Евгений МАЛОЛЕТКА — многолетний участник фотоконкурсов газеты «День», неоднократно получал и Гран-при, и «Золотой День». Его фото печатались в ведущих мировых изданиях: TIME, The New York Times, The Washington Post, Der Spiegel, Newsweek, The Independent, El Pais, The Guardian, The Telegraph и других. Снимает войну в Украине с первых дней, и так же с начала эпидемии он снова на передовой. На этот раз, это больницы Черновицкой, Тернопольской и Житомирской областей. Евгений снял известный на всю страну портрет врача Почаевской больницы Ивана Венжиновича. Глаза врача были по всей стране на бигбордах и в другой социальной рекламе. К сожалению, Иван недавно умер. Наш разговор — о сложности работы в условиях эпидемии, об историях героев фото, а также о работе в Беларуси во время протестов после президентских выборов.
«НУЖНО БЫЛО ЕХАТЬ, ПОСМОТРЕТЬ СВОИМИ ГЛАЗАМИ»
— Этот год необычный и тяжелый, мы столкнулись с эпидемией ковида. Но и шесть лет назад был тяжелый год, началась война. Что похожего было, когда ты в 2014 году ты поехал на восток снимать войну, и сейчас, когда ты поехал в наиболее сложный в то время регион, Черновицкую область, снимать эпидемию?
— Мне кажется, что вся эта ситуация похожа на войну, только войну, где все происходит внутри в больницах и ты этого не видишь, так же как и на востоке Украины, пока ты не там, не видишь, как все это на самом деле происходит. Поехать снимать в больницы для меня былом новым вызовом. Сначала было непонятно, что будет, насколько все это очень серьезно или менее серьезно. Тем более что все невидимо, куда идти, куда проситься, у кого получать доступ. Сначала казалось, что все невозможно, все закрыто, но оказалось, что все можно снимать, как и на войне. Там тоже думаешь, что все плохо и туда нельзя добраться. Оказывается — можно, главное начать. Мы все видели эпидемию в Италии, в Бергамо, оттуда было очень много фото, но никто не видел, как происходит у нас, реальные кадры из больниц. И насколько все в украинской медицине плохо или совсем плохо, было непонятно. И нужно было ехать, посмотреть своими глазами.
Я уже видел подобное. В съемках зарубежных коллег, эпидемию Эболы в Либерии, Сьерра-Леоне. Это все в принципе очень похоже. Все носят костюмы, происходит обработка помещений. Я догадывался, что ничего нового в мире не придумано, но ощутить для себя было важно. Самое важное было сделать первый шаг. Дальше пошло легче. Сначала думаешь, главное не заболеть, никого не заразить. Первая эмоция — был немножко страх, но нее сказал бы, что сильно боялся. Когда туда вошел, то становится проще.
Первый раунд работы был две недели, потом еще неделя. Мы ездили по Тернопольской области, Черновицкой и один день провели в Житомирской. Потом снова вернулись в Черновицкую, там не получилось снимать, мы сделали материал из Ивано-Франковска про священника католической церкви, который причащал смертельно больных. И еще 10 дней работали во Львовской области.
Хорошо, что мы не все время находились в больнице, хотя как-то ночевали в инфекционном отделении. Мы ездили на скорой, дежурили с врачами, ждали вызовов. Очень сложно было попасть в эти больницы, некоторые не пускали. Медицина, как и военные, это свой отдельный, закрытый мир.
Я очень хотел исследовать, как врачи работают во время эпидемии. У врачей скорой помощи дополнительная опасность еще и в том, что их отправляли на «обычный» вызов, а люди не признавались, что у них есть симптомы ковида, и врачи сами заражались, так как на нековидый вызов они едут без защиты.
Многие врачи выходили помочь коллегам, кто-то наоборот, уходил в отпуска, так как боялись за свою жизнь. Многие молодые врачи говорили, что мы будем стоять в стороне. Кому-то важно было, что больше денег платят, такая мотивация тоже есть.
«Я РАД, ЧТО МОЯ РАБОТА НЕМНОГО ИМ ПОМОГЛА»
— Одна из самых сильных историй — судмедэксперт, который вскрывал тела на улице, так как его помещение не было оборудовано нормальной вентиляцией и не было слива в канализацию, и они вскрывали тела на заднем дворике своего маленького морга, на улице, в мешке. И вот картина такая, Олег Стецюк сжигает перчатки в ведре, начинает идти черный дым, и он шутит: «О, черный дым, как во время чумы жжет». Мы рассказали эту историю, а его и его начальство вызвали в департамент в обладминистрацию, как вы посмели рассказать о таком. Но в итоге им дали другой морг, привезли гуманитарную помощь — костюмы, поставили какую-то палатку, еще что-то добавили. Но сейчас, насколько я знаю, ситуация сильно не меняется. Я рад, что моя работа немного им помогла, хотя они не получают доплат, несмотря на то, что имеют непосредственно прямой контакт с зараженными, мертвых нужно вскрывать, вирусы разлетаются.
Много врачей умерло от ковид. Врач Иван Венжинович из Почаевской больницы, фотографии которого я отдал на соцрекламу, умер от ковид, хотя официально у него в свидетельстве о смерти другая причина, но у него были все симптомы, но плр-тест был отрицательный. Он жене говорил: третий раз я уже не выдержу переболеть.
Есть люди на моих снимках, которые умерли через несколько дней после съемки. Забирали женщину из дома, врач сразу сказал, пожилая, диабет, ожирение, выживаемость очень плохая в таких случаях. Это как среди военных, ты смотришь свои снимки, а там одного нет в живых, еще одного. Печально, но, к сожалению, такая жизнь. Очень обидно, что герои твоих фото умирают.
«ЕСЛИ НИКТО НЕ СНИМЕТ, ЭТО ПОТОМ НЕ ОСТАНЕТСЯ В ИСТОРИИ»
— Мы рассказывали в самом начале об обеспечении Черновицкой больницы, там старое австрийское здание, ремонт там не делался более ста лет, деревянные перегородки, и только вот сейчас, спустя пол года, им провели кислород. Как мне объяснили в министерстве, это проблема больницы и ее администрации, так как деньги выделяли на все больницы, но не могу сказать, насколько это правда. Эта больница была переполнена уже в апреле. И вот на выходные дни там оставался один врач на 120 человек. Понятно, что большую часть работы приходится на медсестер, но все равно, один врач на 120 человек!
В июле мы снимали на скорой во Львове, была дикая жара, а ты в костюме защиты, он полиэтиленовый, ничего не пропускает, потеет все. Хотя и стараешься полегче одеваться, костюм полностью закрытый и весь пот стекает в кроссовки, ходишь в воде. У меня с собой было несколько пар кроссовок, я после выезда я их переодевал, они сушились. Хорошая сауна такая (улыбается).
Хорошо, что первая история, которую мы сделали, сильно разошлась, люди увидели, что происходит в больницах, в каком они состоянии. Это была самая важная миссия показать эту реальную ситуацию, что бы это осталось в истории. Это был один из аргументов, когда мы пытались договориться с врачами — нам нужно, если никто не снимет, это потом не останется в истории.
«В БЕЛАРУСИ У ЛЮДЕЙ ЕСТЬ ЧУВСТВО НЕВЫСКАЗАННОСТИ ПРОБЛЕМ»
— Дальше была Беларусь. Очень жалею, что не попал на сами выборы. Я получал аккредитацию на съемку в стране. Меня аккредитовали, но в МИДе почему-то не захотели выдавать эту бумажку, раз ты с Украины, значить нужно проходить карантин. После 9 августа сотрудники информагентства, с которым я сотрудничаю, все-таки смогли забрать эти документы и я полетел. В Беларуси если ты иностранец, журналист, у тебя должна быть аккредитация МИД. Так во всех постсоветских странах. Без аккредитации ты не можешь работать даже на улице.
Первое впечатление, когда приехал, что у людей есть чувство недосказанности проблем и того, что их слышат. Там нет такой свободы слова, как в Украине. Было очень приятно, когда все благодарили журналистов за их работу. Спрашивали откуда ты, если нужно было пройти на крышу снять сверху, вели, помогали. Сидишь в кафе, опрашиваешь людей, которых жестко побила полиция, подходит женщина, спрашивает: вы журналист? вот запишите мальчика, ему на Окресте ногу поломали. Им просто не к кому обратиться. На государственное телевидение не пойдешь же.
Или вот другая история: мальчик, сирота, он шел в магазин, просто в магазине его задержал ОМОН, повязали, избили в автозаке, избили в РОВД, отвезли в Окрестино, еще там побили, сломали ногу. В общежитии живет на 4 этаже, ходить не может нормально, ему помогают волонтеры. Какой-то сюр там происходит.
Если сравнить события в Минске с нашим Майданом, то в Беларуси другая форма протеста. У них нет лидеров протеста, их всех либо выгнали из страны, либо пересадили. Люди самоорганизовались, все управляется из телеграм-канала NEXTA. Когда 9 числа начинались протесты, им не дали возможности собраться на главной площади, и вся активность переместилась в спальные районы.
Вот представь, это такой большой Майдан, только на Троещине. Люди там начали строить баррикады, перекрывать дороги, а тут полиция валит по газонам, начинает всех разгонять, бросать светошумовые гранаты. При этом полностью отключен интернет, очень плохо работает мобильная связь. Интернет не работал весь, даже у людей в домах, не только мобильный. Полиция гонялась за людьми, били возле подъездов, такой большой уровень жестокости там. Вот ты просто идешь домой, видишь, бежит ОМОН, значит, нужно быстро бежать в подъезд или убегать, прятаться.
Но при этом вокруг очень фрэндли-настроение, идешь по улице, все машины сигналят, все машут из окон. И тоже, похоже как у нас на Майдане, когда в центре идут протесты, отходишь 300 метров, а там идет обычная жизнь, работают кафе. В Минске, в обычный день, если выйти на центральный проспект, там практически никого не будет, и для Белоруси что бы такие толпы выходили на улицу — это нонсенс. Все в основном, как было в СССР, работают на заводах. К примеру, около 18 000 людей работает на тракторном заводе, мы пришли на пересменку, а там хор поет гимн «Погоня». Люди идут волной с проходной завода, тысяч восемь человек проходят мимо и все это время хор поет. Они избрали такую форму протеста, работают как обычно, но с часу до двух, в обеденный перерыв выходят на ступеньки и поют. Потом после работы они также ходят по городу в национальной одежде, играют, поют. А их также задерживают, бьют.
«КАК ТОЛЬКО ЧЕЛОВЕК СТАНОВИТСЯ НЕМНОГО ЗАМЕТНЫМ В ПРОТЕСТНОМ ДВИЖЕНИИ, ЕГО СРАЗУ АРЕСТОВЫВАЮТ»
— Всех лидеров протестов, которые появляются, отлавливают. Как только человек становится немного заметным в протестном движении, его сразу арестовывают, садят в СИЗО. К примеру, так же было со стачкомом МТЗ. Был создан наблюдательный совет. И им всем начинают шить дела. Одного из лидеров протестов с МТЗ, посадили в СИЗО и в итоге выгнали из страны.
Майдан тоже долго шел в спокойной форме. Но в Беларуси будет крайне сложно. Все силовики имеют очень хорошее материальное обеспечение, они сильно настроены жестоко подавлять протест. А если люди против силовиков возьмут палки, в них просто начнут стрелять. Я видел статистику, что ни в одной другой стране не арестовывали столько протестующих, как в Беларуси.
Ведь как происходят европейские протесты. Идет волна протестующих против волны полицейских, полиция разгоняет, бьют протестующих, и побежали дальше. А в Беларуси сначала побили, потом задержали, потом отвезли в СИЗО. Причем арестовывают всех подряд, задержали много коллег журналистов, они сидели по 15 суток. Одного задержали в кафе, вломился ОМОН, потом на суде говорят, что у них был несогласованный митинг под этим кафе, и никто не смотрит на какие-либо доказательства.
Обидно, что уже долго идут протесты и режим только усиливается и ничего хорошего пока не ждем. Но как у нас на Майдане, когда пошли расстрелы, то ситуация поменялась. Но в Беларуси, мне кажется, пойдет все жестче. Милиция тут неприкасаемые. За ними стоит система. Она их всегда покроет. У них хорошая зарплата, снабжение, оборудование. Лукашенко еще перед выборами проехал по всем военным частям, настроил всех, сказал, что сдавать ничего не будем. Дальше нарисовал себе 80 процентов.
ЕВГЕНИЙ МАЛОЛЕТКА
Вообще год получился очень насыщенным хорошей работой. Больше открываю для себя мир. Беларусь, Нагорный Карабах. Узнал много нового о медицине. Сейчас в Украине стало тесновато для меня, хочу развиваться, работать в других странах.
