Давно устоявшаяся, в определенном смысле романтическая (хотя на самом деле романтики здесь мало) фигура нашей цивилизации — проклятый поэт, художник-мученик.
Таким безусловно был швейцарец Роберт Вальзер (1878—1956). Его прозу и стихи ценили Роберт Музиль, Вальтер Беньямин и Сьюзен Зонтаг, своим любимым писателем называли Франц Кафка и Герман Гессе. Сам же он, хотя и публиковался регулярно, особых выгод от литературы не получал, обеспечивал себя, работая писарем, слугой, лакеем. Мыл окна, выбивал коврики, чистил обувь, прислуживал за столом, а в 1929 сестра сдала его в психиатрическую лечебницу, где он и провел остаток жизни, уже не опубликовав ни строчки. Его мать и брат также страдали от психических расстройств, другой брат покончил с собой. Критика и массовая аудитория относились к его текстам, скажем так, сдержанно. Признание пришло уже после смерти.
И вот, читая его центральный роман «Прогулка» (издательство «Книги — XXI», Черновцы) в переводе Андруховича, вновь и вновь диву даешься, насколько это письмо далеко от омута бедствий, преследовавших Роберта всю жизнь.
Это легкий, как бы пританцовывающий стиль; это отточенная, меткая ирония; это на вид незапланированные, но всегда уместные вспышки абсурда.
«Вона демонстративно несла на собі якусь побляклу зів’ялу велич».
«У руці він тримав свою незламну, науково обґрунтовану прогулянкову палицю, що навіювала мені острах і шанобливе схиляння».
«Відомо ж бо, що існують негідники, здатні зіграти людей люб’язних і милих та наділені жахливим талантом — улесливо й поштиво шкіритися при кожному злодіянні».
«Письменники не мають права зловживати своїм особливим письменницьким становищем. Останнє речення, сподіваюся, мало би сподобатись усім, усіх задовольнити, а можливо, й заслужити собі теплі оплески».
«Боже! Яку прекрасну і знадливу, просто феєричну м’ясарню з рожево-червонястими свинячими, телячими та яловичим тушами я побачив!»
«Лагідний краєвид із поштиво-скромними луками, садками й будинками був як чарівлива до сліз прощальна пісня. Звідусіль долинали приглушені споконвічні скарги й страждання бідного люду».
«Мене приводить у захват будь-який найбездарніший твір малярства, тому що він, по-перше, все одно свідчить про запал і старанність автора й, по-друге, навіює думки про Голандію».
«Взагалі бездумна любов до квітів може виродитися в дурнувату залежність. Приватні особи та органи місцевого самоврядування, яких це стосується, можуть запитати в компетентних інстанціях, чи маю рацію, після чого виправитися і надалі поводитися правильно».
«Кращим паном є, на нашу думку, тільки той, хто здатний науявляти собі бозна-що і справляє враження переконаного в тому, що його власний, скажімо, ніс є значно досконалішим та кращим від носа будь-якого іншого розумного і доброго суб’єкта».
Он идет через город, не упуская ничего неважного, похлопывая по плечу все грандиозное. Встречает красавиц и чудовищ, простолюдинов и аристократов, детей и банкиров, собак и портных. Для каждого находит слово, фразу, судьбу. Не так описывает пейзаж, как создает его.
Вероятно, только самая спокойная, самая сытая, самая довольная страна Европы и могла породить такого автора — язвительного и одновременно по-детски увлеченного всем, что видит вокруг. Иначе совсем бы заплыла жиром.
Роберт Вальзер знает, что любая прогулка непременно закончится предложением «Все навколо вповила темрява», но все равно, святой безумец, останется в выигрыше, потому пересмеёт и смерть и тьму, потому что с самого начала «був не живий і не мертвий, не старий і не молодий. Він умирав щомиті, щоб не могти померти зовсім».
И если он сумасшедший, то кто тогда вообще при уме?
