«Мы с другом, доктором биологических наук Сергеем Утевским, с которым воевали на соседних участках луганского фронта в 2014 году, шутим, что какие бы сегодня у нас ни были проблемы, под Луганском все равно было тяжелее», — оптимистично начинает Евгений Дикий. По специальности он морской биолог, в 2014-м командовал ротой батальона «Айдар», а 7 февраля этого года неожиданно даже для себя стал и.о. директора Национального антарктического научного центра.
Напомним, НАНЦ является оператором Украины в Антарктике, где нам принадлежит станция «Академик Вернадский» — бывшая британская станция «Фарадей», проданная за символический один фунт в 1996-м. Работу на ней Евгений характеризует так: «По состоянию на ХХ век там работали неплохо, но дальше почему-то не пошли».
За первые две недели на должности руководителя НАНЦ успел немало. Так, украинские ученые теперь могут принимать участие в проектах Французского полярного института, а скоро на станции «Академик Вернадский» появится постоянный доступ к интернету (сегодня электронные сообщения оттуда можно посылать раз в неделю). Также Антарктида снова откроется для женщин. «В первые две зимовки женщины работали на «Вернадском». Потом поменялось руководство антарктического центра, и начали действовать по логике, по которой мусульманок вынуждают носить чадру. Якобы когда женщины зимовали, мужчины из-за них ссорились, и решили, что лучшее решение проблемы — не воспитывать мужчин, а перестать пускать на станцию женщин. Вот почему ни на одной западной станции таких проблем не возникает?», — рассуждает Евгений.
Некоторые нехорошие традиции ломать трудно. Во время нашего разговора, который состоялся 21 февраля, Евгений надеялся, что проведет тендер на логистическое обеспечение станции в этом сезоне через систему ProZorro. Тендер оказался под угрозой срыва из-за странных жалоб одного из участников. На следующий день руководитель НАНЦ написал в «Фейсбуке», что Антимонопольный комитет выдержал максимально возможную паузу, чтобы решить, принимать ли жалобу, и все-таки ее принял. Рассмотрение жалобы назначено на максимально далекую дату, 7 марта. НАНЦ не может ждать столько, потому что пересменку полярников надо провести до апреля, пока не станет лед. Поэтому руководителю антарктического центра придется идти на переговоры с компаниями, которые могут организовать логистику для полярников. Впрочем, к такому развитию событий он был готов сразу, поэтому рассказал «Дню», что будет делать в этой ситуации. А еще в разговоре с Евгением Диким мы узнали, чем Антарктида похожа на пульс, космос и даже Крым и как Украина может развивать полярные исследования, несмотря на ограниченные ресурсы.
«НИКТО НЕ ЗАДАВАЛСЯ ВОПРОСОМ, КАКОЙ ВЫХЛОП ОТ АНТАРКТИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ»
— Евгений, какими были ваши первые шаги на должности? Насколько представление о состоянии центра отличалось от реалий?
— В целом я представлял, за что берусь. Считаю, что оно того стоит, потому что антарктический центр при все «багах» (дефекты в программе. — Авт.), которые я сейчас пытаюсь «пофиксить», является национальной гордостью. Это в некоторой мере наш билет в цивилизованный мир. Космические и полярные исследования, исследования океанов — это то, что отличает «золотой миллиард» от стран третьего мира. Если страна позволяет себе помимо прочего насущного такое, она относится к той части цивилизации, где Илон Маск.
Учитывая ужасный упадок украинской науки за последние 20 лет, то, что мы сохранили антарктическую станцию и полярное направление исследований, — это один из коготков, которым мы цепляемся к «золотому миллиарду». Для меня дело чести сделать так, чтобы мы здесь выглядели полноценно. Сейчас это не так.
Главное достижение моих предшественников — и за это им честь и хвала — что несмотря на войну и финансовые кризисы они сохранили станцию. Станция не прерывала работу ни на один день, она в нормальном состоянии, регулярно ремонтируется. В наших условиях это большое достижение. Другое дело, что поскольку НАНЦ руководили не ученые, никто не спрашивал себя, какой, собственно, выхлоп от этой станции.
Бюджет моего центра на этот год — два миллиона евро, или 72 миллиона гривен. По масштабам западных коллег это вообще не деньги. Например, аналогичный французский институт имеет годовой бюджет 280 миллионов евро. Но вся украинская наука имеет в 2018 году 200 миллионов евро, то есть мы получили 1% от этой суммы. За эти деньги нужно давать результат. Все это измеряется. Можно по базам данным, например Scopus, посчитать индекс цитирования научных работ для страны и учреждения. Мы это сделали. Результат немного печальный. Мы не можем тягаться со Штатами или Британией, здесь уже работают объемы финансирования. Но по экономическим показателям мы должны были бы быть на одном уровне с Польшей и впереди, скажем, Чехии, которая зашла в Антарктиду десять лет назад. Мы там работаем 22 года, если не учитывать советский период. Но по антарктическим исследованиям мы приблизительно на 50-й позиции в мире. Стран, которые имеют полярные станции, около 30. То есть нас обошел ряд стран, которые не имеют своих антарктических станций, только иногда наезжают туда в гости — но делают это грамотно.
Сейчас мы на одном уровне с Турцией. Это, конечно, не последняя страна в мире, но в Антарктиду она зашла два года назад.
Если вы приедете ко мне в гости через год, я не смогу показать вам цифры, которые поразительно отличаются. Это не исправляется за такое время. Но за год нужно наладить систему, в которой дальше все понемногу будет расти.
«УЖЕ В ЭТОТ ЗАЕЗД НА «ВЕРНАДСКОМ» БУДЕТ НОРМАЛЬНЫЙ ИНТЕРНЕТ»
— То есть, в сущности, на «Академике Вернадском» мы были как завхозы?
— Именно так. Центр достаточно качественно выполнял функции завхоза и логистику. Но при этом забыли, для чего эта логистика. В известной мере это превращалось в научный туризм.
Ключевая моя претензия к «папередникам» — что центр всегда был очень закрытой структурой. Кто был в хороших отношениях с центром, тот ездил в Антарктиду, независимо от того, давало ли это результат. Кто не смог нормально договориться с центром — простите. Я был во второй категории. В свое время здесь я был в «черном списке». Более десяти лет я пытался попасть в Антарктиду через центр. Если бы раньше кто-то сказал мне, что сначала я попаду в кабинет директора и только потом — туда, я бы очень смеялся.
Отбор участников полярной экспедиции происходил достаточно рандомно. Нет, туда не попадали исключительно шарлатаны. Попадала часть действительно классных специалистов и что попало. Однако основной критерий был один — договоренность с дирекцией центра.
Мы изменим это принципиально. В частности, мы меняем состав научно-технического совета «Антарктика», который отвечает за всю программу научных исследований в Антарктике. И я готов, что у меня не будет удобного научно-технического совета. Мы провели научно-метрический анализ и выбрали украинских ученых, которые имеют высшие индексы Хирша по полярной тематике. Всех их сейчас приглашаем к НТР «Антарктика».
— Что еще планируете менять в ближайшее время?
— Некоторые вещи меня ужаснули, уже когда сюда попал. Вы можете зайти на сайты антарктических учреждений разных стран, и там увидите, например, видео-блоги полярников, которые они ведут прямо из станций. На сайте французской станции «Дюмон-Дюрвиль» или американской «Мак-Мердо» вы можете посмотреть наблюдения с веб-камер — что прямо сейчас происходит на станции.
ФОТО З САЙТА REPORT.IF.UA
Для сравнения: станция «Академик Вернадский», 2018 год, отправление текстовых сообщений по электронной почте на станцию — один раз в неделю по средам, со станции — один раз в неделю по пятницам. Там есть спутниковый интернет, проведенный еще в 1990-х, по тогдашней цене — 7,5 доллара за мегабайт. Оказывается, никто не искал альтернатив. Я банально погуглил и оказалось, что Антарктика за эти годы несколько изменилась, там сейчас работает около 20 провайдеров спутниковой связи, цены конкурентные. Думаю, уже в этот заезд там будет нормальный интернет, а где-то через пару месяцев вы сможете по меньшей мере списаться с каждым из полярников, увидеть их блоги. Будто бы мелкий штрих, но это то, что отличает ХХ век от ХХІ.
«В АНТАРКТИКЕ — КАК В КРЫМУ, ГОД ДЕЛИТСЯ НА СЕЗОН И НЕ СЕЗОН»
— Вы также рассказывали журналистам, что хотите продлить пересменку в Антарктиде. Почему это важно?
— По возможности нужно, чтобы эта пересменка длилась не три дня, а хотя бы десять. Тогда стоит взять туда еще несколько человек, которые успеют отобрать образцы для своих исследований.
Работа в Антарктике делится на две части: зимовку и сезон. Зимовка — это когда 12 человек проводят там целый год, а затем их сменяют. В сезон приезжает произвольное количество людей, на пике — свыше 30, стандартно — 10—12, они находятся там месяц-два, это летний период.
Жизнь в Антарктике, как в Крыму. Год четко делиется на сезон и не сезон. В те три месяца, когда там нет льда, когда длится антарктическое лето, там куча народа, заходят туристические лайнеры. Вот на станцию «Академик Вернадский», поскольку она является одной из самых старых в Антарктике, построена в 1947 году, за сезон заходит до четырех тысяч туристов. Это реально Крым. А остальные девять месяцев, опять-таки, как в Крыму, там мертво, потому что стоит лед и никакой связи нет. 12 наших зимовщиков в это время не видят никого, кроме самих себя, и в этом, думаю, самый большой героизм — девять месяцев быть в полной изоляции.
Зимовка важна, но не так с научной точки зрения, как, в первую очередь, для поддержки станции. Ее нельзя бросать на девять месяцев, потому что все промерзнет и погибнет. Шестеро человек из 12 — это технический персонал, который поддерживает деятельность станции. Остальные — ученые. Но в глубокую полярную ночь много не исследуешь. В первую очередь ведутся режимные наблюдения — те, которые начались еще в 1947 году, в 1960-х. Их нельзя прерывать. Это наблюдения за климатом, за состоянием озонового слоя. Кстати, Украина кое-что добавила к этим наблюдениям. У нас и биологи зимуют, потому теперь мы видим пингвинов не только летом, когда тепло и хорошо, — можно наблюдать, как они выживают в течение всего года.
Другое дело — сезон. В сезон может наехать куча народа, и каждый со своей программой. Геологи, магнитометристы, биологи. Это очень важный период. В последнее время из-за проблем с логистикой у нас сезон почти исчез. Люди приезжают на пересменку, за пять дней меняют зимовщиков, и кто успевает за это время набрать образцы — молодец. Но это несерьезно. И на зимовке это тоже отражается. За пять дней ты не научишь нового человека. Таким образом в последние годы в Антарктиду почти исключительно ездят люди, которые уже зимовали. В Украине есть около 180 человек, которые прошли зимовку, и мы эту колоду тасуем. Поэтому одна из моих задач — обновить так называемый длинный сезон.
— Я так понимаю, что сейчас этому мешает организация логистики? Ведь если она идет с такими проблемами, трудно говорить об удлинении пересменки.
— Оказалось, что в украинских условиях 45 миллионов гривен — это очень много. Большую часть этой суммы придется потратить на еду, 140 тонн топлива, фрахт корабля, чтобы забросить на станцию людей и товары. Фирма сможет заработать там где-то 300 тысяч евро. Но грызутся за этот тендер страшно, причем и абсолютно не конвенционными методами. В прошлом году проведение закупки через ProZorro срывали трижды, потом соглашение заключили абсолютно непрозрачно, путем переговорной процедуры. В этом году меня старательно подводят к этому же.
Как бы мы ни игрались с тендерами, лед станет в апреле. Там замерзнет. А система ProZorro, которую я уважаю, пока плохо защищена от недобросовестного обжалования. Потом Антимонопольный комитет эти жалобы отвергает, но они очень затягивают процесс.
Есть три фирмы, которые отправились на торги. У всех их есть определенные «косяки» в оформлении, но все три реально существуют и имеют опыт такой логистики. Одна из них — та, которая непрозрачно, но все-таки выполнила контракт в прошлом году. Почему-то считается, что если я пойду на «переговорку», то контракт получит именно та компания, что и в прошлом году. Мне очень не хочется идти на переговорную процедуру, но если так случится, этого не будет. На переговоры пригласят три компании, которые подавались на ProZorro, и пройдут они в присутствии журналистов.
На меня уже есть определенное давление, но я отношусь к этому спокойно. Мы живем в стране, где коррупция еще не преодолена, но каждый на своем месте должен делать все, чтобы ее преодолеть.
— Сколько максимально есть времени для оформления соглашения?
— Отчаливать нужно не позже последних чисел марта. А отчаливают не в день подписания соглашения. У меня есть около двух недель на его оформление. Уложимся. Переговоры попытаюсь провести в течение недели.
«ВСЯ ПОЛЯРНАЯ ПРОГРАММА КИТАЯ ОБЕСПЕЧИВАЕТСЯ ЛЕДОКОЛОМ, СДЕЛАННЫМ В ХЕРСОНЕ»
— Вы говорили о двух миллионах евро, которые в этом году получил НАНЦ. На что их хватит?
— В этом году впервые за многие годы, и это не мое достижение, выделили деньги на «капиталку». То есть не на текущие ремонты, а на капитальный. Есть немного денег на закупку научного оборудования.
Если посмотреть на два шага вперед — когда мы прорвемся через текущие проблемы, то, во-первых, нам нужен корабль. История нашей станции тесно связана с историей научного флота Украины. Британцы продавали свою станцию за один фунт — то есть дарили. Желающих было много. Но Украина продемонстрировала, что после обретения независимости нам досталось от советского научного флота 36 кораблей. То есть мы способны своим флотом обеспечить и логистику станции, и исследование в полярных морях. Именно на этом основании нас выбрали победителями.
КИЕВ, НАЦИОНАЛЬНЫЙ МУЗЕЙ ИСТОРИИ УКРАИНЫ, ФЕВРАЛЬ 2016 ГОДА. НА ФОТО МАЛЬЧИК ИЗУЧАЕТ МАКЕТ «АКАДЕМИКА ВЕРНАДСКОГО» НА ВЫСТАВКЕ «УКРАИНСКАЯ АНТАРКТИДА». ЕВГЕНИЙ ДИКИЙ УТВЕРЖДАЕТ: «РАСПОЛОЖЕНИЕ НАШЕЙ СТАНЦИИ В ЧЕМ-ТО УНИКАЛЬНОЕ И ЦЕННОЕ. МЫ — НА САМОМ ФРОНТЕ КЛИМАТИЧЕСКИХ ИЗМЕНЕНИЙ»
За эти 22 года станцию мы сохранили, а вот с флотом...
— Всего один корабль из тех 36-ти в настоящий момент поддается ремонту.
— Да. Надеюсь, Остап Семерак (министр экологии и природных ресурсов. — Авт.) сдержит слово. Он обещал, что в этом году выделит деньги на ремонт этого корабля. Но для Антарктики он все равно не годится — он подходит только для исследований в Черном море. У него один двигатель, а в Антарктику можно ходить только на кораблях с двумя главными двигателями.
Кораблей антарктического класса у нас не осталось ни одного. Последним был «Эрнст Кренкель», который в 2006 году пустили на металл.
— Как вышло, что научный флот, в сущности, разорили? Не выделяли средства на содержание?
— Именно так. А когда корабль не выходит в рейс, его не ремонтируют, он начинает ржаветь. И через какое-то время теряет смысл вкладывать в него средства — легче продать его на металлолом.
Частично наш флот разворовали. Корабли сдавали во фрахт сомнительным фирмам и потом за долги этих фирм — арендаторов, не владельцев — их арестовывали в портах третьих стран и продавали с аукциона.
Сейчас мы финансово не способны построить научный флот. Технологически, кстати, до сих пор способны. Вся полярная программа Китайской Народной Республики — а это очень амбициозная программа, у них уже есть три станции в Антарктике, скоро будет четвертая, и одна станция в Арктике — логистически обеспечивается одним ледоколом «Снежный дракон». Этот «Снежный дракон» построен в Херсоне и в 1993 году за бесценок куплен у Украины. Но на самом деле счастье, что его за бесценок продали китайцам, потому что он жив и работает на науку.
Но вернемся к нашему флоту. Время от времени богатые страны замещают старые корабли новыми. А их старые корабли с нашей точки зрения еще очень хорошие, лет 20 они еще послужили бы. В частности, в 2019 году освобождаются два корабля Британской антарктической службы. И поскольку эта структура имеет хорошую историю отношений с нами, есть шанс выклянчить у них один из этих кораблей. Не выйдет с ними — Австралия в 2020 году замещает один ледокол на более современный. Нужно искать и другие возможности.
Появление корабля антарктического класса принципиально изменит многие вещи. Например, логистику. Мы не будем зависеть от того, кто выиграл тендер и будет фрахтовать корабль. А главное — это увеличивает наши научные возможности. Сейчас мы привязаны к острову Галиндез, где расположена наша станция, и ближайшему побережью. Вообще мы привязаны к суше, потому что работаем в море только у берега, с аквалангами, или с малых моторных лодок. Мы не работаем в океане. Если мы получим корабль, у нас добавится направление работы с Южным океаном.
— Пока научного флота у нас нет, как можно расширять исследования?
— Плюс Украины — расположение нашей станции. В чем-то оно уникально и ценно. Мы не в высокой Антарктике. 65 градусов южной широты — это перед Полярным кругом, мы на самом фронте климатических изменений. В районе нашей станции очень быстро происходит таяние ледников, мы на краю озоновой дыры — ее края пульсируют, и в одни годы мы под ней, в другие — под защищенной атмосферой. Это дает большие возможности для международной кооперации. С другой стороны, это ограничивает, потому что кое-что можно изучать только в намного более холодных широтах или вглубине континента.
Нам нужно продвигаться дальше. Сами себе мы этого не позволим, слишком дорого, но сейчас в Антарктиду пришло время би-, три- и более латеральных станций. Самый яркий пример — «Конкордия», итальянско-французская станция. В этом я вижу наш путь в болем высокие широты. Вполне допускаю вариант, что у нас сохраняется «Вернадский» и появляется, например, две станции в кооперации из двумя-тремя другими странами. Это реально в следующие 10—15 лет.
«МЫ С КОЛЛЕГАМИ САМОСТОЯТЕЛЬНО ОРГАНИЗОВАЛИ ПЕРВУЮ УКРАИНСКУЮ АРКТИЧЕСКУЮ ЭКСПЕДИЦИЮ»
— Уже есть варианты, с кем бы могло быть такое сотрудничество?
— Предварительно — да. В следующий сезон к нам впервые заедет литовская антарктическая экспедиция. И как сейчас замечательным примером международной кооперации является литовско-польско-украинская миротворческая бригада, не худшим примером кооперации могла бы быть литовско-польско-украинская антарктическая станция.
Вообще, я хочу переименовать НАНЦ в «Центр полярных исследований». Мало стран могут позволить себе отдельные исследования по Арктике и отдельные по Антарктике. У нас исследований по Арктике нет. Это неправильно.
Зачем нам вообще полярные исследования? Когда врач осматривает пациента, в первую очередь он меряет пульс. А это можно сделать на руке и шее. Полярные регионы — это два пульса нашей планеты. Там можно намного быстрее, точнее и даже дешевле измерить ряд процессов, которые касаются всей планеты, в частности Украины. Это изменения климата, магнитосферы, верхних слоев атмосферы и ближнего космоса.
Сравнительные исследования в Арктике и Антарктике дают очень много. Некоторые украинские ученые умудряются делать это даже сейчас. Харьковские радиоастрономы имеют одну антенну на станции «Академик Вернадский», а вторую — у норвежцев на архипелаге Свальбард, который у нас больше знают как Шпицберген. Мы с коллегами абсолютно самостоятельно, за свои средства, организовали в 2009 году первую украинскую арктическую экспедицию. Она работала на польской станции «Хорсунд» на архипелаге Свальбард.
Есть еще один путь, как нам зайти в Арктику. Мой первый рабочий день в кабинете руководителя НАНЦ закончился скайп-конференцией с украинским послом в Канаде Андреем Шевченко. Канада имеет более десяти арктических станций, но у них нет антарктической. У нас наоборот. Поэтому просто напрашивается кооперация. Думаю, уже летом этого года мы с канадцами подпишем соглашение. Для начала — об обмене, чтобы наши ученые могли работать на канадских арктических станциях и наоборот. Дальше это может развиваться глубже.
О НАПРЯЖЕНИИ У ПОЛЮСОВ
— Вернемся в Антарктику. В одном из комментариев вы вспоминали, что сохранять присутствие там важно еще и потому, что со временем откроется доступ к ее ископаемым.
— Нынешняя система договоров об Антарктике действует до 2048 года. Не известно, продолжат ли ее. Если бы я с кем-то бился об заклад, думаю, сделал бы ставку два к одному, что ее продлят еще на 50 лет. Дальше увидим. Согласно нынешнему договору об Антарктике там можно только ловить рыбу и криль и запрещено добывать минеральные ресурсы. Если договор не продолжат, начнется большая драка за Антарктику, как уже сейчас начинается драка за Арктику.
Да, Арктика становится одним из регионов напряжения. Россия пытается застолбить за собой значительную ее часть и делает глупые символические жесты, вроде установки российского флага на дне под Северным полюсом. Наращивают военное присутствие и другие арктические страны. Та же Канада, например, обеспокоена действиями России и начала серьезную программу по потенциальной защите Арктики. В Гренландии, которая принадлежит Королевству Дания, нет ни одной арктической базы, которая была бы сугубо научной, — они все официально являются военно-морскими.
Антарктику пока бережет система международных договоров, сейчас это, как космос, общая территория. Но как только эта система договоров себя исчерпает, начнется борьба за то, кто и как там что-то будет добывать. Между прочим, если бы это произошло сегодня, ни одна украинская компания не была бы способна конкурировать там с западными компаниями за добычу чего-либо. Однако Украина имела колоссальный опыт геологоразведки, в частности на морском шельфе, поэтому потенциально мы — одни из игроков.
Сейчас мы ловим в Антарктике рыбу. Немного. Между прочим, УССР, отдельно от Советского Союзу, входила в топ-10 рыболовецких стран мира. Сейчас мы даже не в 50-ке, но в Антарктике позиции немного сохранились. Там работает крилевый траулер «Море Співдружності». Раньше он был приписан в Севастополе, но после оккупации перерегистрировался на Киев. По размеру это второй в мире крилевый траулер. Он построен еще в советские времена, когда любили масштаб. Также работают три маленьких ярусолова, построенных в Китае, которые ловят вкусную и дефицитную рыбу иклач.
Никто не запрещает увеличивать объемы выловов. Любой украинский бизнесмен имеет право купить корабль и добывать в Антарктике живые ресурсы в пределах общей квоты, которую устанавливает Научный комитет по сохранению живых ресурсов Антарктики.
— А вы сами уже знаете, когда сможете попасть в Антарктиду?
— Надеюсь, в конце марта — в начале апреля. Формально еду туда как директор антарктического центра, чтобы принять хозяйство. В частности, инвентаризировать станцию. Но я биолог. Все ученые сумасшедшие, поэтому уже в настоящий момент прорабатываю себе пусть коротенькую, но программу по микробиологии. Надеюсь нахватать там микробиологических образцов и в Украине их обработать.
Вообще, этот центр — пока самое серьезное поручение, которое давала мне страна.
