Из Луцка в Харьков скоростным поездом — 19 часов пути. И что-то в этом предложении не так, определенно, слово — скоростной. Знаю, знаю, есть альтернативные маршруты, однако 900 километров расстояния остаются неизменными.
У меня с Харьковом сложные отношения. Или скорее так — запутанные. Впервые я побывала там лет 7-8 тому назад, когда все было иначе. Впервые я побывала там в состоянии измененного сознания, а как еще назвать период в жизни аспиранта перед защитой кандидатской диссертации? Мне, как жительнице плоского и древнего города, высокий индустриальный Харьков раздражал. Красивые фонтаны успокаивали, а лифт на -надцатый этаж университета возвращал неприятные ощущения в животе. Тогда, в 2011-ом, на наибольшей (и здесь все спорят) площади Европы — площади Свободы — стоял Ленин, крутились карусели и пахло МакДональдсом. Тогда, в 2011-ом, я еще не собирала истории о #украинских_прелестях и запомнила Харьков как единственное место в мире, где малознакомые люди называли меня «дружочек», чем вызывали непроизвольное напряжение бровей.
В 2018 году я ехала в Харьков по работе. Однако все мы знаем, что путешествий исключительно по работе не бывает. Всегда есть впечатления, эмоции и мысли, которые выходят за пределы профессиональной компетенции. Поэтому кроме Харьковского национального университета имени В.Н. Каразина, я ехала в Госпром и в дом «Слово». Опять же, знаю, Харьков имеет сотни интересных мест — от новой набережной и до музея секса, от богатых исторических районов и до крафтовых пивоварен, меня же больше всего интересовали харьковские небоскребы 30-тых и страшная история дома «Слово».
ПЕРВЫЙ УКРАИНСКИЙ СОВЕТСКИЙ 13-ЭТАЖНЫЙ НЕБОСКРЕБ — ЗДАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ — ПОСТРОИЛИ ВСЕГО ЗА ТРИ ГОДА — С 1926-ГО ПО 1929-Й
Первый украинский советский 13-этажный небоскреб — дом государственной промышленности — построили всего за 3 года — с 1926 по 1929. Готовя большой центральный пустырь под застройку, рабочие нашли кости мамонта, которые и сегодня экспонируются в музее. Свыше 5000 строителей работало непрерывно, пока Госпром не стал наибольшим в мире сооружением в стиле конструктивизма с 4500 окнами и 12 лифтами, семь из которых работают без каких-либо реконструкций до сих пор. В 2011-ом Госпром уже чуть ли не вошел в реестр мирового наследия ЮНЕСКО, если бы не исконная любовь к «улучшению» и пластиковым окнам.
В своем кабинете в здании Госпрома застрелился Николай Скрипник — большевистский руководитель и в то же время активный украинизатор. Сторонник независимости украинской культуры и языка, он прилагал титанические усилия для их защиты и утверждения. Голодомор, сворачивание национализации и политические репрессии послужили причиной его самоубийства в бетонно-стеклянных корпусах Госпрома.
Совсем рядом, на улице Культуры стоит еще один дом, значительно меньший, чем Госпром, но масштабы трагедий, которые разворачивались в его стенах, — ужасают. В первый раз я натолкнулась на историю дома «Слово», читая какую-то из статей о Расстрелянном Возрождении. Короткое и простое описание сути легко найти даже в Википедии: «Здание, спроектированное Михаилом Дашкевичем в архитектурных формах, которые занимает промежуточное место между модерном и конструктивизмом, имеет в плане символическую форму буквы «С» (слов. «слово (буква)»). Ничего не было забыто: высокие потолки, большие окна, подъезды, кроме обычных, во двор, имели еще и парадные двери — наружу (которые, кстати, всегда были забиты), а на крыше размещалось два солярия. Возле дома, для культурного отдыха писателей и их детей, был устроен небольшой сквер с клумбой, деревянными садовыми диванами, кустами сирени и каштанами. А за ним — спортивная площадка с волейбольным полем и баскетбольными щитами. Напротив внутреннего двора — сарайчики, чтобы расчетливые писатели имели где беречь свои припасы и лишние вещи. А для безопасности жильцов дома строители устроили настоящее бомбоубежище, но, к сожалению, оно могло спасти разве что от бомб. В мае 1933 года — арест Михаила Ялового и самоубийство Николая Хвылевого ознаменовали начало волны репрессий против деятелей украинской культуры, впоследствии это получило название Расстрелянное Возрождение, а также начало недоброй славы писательского дома, который вскоре, по свидетельству Ивана Багряного (арестован в 1932 году), получит название «Крематорий». До 1938 года были репрессированы обитатели сорока квартир из шестидесяти трех», — пишет Лариса Салимонович в «Непрочитане «Слово» (Україна молода № 148 за 12.08.2005).
Можно найти немало документальных свидетельств и литературных воспоминаний об этом доме, есть даже фильм. Однако ничто не сравнится с его посещением. Посреди шумной улицы — обычный жилой дом. На балконах сушится белье, из окон выглядывают бабушки, дети зовут кого-то в приоткрытых форточках, откуда-то пахнет жареной картошкой, а дяденька в тени ремонтирует авто... И от всего этого становится жутко. Кроме серой таблички на серой стене, ничего не напоминает о важности этого места. И города. Хотя квартиры еще помнят своих исчезнувших поэтов.
Кто-то считает Харьков образцовым городом советской утопии, для меня же — это город расстрелянного украинского возрождения, город Хвылевого и Курбаса, город скрипниковского правописания и больших жертв Голодомора, город большого страха 30-ых, сменившегося посттравматическим коммунистическим забвением. Харьков украинский, даже если сам об этом забыл, как подзабыл и украинский язык. Но на его улицах до сих пор стоят дома, которые еще помнят имена своих расстрелянных владельцев.
Анна ДАНИЛЬЧУК, фото автора
