Иногда какие-то мысли или фразы преследуют тебя годами. Надо мной всегда тяготели своими скрытыми смыслами достаточно таинственные слова Евгения Сверстюка (1928-2014 гг.) из нашего с ним давнего интервью. Процитирую их полностью, чтобы сразу упредить ваше удивление, так как упоминается мое собственное тогдашнее изумление, которое я не смогла сдержать. Итак, размышляя вслух о тех одиночках (единицах, в его формулировке), кто проходит «сквозь тернии к звездам», ответ на один из моих вопросов Евгений Александрович закончил словами: «... Будем надеяться, что самые яркие снова придут с Востока Украины», на прозвучавший мой следующий вопрос: «То есть с наиболее опустошенного бездуховностью, русифицированного и денационализированного края?.. Звучит, Евгений Александрович, немного неожиданно, чтобы не сказать - парадоксально. Возможно ли это?» (Уточняю, разговор происходил в 1995 году).
Далее и прозвучали слова, которые уточняли позицию моего собеседника: «Кстати, недавно в Париже известный советолог Алан Безансон, приверженец Украины, сказал мне: «А не лучше ли, чтобы Украина была меньше, зато национально организованной и единой?» (Кстати, вопрос, который до сих пор, и сейчас особенно, звучит в различных вариациях и из уст полярно разных людей. - Л.Т.) - «То есть чтобы она избавилась от своих восточных областей? - спросила я. - Да что Вы: оттуда же приходит лучшая наша интеллигенция! Там народ совсем не такой, каким он предстает из российских пропагандистских версий на Западе. Он только очень искалеченный ... «История Русов» пришла к нам из Новгород-Северщины, религиозная философия - из Харьковщины и Полтавщины, литература - из Полтавщины, «Кобзарь» - из Киевщины, театр - с Юга Украины... Даже в 60-е годы из того опустошенного края, где уже не было центров украинской культуры, приходят возбудители национального духа - известные диссиденты ... А какая славная украинская интеллигенция с Востока эмигрировала после гражданской войны!..».
То давнее интервью завершалось сбалансированным ожиданием Сверстюка: «Итак, будем ждать чуда от «вдовьей хаты», как говорил Довженко, и будем надеяться на появление новой настоящей интеллигенции с Запада Украины, потому что все же это наиболее религиозно и национально пробудившийся край с традициями. Мы уже не раз могли почувствовать, что его горные ручьи поят степь ...» (Евгений Сверстюк: «Ядро духовной аристократии всегда в оппозиции»: в книге Л. Тарнашинской «Закон пирамиды. Диалоги о литературе и социокультурном климате вокруг нее»: К., 2001, с. 41).
Эти строки особенно упорно начали появляться в памяти с 2014 года, с началом новой российско-украинской войны. Как я понимаю, и сейчас идет моя безответная полемика с Евгением Александровичем, знакомство с которым началось в июне 1990 года (когда он впервые после возвращения из длительной ссылки посетил «Литературную Украину», где я тогда работала; далее я слушала его лекции в Мюнхене в украинском Свободном Университете в 1993, 1994 гг.), что чрезвычайно повлияло на мое саморазвитие и творческие приоритеты. Иначе бы не были бы написаны эти строки под символическим названием «Первого декабря» (у Сверстюка такая статья: «Девятого марта»). Потому что это - не только дата нашего исторического референдума о независимости, не только название общественной организации, «Первое декабря», созданием которой активно занимался Е. Сверстюк, не только дата (поистине символическая!) кончины самого Евгения Александровича в 2016 году (кстати, он родился 13 декабря, на Андрея), но и новейшая метафора солидаризованности украинской интеллигенции, которая сейчас, к сожалению, переживает не лучшие времена.
Так, в последнее время уже не раз убедилась в пользе перечитывания древних текстов - и чужих, и своих. Ведь так с другой временной перспективы открываются новые смыслы, которые заставляют искать ответы на новые и давние вопросы. Текстом-перечитыванием стало для меня и эссе Е. Сверстюка «Шестидесятники и Запад» - не раз цитируемое в моих научных работах. Но на этот раз именно оно открыло не замеченный ранее канал связи между теми цитируемым выше строками Евгения Александровича из нашего интервью и этим также давним текстом.
Итак, эссе «Шестидесятники и Запад» (год написания 1991) открывается внимательному читателю двумя слоями: если раньше в контексте исследования шестидесятников я обращала внимание на дихотомию «Запад/Восток» как на дихотомию западной и советской (восточной) идеологии/культуры, то сейчас открылась и другая вроде бы дихотомия, в которой Евгений Александрович пытался найти не просто точки соприкосновения, но и продуктивный баланс: между западными и восточными областями Украины.
Конечно, Е.Сверстюк как мыслитель и Христианско-социальный философ часто говорил/писал тезисами, которые несли новые, порой неожиданные идеи, сгустки мыслей, которые следовало разворачивать в пространные тексты (так, например, мое пожелание, когда-то высказанное Евгению Александровичу, написать отдельную книгу об украинской интеллигенции так и осталось пожеланием, хотя и книга фактически «существует» в тезисах, сжатых рассуждениях, рассыпанных в текстах его статей), поэтому и здесь можно апеллировать к тезисам, ощущениям, а скорее, к интеллектуальной интуиции человека, который много прочувствовал, пережил и осмыслил, если даже иногда ощущаешь определенное неприятие сказанного. Так вот, остановимся лишь на второй парадигме, географически и ментально очерченной Е. Сверстюком: уже традиционном разделении на «западников» и «восточников», которое он рассматривает на примере украинского шестидесятничества, в частности, той «шопты» (В. Стус) отчаянных, которых объединил в Киеве Клуб творческой молодежи и общие устремления молодых мятежников к обновлению. При этом он отмечает в следующих двух, по его формулировке, «мистических обстоятельствах»: «Первое, собрались люди украинского пограничья - с Донетчины, Луганщины, Волыни, из изгнания, занесенные какими-то центростремительными ветрами и сплоченные ударами судьбы. Второе, собрались в благословенном Киеве, который с детства многим грезился, видимо, так же, как когда-то Гоголю в письме к Максимовичу: «туда, туда в наш древний Киев, он наш, он не их. Как грезился Шевченко и собратьям наш извечный святой Киев, город украинского возрождения - на благословенных киевских горах» (с. 27).
Так, среди тех, «кто медленно розгипнотизировался» от постулатов системы или и не был загипнотизированным, но прежде только «делал вид, что такой, как все», был «душа шестидесятников» и его «двигатель» талантливый литературовед, переводчик, поэт Иван Светличный из с. Половинкино на Луганщине, который за свои демократические убеждения и распространение самиздата отбыл в общей сложности 12 лет лишения свободы (тюрьма, лагерь и ссылка); известный всем Иван Дзюба из с. Николаевка Донецкой области, из-под пера которого осенью 1965 года рождается поистине сенсационный аналитический трактат «Интернационализм или русификация», что ставит под сомнение якобы неопровержимые «столбы» национальной политики Советского Союза, и впоследствии - десятки работ, составляющие золотой фонд украинской науки и культуры; гениальный и несгибаемый поэт Василий Стус, рожденный на моей родной Виннитчине, однако заброшенный судьбой в Донбасс (окончил Донецкий пединститут, учительствовал в средней школе №23 г. Горловка Донецкой области), где и проходил уроки реального советской жизни; правозащитник, организатор и первый руководитель Украинского Хельсинского Союза писатель Николай Руденко, малой родиной которого является с. Юрьевка на Луганщине ...
Вот как это чувствовал Е. Сверстюк: «В Киеве шестидесятники из восточного и западного приграничья сразу потянулись друг к другу и «спелись», временами еще быстрее, чем близкие земляки. Принцип различия и одновременно близости этических идеалов очень важен в творческом сотрудничестве» («Блудные сыновья Украины», К., 1993, с. 31). «... живым мостиком между Восточной и Западной Украиной, между Киевом и Львовом», как пишет Михайлина Коцюбинская, «был Иван Светличный, родом из Луганщины: «Многих моих коллег и друзей, в том числе и меня, именно он ввел в литературные-творческие-диссидентские круги Львова. Так осуществлялось настоящее национально-культурное объединение. Сегодня оно кажется само собой разумеющимся, тогда же его надо было утвердить. И в этом несомненная заслуга Светличного» (М. Коцюбинская. Иван Светличный, шестидесятник// Мои горизонты, Т.2. К., 2004, с. 9).
При этом Е. Сверстюк обращает внимание на то, что «заложенные в детстве начала были разными, даже противоположными», поэтому при всей взаимной симпатии «было много разногласий - в понятиях, оценках, привычных взглядах». Более того, «хотя социалистические ценности ревностно никто не защищал - они где-то ревностно сидели на дне» (там же, с. 31). Описывая своих друзей-шестидесятников, Е. Сверстюк отмечает: «Для всех них я был киевлянином, но - волынским. На Запад Украины смотрели с надеждой. Но оглядывались - и что-то не видно было длинного ряда волынян, львовян, тернопольчан, которые стали бы рядом с Василием Голобородько или даже старшим бунтарем Николаем Руденко. Где-то они расплылись и уподобились в море конформизма, что объединяет оба берега» (там же, с. 31).
Но есть константы (если более пафосно - это святыни), к которым апеллирует сквозная мысль автора об источниках единения: «Но на опустошенном войной и красной метлой Западном и Восточном берегу где-то под обломками осталось сокровище - песня и молитва матери. Этот маленький ручеек, протянувшийся через жизнь от маминой молитвы, подпитывал и наш идеализм, и наши искания правды, и наши абсолюты» (там же, с. 31).
На страницах статьи «Рождение украинской интеллигенции», очерчивая жесткие исторические условия выживания украинской интеллигенции, Е. Сверстюк, в частности, оставил нам обнадеживающие строки: «При всех этих условиях все же кое-где выживал и украинский патриотизм, и сохранялся культурный уровень, а в русскоязычных семьях появлялись украиноязычные дети. Следовательно, в жизни есть глубины, которые не вписываются в видимую цепь детерминизма. В жизни народа есть невидимые запасы сил, которых не поглощает ни голодомор, ни классовая или «отечественная» война, ни радиация ...» (правописание автора сохранено, в кн. Е. Сверстюка «На празднике надежд: Избранное». К.: Наша вера, 1999, С. 213).
С мыслями Е. Сверстюка перекликаются и размышления Надежды Светличной, младшей сестры Ивана Светличного, вынужденной из-за преследования уехать вместе с сыном в Америку, которая в 1997 году посещала Луганщину, где родилась, и в интервью Алексею Неживому, в частности, сказала: «Луганщина - русифицированных край, и некоторые считают ее безнадежным краем. Я оптимистка в этом плане, надеюсь на молодежь. Молодые очень талантливы. Я просто была поражена. В селе есть такие талантливые молодые люди, что мне даже удивительно: откуда они такие берутся. А потом подумала: а откуда взялся Дзюба, тот же Голобородько, тот же Григор Тютюнник (Григор Тютюнник родом с Полтавщины, однако после того, как отца репрессировали, его забрал в свою семью дядя в с. Щетово Луганской обл., позже работал на восстановлении шахт, слесарничал - Л.Т.), тот же Иван Светличный? Откуда они взялись в том Донбассе?» (И. Светличный, Н. Светличная. Из живучего племени Дон Кихота, К., 2008, с. 697).
Далее на востоке произошло то, что произошло. Поэтому, конечно, в наше время жестких реалий фактической войны этот ретроспективный взгляд может выглядеть этаким наивным романтизмом, основанным на каких-то общих абстрактных представлениях. Но и на отдельных фактах!..
Что же на самом деле нужно, чтобы эти два берега, о которых ведет речь Е. Сверстюк, объединились, прорвав плотины нового конформизма, тяжелых деформаций сознания, предубеждений и уныния? Неужели новое диссидентство с его продуктивной пассионарностью, но и тяжелыми жертвами? А может, все-таки сработает «песня и молитва матери» - тот генетический код, который является определяющим в формировании нации? Потому что среди жителей Донетчины и Луганщины - немало потомков земледельцев из других областей Украины, в том числе и моей семьи по матери с Полтавщины, благословенной Решетиловщины, где песня, молитва и надежда закодированы в символических узорах самобытной вышивки (поэтому не из книг, а из маминых рассказов знаю, как полтавчан принудительно отправляли «на работу» на шахты Донбасса, а сама она, юной девушкой, сбежала от этого вынужденного рабства на крыше товарного поезда в Ровенскую область к старшей сестре, которую направили туда работать учительницей: такой была демографическая политика советской системы, которая «забрала» на Донбасс лишь из одной полтавской многодетной семьи троих детей сельского учителя истории, который погиб на второй мировой в марте 1945 г. у Щецина и место захоронения которого мне (единственной из большой семьи) удалось отыскать только в 2006 году).
Да, это вопрос пока остается без ответа. Более того: порождает еще больше вопросов - и не осмелюсь давать ответы, потому был прав Евгений Сверстюк, что только «единицы» могут «дразнить дракона» и находить в себе силы и мужество «идти против течения». В конце концов, Евгений Александрович всегда акцентировал на феномене веры, которая спасала человечество в «критические моменты истории». Отвечая на вопрос журнала «СиЧ», какова роль христианской традиции в развитии украинской государственности, возрождении духовности, национального самосознания, подчеркнув необходимость настоящего фундамента - религиозной основы, он настаивал: «Только там, где есть традиция, стойкость, там при любом варианте религии есть какой-то контакт. Там, где все разрушено, восстанавливать можно только на уровне человека. Человеку нужно вернуть подлинность. Пока мы будем иметь дело с блудными глазами и блудными словам, до тех пор нельзя будет серьезно говорить о деле. Все будет делаться только на словах. / ... / Есть большое противоречие между скрытым запасом сил и имеющимися силами, очень бедными. Это главная наша проблема ...» («СиЧ», 1993, Ч. 6, С. 8). Прозорливые слова, сказанные будто сейчас и как-будто также по поводу сегодняшней проблемы относительно временно оккупированных территорий Донбасса. В контексте проблемы по их деоккупации и будущей реинтеграции эти акценты по истории украинского шестидесятничества звучат по-особому: и актуально, и вопросительно одновременно. И здесь, кажется, ответ можно поискать опять же у самого Евгения Александровича на страницах книги Юрия Луцкого «Переписка с Евгением Сверстюком» («Факел», 1992): «... все вопросы живут взаимозависимостью, динамизмом поиска. Вне этого они просто висят» (письмо Е. Сверстюка к Ю. Луцкому из Киева, датированное 18 февраля 1984 года, с. 64).
Видим, что был прав Евгений Александрович: они действительно «висят», зависают в пространстве неоднозначности, неопределенности и непоследовательности. Поэтому, к сожалению, сегодня у меня нет ответа на эти вопросы общенационального значения, разве что еще упоминаются созвучные с настоящим строки из «Маруси Чурай» Лины Костенко: «Так ці нестатки в'їлися в печінку,/ і вся ця передержана війна», как и ее строки из «Берестечка»: «Не звикли думать, звикли говорити./ Кричати звикли – «слава» та «ганьба»./ Злиденний дух, прикутий до корита,/лише ногами правду розгріба». Что ж, ответ может дать только новейшая история - в ее динамизме поиска. И взаимозависимости. Подкрепленные верой, желанием и большой государственнической мудростью ... Задумавшись над строками: «Чужі та прийшлі, вже тут укорінені,/ та ще й своїх причаєне кубло/ так вирипали двері України – / аж холодом з Європи потягло». Опять же из «Берестечка», к сожалению, очень сейчас актуального ...
