Оружие вытаскивают грешники, натягивают лука своего, чтобы перестрелять нищих, заколоть правых сердцем. Оружие их войдет в сердце их, и луки их сломаются.
Владимир Мономах, великий князь киевский (1113-1125), государственный и политический деятель

Остап Костюк: «Я смотрю на овцеводов как на настоящих художников»

На этой неделе стартует долгожданный прокат фильма «Жива ватра»
30 сентября, 2016 - 11:54
ГЕРОИ «ЖИВОЇ ВАТРИ» / ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО ОСТАПОМ КОСТЮКОМ
...И СЪЕМОЧНАЯ ГРУППА / ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО ОСТАПОМ КОСТЮКОМ
ОСТАП КОСТЮК

Режиссер Остап Костюк более 10 лет исследовал гуцульскую культуру. «Жива ватра» стала итогом исследования и его дебютной полнометражной работой. Съемки длились четыре года.

Герои «Живої ватри» — 82-летний Иван Бесащук, 10-летний Иванко Михайлюк и его крестный отец, 39-летний Василий Тонюк. Василий — суровый и собранный человек — руководит горной долиной Радул, единственной оставшейся из 78 полонин района, где занимаются овцеводством. Бесащук ходил с отарами в горы 40 лет, а теперь, овдовев, доживает сам в доме и погружается в воспоминания. Иванко только осваивает азы овцеводства. Живая «ватра» — огонь, добытый путем трения дерева и поддерживаемый на протяжении 4-месячного горно-долинного сезона. Обряд зажжения «ватры» проводился на Гуцульщине до середины ХХ столетия. Его упоминание в фильме — это символ сегодняшнего упадка овцеводческого ремесла.

Остап Костюк на первый взгляд придерживается традиционной стилистики «поэтического кино»: неспешные пейзажные съемки, фольклорный быт. Однако с развитием повествования становится более понятным, что автор говорит о двух вещах: визуальная среда (оператор — Александр Поздняков) и личности героев. Четко и чисто отрабатывая на монтажном столе, режиссер не пытается выстроить особенную драматургическую структуру — просто использует то, что у него есть: виды Карпат, движение отар, подробности быта, изменение света в кадре, изменения настроений маленького Иванка, россказни деда Ивана; детская непосредственность и старческая искренность безотказно киногеничны, и Костюк это хорошо осознает. Еще одно преимущество — звуковая дорожка, на которой беспрепятственно соседствуют атмосферная электроника киевского композитора Аллы Загайкевич, народные напевы соло и хором, эстрадные песенки под аккордеон, колокольчики отар, церковные колокола, блеяние овец, кукареканье петухов, звуки трембиты, шум ветра.

  Это еще не художественная антропология, но уже и не надуманная псевдоэтника. Остапу таки удалось получить собственную не затертую поэтику из сто раз показанного материала.

Как следствие, фильм получил специальный приз на наибольшем североамериканском форуме неигрового кино HotDocs (Канада), получил награду Союза американских операторов за лучшую операторскую работу на Salem Film Fest (США), отмечен дипломом «за выражение надежды на сохранение национальной культуры в условиях глобализации» на фестивале «Лістапад» (Беларусь), а также признан лучшим документальным фильмом XVIII Международного кинофестиваля для детей и молодежи Olympia (Греция).

Перед киевской премьерой Остап ответил на вопросы «Дня».

— Каким был ваш предыдущий опыт? Ведь, насколько я понимаю, специального кинообразования у вас нет.

  — Я изучал историю во Львовском университете и параллельно учился в театральной студии, по окончании которой работал во Львовском театре имени Леся Курбаса. В театре много занимались народной музыкой и пением. И начались попытки перенести архаичные ритуалы на сцену. Еще тогда возник вопрос о способе передачи старинной музыки в ее естественном качестве: как ни потерять органику исполнителей, часто не привыкших к сцене, как показать этот исчезающий мир в его полноте и колоритности. Кроме актерского мастерства, работа в театре позволила изучать драматургию и построение спектакля. Это позже очень помогло при сценарном конструировании фильма. Сразу после театра я работал над несколькими музыкальными проектами от фолька до этно-фьюжн с электронной музыкой. И в настоящий момент музицирую во львовском «Гич Оркестре».

— Как началось собственное кино?

— Любил смотреть фильмы. Когда этого стало мало, с Сашей Поздняковым пошли снимать. Впереди еще было много работы, ошибок и поисков. Но чтобы научиться что-то делать, нужно когда-то начать это делать... Уже не достаточно было простой констатации исторических фактов или сухого изложения явлений в тексте. Важнее стало рассказывать истории образами, чтобы возникал чувственный резонанс, сопереживание.

— Чем привлекла вас именно гуцульская культура? В чем ее уникальность?

  — Здесь мы имеем дело с образным стереотипом гуцулов как колоритных вольнодумных горцев — очень романтизированных. Каждая культура уникальна и в своем разнообразии все культуры интересны. Но важно понимать и то, в чем мы универсальны. В чем наши проблемы могут быть общечеловеческими? Чем наш опыт интересен другим? Если говорить от себя, то это — то родное, что звучит изнутри. Назвал бы это — самоузнавание. Мы ищем уникальность этого «своего», часто относимся к «своему», как к чему-то само собой понятному. Но важным является само актуальное функционирование культуры. Что происходит с этим гуцульским мифом в наше время, как существует эта культура именно сейчас? А она на самом деле теряет свойственный образ жизни, свой источник, который порождает ту уникальность. Что с этим «родным» делать, куда его — сдать в музей, выпихнуть на сцену? Мы попробовали осветить это в кино, потому что иногда это — чуть ли не единственная возможность сохранить явление живым.

— Что больше всего поразило вас во время работы над фильмом? А что было наиболее сложным?

— Самым сложным является как раз найти объективный взгляд, дистанцию к себе самому и к этому «своему», «родному». А поразило другое, очень больно, уже когда закончил работу — нужно смириться с тем, что твой герой может умереть. Хотя в действительности в этом и есть гуманистическая ценность кинематографа — смертный непрочный человек может остаться в истории как живой сильный характер.

— Съемки — процесс длительный и изнурительный для всех. Что вы делали, чтобы снять лишнее напряжение?

— Устраивал музыкальную паузу. Овцеводы любили гуцульское наигрывание, я и развлекал их игрой на дуде — гуцульской волынке. Поиграл немного старинных мелодий, послушали-попели вместе и дальше к работе. Музыка раскрывает и объединяет людей. Теперь себе думаю: смешно, что свирель может быть орудием режиссера. Но это сработало! Как и весь предыдущий опыт работает на тебя.

— Вы изучали культуру гуцулов более 10 лет. Насколько вас изменил этот опыт?

— Изменило близкое общение с людьми, которые искренне делятся историями своей жизни. Одно дело — о чем-то знать, а другое — продолжать что-то делать. Овцеводов на Гуцульщине осталось мало, и я смотрю на тех, кто продолжает это занятие, как на настоящих художников, которые, невзирая на все условия, занимаются любимым делом, не принимая во внимание, что оно экономически убыточно. Почему? Потому что это их образ жизни: горы — их стихия, как у моряка — море. Там они являются самими собой, в своей полноценности, силе и стараниях.

— Расскажите о вашем новом фильме.

— Только начал исследование и документацию. Мы наблюдаем за семьей из близкой мне среды. История отца и дочери, где линия ребенка переплетается с рассказом отца, вернувшегося с войны и по-новому ищущего себя. Это рассказ о заброшенной игрушке, которой поиграли и выбросили. О судьбе защитников, которые, пережив ужас, возвращаются домой. Война, закончившись на передовой, продолжается в семьях. И это нужно осознавать.

— Насколько четким вам кажется ваше будущее исенно как кинематографиста? Готовы ли вы ради кино отказаться от других занятий?

— Уже приходится отказываться. Сложная это профессия. Мне легче работать, когда думаю о конкретном задании, исследую избранную тему и меньше думаю о будущем. Можно запутаться, рефлексируя, кинематографист я или нет. Верю, что нужно работать настойчиво и все будет, обязательно будет так, как нужно... В крайнем случае — нет (это шутя). Но даже если нет, то что нам, «ми ж просто йшли, у нас нема зерна неправди за собою». Мы не лукавили, а занимались тем, что выбрали. За свободу творчества нужно платить и, разумеется, придется отказываться от многих вещей. И все же, думаю, самое важное — отвечать себе на вопросы, возникающие в настоящий момент. Потому что каждый фильм — это отдельная проблема и отдельный подход, всегда нужно начинать с нуля. Но это увлекает — даже в обыденной повседневности — открывать неизвестное.

СПРАВКА «Дня»

Остап Костюк — режиссер, актер, музыкант. Родился в 1979 г. в Коломые, на Ивано-Франковщине. Окончил исторический факультет Львовского национального университета им. И. Франко и актерскую студию Театра им. Леся Курбаса. В 2011 году, в сотрудничестве с Александром Поздняковым, дебютировал в режиссуре с короткометражным фильмом «Ману и капуста», получившим награду RADi (Agence du Court Metrage) во Франции. «Жива ватра» — его полнометражный дебют.

Дмитрий ДЕСЯТЕРИК, «День»
Газета: 
Рубрика: 




НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ