Промедление смерти подобно — именно в таком профессиональном вызове начал свой необыкновенный путь тогда лишь этот начинающий врач. Шли суровые будни осени сорок первого года. По назначению выпускник медицинского института в Краснодаре Шалимов был направлен в больницу в Нерчинско-Заводской, в Забайкалье. В первый же день работы из села в сорока верстах от городка поступил срочный вызов: у женщины, очевидно, разрыв матки и в результате грозное кровотечение. Диагноз был предположительным, однако крайняя его серьезность не вызывала сомнений.
И вот в мемориальном музее в память демиурга медицины на все времена, созданным в Национальном институте хирургии и трансплантологии имени А. А. Шалимова НАНМ Украины, в кадрах трогательного телефильма об одиссеях гения я вслушивался в рассказ самого Александра Алексеевича, как все происходило.
— Вновь и вновь, по дороге вчитываясь в страницы учебника по акушерству и гинекологии, касающиеся черт этой катастрофы, — вспоминал он, — я в последовательности представлял, как надо действовать. Но нужен был и наркоз, а оперировать предстояло лишь с молоденькой медсестрой из местной амбулатории. Все же масочное обезболивание посредством эфира удалось наладить, и я удалил орган, висевший лишь на натянутых сосудах. Женщина осталась жива...
Стать первопроходцем в спектре абсолютних вертикалей современной хирургии — в этом, пожалуй, весь феномен Шалимова. Но чтобы осознать гуманистическое величие таких целей, требовалось преодолеть как бы невозможное в необходимой многогранности. Но все выглядит почти притчей — «много званых и мало избранных». Родившись двенадцатым ребенком в семье, в голодном смутном 1918-м, в Липецкой губернии, Саша Шалимов вряд ли бы стал тем, кем стал, если бы не переезд семьи на относительно зажиточную Кубань. Тут проживали родственники мамы, приютившие близких. В 1934-м Александр был принят на рабфак при медицинском институте, а в 1936-м вступил на первый курс. Был отмечен дипломом с отличием. Направлен, однако, не в район боевых действий, а на Дальний Восток. Может быть, и потому, что в ходе войны с Вермахтом не был исключен и вооруженный конфликт с милитаристской Японией.
Фронт его оказался совершенно особым, мобилизовав качества и знания во всех сферах неотложной медицины, прежде всего потому, что Шалимов оказался единственным врачом на этих бескрайних северных просторах, более старшие коллеги были призваны в армию. Правда, провидение послало и жену, ту самую молоденькую медсестру Анну Александровну, с которой они успешно сразились за ускользавшую жизнь... И поскольку патология была самая разнообразная, приходилось, как говорится, быть мастером на все руки. Например, в первом же году практики Шалимов освоил самостоятельно резекцию желудка, большую операцию, подвластную лишь умудренным хирургам с многолетним опытом. Побывав примерно через год на стажировке в Чите, убедился — многое ему под силу, но тем настоятельнее надо учиться всему необъятному хирургическому универсалу.
Зодчий этой обители Валентин Иосифович Сморжевский оставляет меня у волнующих стендов, сконцентрировавших восхождение учителя. Непреходящая забайкальская заставка: совсем молодой доктор Шалимов, в окружении медсестер, у постели больного. Почему-то снимок вдруг переносит и в булгаковские записки о земской медицине... Брянский период, где двум будущим гигантам, Шалимову и Амосову, опять-таки в силу мистерии жизни довелось стать хирургическими союзниками. Нет, они не сблизились в дружбе, но и не превратились, честно соревнуясь, в антагонистов. Снова-таки, первозданный фотодокумент, вне слов, вдруг вспыхивает светильником того времени. Николай Михайлович и Александр Алексеевич вдвоем над операционным столом, ибо слишком сложен для каждого оказался случай.
Брянская улица на запад нас ведет. Как раз она, после некоторого интервала хирургической службы в Орле, и привела Шалимова в Харьков, а потом, навсегда, в Киев.
— Впрочем, я ведь после московских эпизодов, куда сразу же после войны, наконец попал на усовершенствование, — вспоминает с улыбкой мэтр на уникальной ленте, — пытался сперва найти работу в Украине, но безуспешно. Конкуренция складывалась изрядная, с фронтов возвратились десятки хирургов, они, разумеется, искали должности. И так уж сложилось — сразу же из Черновцов, где мне отказали, отправился в гостеприимный Брянск. А спустя две недели приехал Амосов. Хирургическое подразделение на 120 коек мы разделили на два отделения. Мне достались женские и урологическое.
Московские клиники и Шалимов... Снимков тех недель практически нет. Кто он был, молодой провинциал, в окружении светил? Но выяснилось: умеет все, не хуже, чем они, а порою и лучше — в оперативной гинекологии, онкологии, травматологии, хирургии пищевода и средостения.
В Брянске, где дали небольшую комнатку на семью из пяти человек, эти ритмы «второго дыхания», перед Харьковом, взыграли действительно мощно. Шалимов ведь понимал — для дальнейшего продвижения нужна ученая степень. Поскольку владел всем в своей специальности, а в 1956-м стал заслуженным врачом РСФСР, включился в хирургические битвы с туберкулезом, вновь начавшим косить города и веси. Но если Амосов проявил свои возможности в радикальных удалениях легкого или его сегментов при нагноениях, опухолях, чахотке, то Шалимов овладел каверно-пластикой. Удалял очаг туберкулезного распада, сшивал ткани, а легкое оставалось работоспособным. Обе методики были востребованными, и тем не менее этот вариант докторской диссертации Шалимова «зарубили»: нет, мол, отдаленных результатов. Хотя и был, и сиял ближайший результат — сохраненное качество жизни.
Таким образом, если говорить о диссертационных марафонах, Шалимов получил искомую степень лишь в 1958 году, разработав технологию удаления поджелудочной железы, вместе с решающими протоками, в случае рака этого органа. — «А вот Анну Александровну спасти от этой болезни не удалось», — с грустью размышляет он перед телеобъективом.
Слухом земля полнится... В 1956-м, когда Амосов трудится уже в Киеве, Шалимова приглашают в Харьков, его избирают доцентом кафедры хирургии старейшего медицинского института. Кафедры с великой историей, возглавлявшейся в течение лет легендарными учеными Грубе, Тринклером, Шамовым. Здесь свои оды, но они вне данных рамок. И снова начинает пульсировать провидческое в Шалимове: институт, созданный Владимиром Николаевичем Шамовым, патриотом методов переливания крови, в годы войны заместителем главного военного хирурга армии, Александр Алексеевич в 1965 году реорганизует в Институт общей и неотложной хирургии. Разворачивается нечто беспрецедентное: производится первая в стране панкреатодуоденальная резекция, разворачиваются битвы с травматическим шоком, успешно развивается кардиохирургия. К слову, здесь Николаем Володосем, учеником Шалимова, было выполнено первое в мире дистанционное чрессосудистое стентирование при патологии аорты! Это работа, по сути, на уровне Нобелевской премии, замечает профессор Сморжевский.
Создается оригинальная шалимовская модель аппарата искусственного кровообращения, и входит, уже тогда, в практику команды весь диапазон реконструкций на сердце и сосудах. Институт этот, где курс Шалимова продолжили его воспитанники Владимир Зайцев и Владимир Бойко, фактически является хирургической Меккой мирового класса.
А в 1972-м начинается киевский Шалимовский млечный путь, когда хирургу сверхвозможностей поручают создать Институт клинической и экспериментальной хирургии, по сути, хирургический флагман республики. Небольшая личностная ремарка: накануне этих новых его стартов мне посчастливилось познакомиться с Александром Алексеевичем. Я написал тогда статью «Хирургия на пороге перемен». Она появилась в «Правде Украины».
Собственно, все этажи этого грандиозного здания с исполинскими крыльями — этажи шалимовских перемен, плюс три комнаты музея — лишь его локальная, но такая необходимая визитная карточка. Ведь в 1988-м, а во главе НИИ Шалимов пребывал лишь шестнадцать лет, находясь на высоте таланта, он подает в отставку с директорского поста, законопослушно сообразуясь с установками эпохи. Официальный приказ, подписанный министром здравоохранения УССР А. Романенко и сохранившийся в экспозиции, гласит: «Согласно поданному заявлению...». Что же, функциональные ставки стали другими. Но Шалимов в штате своего же учреждения оставался самым собою, не имея равных. Есть афоризм: действительность далеко не всегда платит достойные дивиденды. И все же поток пациентов, в драматических сомнениях, не иссякал как раз у этих комнат на первом этаже, в лабиринте институтской архитектоники.
Последние десятилетия виртуоза хирургии, одаренного своим талантом, как никто иной, но ведомого и страстью неутомимости в жажде новых знаний — тут своя повесть. Вообще Шалимов перед каждой операцией изучал данные о ней, в основном, по западным источникам, а после вмешательства снова, уже свежими очами, вчитывался в скупой текст. Но пора сказать главное: мемориальной святыни просто бы не существовало, если бы не энтузиазм Валентина Сморжевского и трогательная поддержка со стороны нынешнего директора института, члена-корреспондента НАНМ Украины Александра Усенко. К слову, нельзя не добавить, что как раз в этих стенах Владимир Мишалов, работающий ныне в Национальном медицинском университете, и Валентин Сморжевский одними из первых выполнили успешно удаление тромба из легочной артерии, что, в сочетании с исканиями других коллег, было отмечено Государственной премией Украины в области науки и техники.
Случилось так, что и самому Александру Алексеевичу довелось лечь на операционный стол. Операцию, и это снова говорит о его натуре, доверил ученикам. А потом, потом... Подступали годы, немощность, неустройства. Тихую необходимую заботу о Шалимове на уровне 2000-х проявлял, прежде всего, Александр Юрьевич Усенко, тогда лишь заведующий нештатной клиникой, вне прямого поручения дирекции. А далее профессор Усенко сделал все возможное, да и невозможное, чтобы музей существовал и развивался.
— Невозможное? — спросят меня, знавшего эти комнатки, милостиво отведенные экс-директору, пребывавшему тут часто в одиночестве. Сохранить завидные площади, пусть и не такие большие, в царстве новых технологий — тут нужен стоицизм. Но благодаря этим стенам, в берущих за душу мелочах и нюансах здесь как бы живет дух Шалимова — от бумаг и ручек на письменном столе до белоснежного халата, тахты, даже зубных щеток. Иногда Шалимову приходилось тут оставаться и на ночь.
Один из наставников Шалимова по Харькову, на кафедру которого брянский звездочет был зачислен, профессор Александр Захарович Цейтлин сказал о нем так: «Хирург, конечно же, отдает каждому больному частичку своего сердца. Но Александр Алексеевич был в этом отношении как бы сплошным сердцем!»
Шалимовский год, в честь которого готовится выпуск персональной монеты и марка почтового гашения, лишь начинается. — С возвращением, Александр Алексеевич!
