Многие американские комментаторы критически оценивают результаты первой встречи лидеров США и РФ после избрания Путина на третий срок во время саммита G20 в Мексике. Фактически Вашингтон и Москва остались на прежних позициях по всем ключевым вопросам: ситуации в Сирии, ядерной программе Ирана и ПРО. «День» попросил ведущего научного сотрудника Московского центра Карнеги Лилию ШЕВЦОВУ, которая часто бывает в США, общается с американскими политиками и экспертами, дать оценку результатов переговоров главы Белого дома и российского президента — и как результат этой встречи может повлиять на шансы Обамы быть переизбраным.
— Судя по заявлениям Обамы и Путина, их пресс-конференциям, мы можем сделать два вывода. Во-первых, встреча президентов носила достаточно напряженный и жесткий характер. Об этом свидетельствует не только длительность самой встречи, которая продолжалась больше запланированного времени. По телевизионной картинке можно было видеть напряженность лиц Путина и Обамы, которые сидели на пресс-конференции как будто вместе, но эмоционально безгранично далеко друг от друга, без какого бы то ни было выражения чувств, без той вальяжности, которую можно было заметить на снимках Медведева и Обамы. Чувствовалась скованность обоих, сосредоточенность и напряженность. Язык жестов и поз говорил о том, что этим людям было сложно друг с другом. Во-вторых, заявления, которые они сделали на совместной пресс-конференции, не имели характера прорыва по тем напряженным вопросам, которые они обсуждали: ни по ПРО, ни по ядерной программе Ирана, ни по ситуации в Сирии. Я бы сказала, что в результате этой встречи Путин, возможно, чувствует себя победителем.
— Почему?
— Во-первых, он не только не отступил от Кремлевской позиции. Он, очевидно, заставил Обаму отказаться от более жесткого языка в отношении Асада и, по сути дела, заставил Обаму вернуться к варианту сценария, который уже загодя был и оказался проигрышным. Это миротворческий план Кофи Аннана. И то, что Обама согласился на необходимость решения вопроса именно самим сирийским народом, было косвенным подтверждением путинского акцента на концепцию суверенитета и территориальной целостности. Поэтому можно сказать, что, по крайней мере, по вопросу Сирии Обама и Запад проиграли, а Кремль и Пекин выиграли.
Путин, вероятно, чувствовал себя достаточно уверенно еще и по другой причине: он ощущал, что Обаме еще предстоит тяжелая предвыборная борьба, что его еще не выбрали, что шансы Ромни растут и уязвим Обама, а не он.
Путин ощущал себя более уверенным и, возможно, шел на дополнительную жесткость еще и потому, что «перезагрузка» нужна в первую очередь Обаме, а не ему, поскольку он всегда относился к ней достаточно скептически и критически.
Естественно, что на этой встрече был момент, который неизбежно осложнял отношения двух президентов. Это вопрос о законопроекте Магнитского, который 19 июня должен был обсуждать комитет по международным отношениям Сената.
— Но обсуждение перенесли в последний момент.
— Да, но когда Путин и Обама обсуждали этот вопрос, было не ясно, перенесут ли американцы обсуждение этого законопроекта. И по этому вопросу российская сторона была исключительно жесткой и заставила американскую сторону также пойти на попятную. Само перенесение даты обсуждения этого вопроса означает, что Обама пошел на компромисс с Путиным.
Таким образом, итогом встречи двух президентов является возросшая уверенность Путина в себе и попытка Путина давить на Америку, а также в конечном итоге стремление Обамы не обострять отношения с путинским Кремлем и, по сути дела, в какой-то степени, наверное, сдача западной стороной своей позиции, по крайней мере, по Сирии.
— И как эта встреча повлияет на шансы переизбрания Обамы?
— Как раньше, так и сегодня внешняя политика все же не является кардинальным вопросом предвыборной борьбы в Америке, и шансы Обамы в борьбе с Ромни решаются на внутриполитической и внутриэкономической арене. Я думаю, что республиканцы непременно воспользуются, по крайней мере, тем, что, Обама не получил никаких выгод от встречи с Путиным. И, что очень важно, Путин не помог Обаме доказать тот факт, что его «перезагрузка» с Россией была успешной. По сути дела, Путин и на совместной пресс-конференции всем своим видом, а также самостоятельно отвечая на вопросы журналистов — у него была своя пресс-конференция, — показал, что он не очень заинтересован в «перезагрузке». Он не отступает ни на йоту от своей позиции. Поэтому я думаю, что как раз Путин на этом саммите G20 играл не в пользу Обамы, а, может быть, не желая этого, вольно либо невольно играл в пользу Ромни.
— А будет ли, по вашему мнению, принят в США закон Магнитского?
— Судя по реакции многих американских экспертов, этот закон в той или иной форме, безусловно, будет принят. И не только потому, что он прошел через Конгресс. Несомненно, он пройдет и через Сенат. А прежде всего, потому, что он стал не только законом республиканцев, но и получил поддержку в первую очередь демократов. Теперь, в ситуации, когда Обаму обвиняют в чересчур большом акценте на realpolitik, прагматизме и игнорировании нормативного измерения в политике, я считаю, что он не сможет уже давить на Конгресс с целью затормозить дело с законом Магнитского. Уже поля маневра у администрации нет. Администрация, скорее всего, позволит принять этот закон, и он будет принят. Другое дело, будет ли принят закон Магнитского одновременно со снятием поправки Джексона — Веника или нет. Пока это неясно. Также неясно, какие поправки будут приняты к этому закону самой администрацией, которая будет пытаться смягчить действие этого закона, чтобы слишком не раздражать российскую сторону.
— На этой неделе многие обсуждают два события в России: лекцию Ходорковского и примирение главного редактора «Новой газеты» с главой Следственного комитета. Хотелось услышать ваше мнение о значении этих событий для становления российского гражданского общества.
— Статьи Ходорковского касаются наиболее оголенных нервов российской политической жизни. Это говорит о том, что, сидя в тюрьме, он очень внимательно следит за российской жизнью и глубоко размышляет над действительно важными для нас проблемами. В данном случае он задумался над проблемой империи и национального государства. Он совершенно прав в постановке дилеммы, перед которой стоит Россия. С одной стороны, Россия не вышла из империи, но, с другой, очень сложно в России строить национальное государство с учетом того, что российский национализм до сих пор антилиберальный и антиевропейский. Тем не менее, Ходорковский делает любопытную попытку доказать необходимость моста между либерализмом и национализмом, доказывает необходимость формирования в России, как это было, кстати, в Украине и в Польше, либерального национализма, соединения либеральных ценностей, а также стремления к поиску национальной идентичности. Другое дело, у него нет практических рекомендаций, как это сделать. Но этих рекомендаций нет ни у кого.
— А что вы скажете о разрешения ситуации вокруг «Новой газеты»? Многие критикуют действия Дмитрия Муратова, который удовлетворился извинениями главы Следственного комитета и не пошел до конца.
— Я считаю, что Дмитрий Муратов имел все основания, о которых он не очень распространяется, заключить перемирие с Бастрыкиным и Следственным комитетом. Потому что в данном случае, и он об этом прямо сказал, речь идет о жизнях людей, о жизнях его корреспондентов на Северном Кавказе, о необходимости завершить дело, выявить убийц и заказчиков убийства Политковской.
В то же время это неформальное перемирие ставит «Новую газету», по сути, в очень драматическую ситуацию. Пожимая руку Бастрыкину, она пусть временно, пусть ситуативно отказывается от той цели, во имя которой она существует: защита права, правового пространства. Эта драма является нашей жизнью, это та ловушка, в которую мы постоянно попадаем. И не может быть просто чистого стремления к цели. Это те компромиссы, на которые мы вынуждены идти. Но в то же время, помимо перемирия, остается актуальной проблема правовой оценки этого неформального пакта, причем, скорее, правовой оценки поведения самого Бастрыкина.
