«Путин думает, что мы [россияне и украинцы] одна нация, но я думаю, что мы не одна нация, а две славянских нации с переплетенной историей, религией. Я постоянно ему об этом говорю. Не думаю, что мы — одна нация». Так сформулировал свои идейные расхождения с Владимиром Путиным его кум и партнер в Украине Виктор Медведчук в интервью британскому изданию The Independent. Что ж, Путин не случайно называет Медведчука «украинским националистом»: в системе координат главного «кремлевского чекиста» каждый, кто считает украинцев отдельной нацией, является националистом. В то же время и Путин, и патриарх Кирилл, и вся «идейная обслуга» Кремля настаивают на том, что украинцы и россияне — один народ, одна нация, одно историческое сообщество, что «русские» существовали еще во времена князя Владимира Великого, а «коварный Запад» стремился в прошлом и стремится сегодня их разделить на части и столкнуть между собой. Ну, а об белорусах как отдельной нации и речи нет, не случайно Лукашенко в последнее время аж срывается на крик, пытаясь доказать, что Беларусь таки существует, а белорусы — не чья-то причудливая выдумка...
Не лишне вспомнить, что в первой половине ХХ века у Путина и его компании были идейные предшественники, которые считали австрийцев, люксембуржцев, судетцев и др. составляющими немецкой нации, искусственно разделенной «коварным Западом». Политические технологии этих предшественников тоже включали пропаганду, создание многочисленной агентуры на чужой территории, «гибридные войны» при участии «добровольцев», создание на подконтрольных им территориях марионеточных государств, аншлюс и шантаж западных демократий. В конце концов все вылилось в мировую войну с десятками миллионов жертв. Но эта война вряд ли бы началась, если бы тезис о «разделенной единой нации» не имел практического успеха и если бы к лагерю симпатиков тогдашнего «великого вождя» не приобщились политики, которые пропагандировали идею о «двух арийских нациях с переплетенной историей и религией». В Норвегии, скажем, таких взглядов придерживался политик, чья фамилия навсегда стала символом коллаборации с оккупантами, — Видкун Квислинг.
Что ж, в современной независимой Украине есть определенное число украинцев, которые считают себя кем-то абсолютно родственным с россиянами и принципиально не способны дифференцироваться от другого народа, видеть объективные демаркационные линии между украинским и русским в языке (украинский они воспринимают как говор, наречие русского), искусстве, литературе, традициях и тому подобное. Именно к ним прежде всего апеллируют «кремлевские чекисты», отрицая самостоятельность, отдельность, обособленность украинцев как этноса и нации. Хотя на самом деле речь идет о возрождении мифа, культивировавшемся в Петербурге на протяжении веков. Его целью было стереть объективные этнокультурные и социально-политические отличия между народом-завоевателем и тубільцами присоединенной территории для тотальной ассимиляции, полного растворения и поглощения украинцев в российской этнической массе.
Что это был миф, точнее, комплекс выработанных колонизатором мифов, ярко свидетельствует тайная установка Екатерини ІІ князю Вяземскому при вступлении его в должность генерал-прокурора 1764 года: «Малая Россия, Лифляндия, Финляндия суть провинции, которые правятся конфирмованными им привилегиями, нарушать оные отрешением всех вдруг весьма непристойно б было; однако ж и называть их чужестранными и обходиться с ними на таковом же основании есть больше, нежели ошибка, а можно назвать с достоверностью глупостью. Сии провинции, также и Смоленскую, надлежит найлегшими способами привести к тому, чтобы они обрусели и перестали бы гялдеть как волки в лесу. Когда же в Малороссии Гетмана не будет, то следует пытаться, чтобы навек и имя Гетманов исчезло».
Следует обратить внимание на то, что российская «просвещенная» императрица хорошо понимала, что в этих регионах империи живут «чужестранцы» (Смоленщина — это белорусы-литвины), которых следует «привести к обрусению», но которые смотрят на Россию «как волки в лесу». Этническая «аннигиляция» (здесь больше подходит именно этот термин, а не «ассимиляция») больше всего удалась на Смоленщине, менее всего — в Финляндии, однако в последней именно в той части страны, которая во времена Екатерини ІІ принадлежала России, в 1918 году несколько месяцев просуществовала т.н. Финляндская социалистическая рабочая республика. Ну, а установка, чтоб «навек и имя Гетманов исчезло» подтверждает понимание императрицей коренного отличия традиций политического строя России и Украины.
Этот комплекс мифов нужно было внушить покоренным. И здесь Россия имела и имеет до сих пор определенный успех. Так как власть в колониях держится далеко не только на штыках завоевателей, а в первую очередь на их умении манипулировать тубильцами. Не случайно теперь в постколониальных исследованиях общепринятым считается утверждение об обязательном стремлении колониальных империй заставить колонизированных смотреть на самих себя глазами колонизатора и оценивать все с его позиции, то есть — действовать не в свою, а в его пользу.
Естественно, эти мифы распространились не спонтанно, а в результате значительных усилий пропаганды, имперской культуры, образовательной политики и тому подобное. После обретения Украиной независимости эти усилия имперского центра, несмотря на уменьшение ресурсов империи, феноменально активизировались и разнообразились за счет обнищания населения России, деградации образования, науки, медицины и тому подобное. Они обеспечивались глубоким всесторонним проникновением после 1991 года в Украину российских масс-медиа (нередко действовавших под прикрытием формально украинского статуса), засилием российского шоу-бизнеса и соответствующего рода литературы, экспансией российского капитала и тому подобное. Практически нельзя было назвать ни одну сферы украинского бытия, где не было бы российского присутствия, причем в основном очень специфического, откровенно или чуть замаскированно имперского. Здесь речь не идет о естественном и необходимом процессе культурных заимствований, без которого нормальное культурное развитие любой нации невозможно. Однако превышение меры даже полезного заимствования приводит к растворению одной культуры в другой, к ассимиляции и аннигиляции нации, к полной потере духовного суверенитета национальной культуры.
Какой смысл мы вкладываем в понятие «суверенитет культуры»? Это духовная самостоятельность нации, которую осознает широкий круг, эмоционально окрашенное переживание уникальности собственного бытия и виденья мира как самодостаточной ценности, чувство национального достоинства и уверенности в творческих силах своего народа. Наконец, это комплекс национально-культурной полноценности, который нивелирует все попытки привить комплекс неполноценности.
Теперь в украинском обществе, даже в части элитарной культуры практически нет действенной системы культурного распознавания «свой-чужой», многие украинцы не видят демаркационную линию между украинским и русским, на что делал ставку Кремль в период попыток создать так называемую Новороссию.
Субъективное различение человеком и нацией «своего» и «не своего» (конечно, не в морально- оценочном, а в сугубо фактическом смысле) — одно из самых существенных и самых простых в то же время условий духовной суверенности культуры. Это чувствуется и осознается на уровне сюжетов, лексем, традиций. Представители того или иного этноса и нации, если они не утратили соответствующее самосознание, достаточно четко определяют предел между «своими» и «не своими» культурой, традициями, обычаями. Еще раз повторим: нормальное развитие национальной культуры нельзя представить без заимствований. Но речь идет о том, какие именно влияния и заимствования способствуют сохранению собственного культурного достояния народа, его этнокультурной идентичности, а какие играют роль своеобразного «троянского коня», приводят сначала к приглаживанию черт культурной самобытности, а затем и к полному растворению одного человеческого сообщества в составе другого. Ассимиляционные усилия очень часто начинаются с покушения на духовный суверенитет народа, обесценивания его культурных ценностей в собственных глазах. Уникальность нации отрицается, а все внимание сосредоточивается на чертах, которые сближают ее с ассимилятором, и наличие их становится ведущим аргументом в призывах отказаться от того, что делает это сообщество людей непохожим на других, и тем самым заглушить ее «мелодию» в «оркестре человечества», усилив в то же время «партию» имперского колонизатора-ассимиляторп.
Исследователь Виктор Пустотин на конференции в Киеве еще в 1993 году отмечал: «В годы советской власти между российской и украинской культурами была своеобразная мембрана, которая благодаря покровительству государства допускала лишь одностороннее «вливание» российской культуры на украинскую и стремилась не допустить противоположную тенденцию. Такая стратегия была необходимой с целью культурного, информационного объединения всех территорий СССР. Таким было отношение не только к украинской, но и ко всем остальным национальным культурам. Это не вина самой российской культуры, но способствование ее распространению, расширению сфер ее влияния было поставлено в ранг государственной политики СССР. И российская культура этот шанс не упустила.
Для того чтобы украинская культура укрепилась и могла на равных взаимодействовать с российской, нужна определенная защита ее от экспансии последней, определенная обособленность, отделенность от нее. Вполне естественно, что российская культура постоянно самоутверждается не только внутри России, но и за ее пределами. Ведь расширение пределов ее влияния — это залог ее внутренней стабильности. Но в украинской культуре еще не выработан механизм реакции против экспансии российской культуры во имя сохранения самой себя. Сегодняшний период для нее — это период внутренней нестабильности: защитные механизмы, направленные на самосохранение и развитие, еще не выработаны».
Да, самоутверждение национальной культуры за пределами национального государства — это залог ее внутренней стойкости (очевидно, этот термин более удачный), соединенной с динамикой развития. Однако когда эта культура не только силой навязывается другим нациям, а еще и выступает своеобразным фильтром, который отгораживает эти нации от «мирового оркестра», тщательным образом отбирает, что именно им разрешено воспринимать из других культур, занимается имплементацией достижений мировой культуры для зависимых культур от своего имени и в своем языке (включая язык живописи и танца) — это уже признак имперской, колонизаторской культуры. На нашей памяти в СССР (за исключением «второй украинизации» времен Петра Шелеста) украинцы получали достижения мировой культуры через посредничество Москвы и российской культуры (вовсе не такой уж невинной, кстати, как утверждал Виктор Пустотин). И сейчас эти процессы не остановлены, хотя за последние годы приглушены.
Каждая нация должна использовать для сохранения своего «я» защитные механизмы. Украинская не исключение, хотя в украинском случае есть заметная специфика, но это уже другая тема, требующая отдельного рассмотрения.
