряла самостоятельность и была подчинена Константинопольскому патриархату. Но и тогда миссия святых Кирилла и Мефодия продолжала выполнять свою спасительную роль в сохранении идентичности — и современных характеристик этой идентичности Болгарии и других славян. Ведь в ней заложена идея такого актуального сегодня экуменизма — а также мультикультурализма. Кирилл и Мефодий, по сути, благородным образом вели разговор о паритете Восточной Церкви и Западной, об уважении к человеку как носителю другой веры, о достоинстве славянских народов. Это фактически первый разговор о славянах и Европе, первое виденье культурной истории славян как частей общеевропейской цивилизации. Об этом и говорил Папа Иоанн Павел ІІ в своей энциклике: «Кирилл и Мефодий — это связующие звенья, это духовный мост между западной и восточной традициями, которые совместно создают единую великую Традицию Универсальной Церкви».
Болгария «родная» для Украины своими общими европейскими корнями. В Болгарии эти корни — греческие, у Украины — частично греческо-византийские, а также латинское. Именно Болгария и Украина — две православных страны с очень разным историческим опытом, разной историей государственности, разными угрозами на протяжении истории — оказались в настоящее время на переднем фланге большого процесса реориентации восточноевропейских координат, углубления евроинтеграционных процессов внутри культур православно-византийского круга, хоть пока и находятся по разные стороны европейской границы.
2004 году Болгария вошла в НАТО, в 2007-м — в ЕС. Вход Болгарии в Европу — это цивилизационный прорыв, доказательство того, что православная цивилизация таки может и должна быть частью панъевропейского мира. И Украина доказывает это также — всей своей историей и культурой: со времен Киевской Руси до сих пор Украина — это пространство встречи и диалога Запада и Востока, мультикультурный и мультиконфессиональный мир, который стал славянскими «вратами в Европу». Украинскую культуру Санте Грачетти называет «панъевропейским синтезом», а историк Иван Лысяк-Рудницкий видел в таком культурном синтезе историческую миссию Украины, поставленной историей на перекресток греческо-византийской и западной цивилизаций.
Начало. Окончание читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»
