«На самом деле я просто собиратель туманов», — такой красивой фразой характеризует себя этот поэт и романист. Но за ней — емкая метафора писательского труда.
ВЫМЫСЕЛ, КОТОРЫЙ РЕАЛЬНЕЕ ЖИЗНИ
— Ты, киевлянин, показал свои любовь и знания о столице, в частности, в романе «Город с химерами», книге эссеистики «Собиратели туманов» и альбоме фотографий и стихов «Некоторые сны, или Киев, которого нет». Мне кажется, основной тон этих вещей минорный. Так ли это?
— Книга стихов «Некоторые сны...», возможно, действительно минорная, как и другие мои стихи. Здесь, думаю, следует верить постороннему взгляду. Когда-то наш интеллектуал Лесь Герасимчук сказал, что я «печальный холодноватый философ» — в стихах, конечно. А роман «Город с химерами» или книгу «Собиратели туманов» я бы не называл печальными. Это просто разные формы упоминаний об одном городе — как виденном, так и воспроизведенном воображением.
— Выдумка, воображение и фактаж в твоем творчестве, в частности в работе над романом «Порт Житана».
— Классический рецепт — 40 процентов правды, 60 процентов выдумки — работает не только в пропаганде. Хотя, как по мне, в романе «Порт Житана» такое соотношение обратно — 60 на 40. Меня очень радует, когда читатели так верят в реальность главного героя — речь идет о живописце Марке Мазуре, — что ищут информацию о нем в Интернете. Несколько моих знакомых художников, прочитав книгу, бросились «узнавать больше» о Мазуре в Википедии, скажем. Это тот случай, когда выдумка кажется реальнее правды. А без воображения ни один роман не создать: когда писал, ярко видел жизнь двух полувымышленных киевлян из «Порта Житана» — Сергея Коваленко и Марка Мазура. Хотя, подчеркну — в романе очень много реальных фактов, случаев, людей, локаций. Даже в основе «скандального» романа «Моя любимая Кьяра» — реальные факты.
— Один из твоих любимых поэтов — Михаил Доленго, биолог, как и ты (по первому образованию). Это имя мало известно даже среди литераторов. Кто, по твоему мнению, наиболее проникновенно описал украинскую природу в поэзии?
— Кажется, все же поэты не описывают природу, а записывают свои рефлексии на темы природы или, точнее говоря, созерцая окружающую среду, прибегают к своеобразной натурфилософии. Доленго имел дарование проникновенно видеть растения и чувствовать их бытие. А среди стихов моих любимых поэтов-наблюдателей природы, кроме изысканных строк Свидзинского, космической экспрессии раннего Тычины, благородной взвешенности Зерова, я постоянно возвращаюсь к теплым, искренним словам Максима Рыльского.
— Сейчас осень, и осенние строки Рыльского летают в воздухе... Мистические моменты в твоей жизни. Описал ли ты их?
— Такие моменты, как и у многих, случались, но не описывал их в своих книгах. Один из самых ярких и непостижимых случаев произошел вскоре после смерти моей мамы 6 января, тридцать лет назад. Мы — отец, моя жена, маленький сын и я — сидели в гостиной после прощания на кладбище и молчали. Неожиданно неизвестно откуда выпорхнула бабочка, билан. Откуда он взялся среди зимы в городской квартире? Это не была моя галлюцинация: бабочки видели все мы. Сделав круг над любимыми вазонами мамы — амазонскими лилиями, — бабочка исчезла так же неожиданно, как и появилась. Мы искали ее, но не нашли... Такая вот реплика литературно-набоковского сюжета, который стал жизнью.
«НЕ МОГУ ПРЕДСТАВИТЬ ЦЕНЗУРИРОВАНИЕ МОИХ ТЕКСТОВ»
— Может, тебе не хватает литературных обзоров, художественной критики, рецензирования и т.д.? Нуждаешься ли в бумажных литературных журналах?
— Не могу сказать, что книги проходят незамеченными — как определенным кругом читателей, так и профессиональными обозревателями. Конечно, в Украине остро не хватает бумажных литературных журналов — таких как «Сучасність» и затем широких обзоров и адекватных рецензий новых книг (отдельная тема — крайне субъективные интернет-обзоры или рейтинги «десяток», «двадцаток» или «тридцаток» «лучших книг» за сто или тридцать последних лет).
— Согласен ли с мнением: людей, которые не воспринимают тоталитарной пропаганды, объединяет то, что они в детстве читали много художественной литературы?
— Не слышал такого мнения, но не уверен, что чтение книг в детстве может быть панацеей от воздействий пропаганды различного уровня. Чтение — как прививка: повышает защитные силы организма, но не дает стопроцентной гарантии от болезни.
— Очень актуальное сравнение! Страдал ли от цензуры — до и после независимости?
— Как научный редактор учебников и монографий, я сталкивался с цензурой текстов в советские времена. Что касается моих стихов и прозы, такого не случалось: я не спешил обнародовать свои поэтические опыты до 1985 года — когда цензурная ситуация в бывшем СССР начала меняться к лучшему. В том году Николай Рябчук отобрал несколько моих стихов для альманаха «Вітрила» — мой литературный дебют. В последние 30 лет не могу представить цензурирования моих текстов.
«РОДИТЕЛИ НЕ ОЖИДАЛИ, ЧТО Я БУДУ ПИСАТЬ КНИГИ»
— Насколько важна для тебя обратная связь с читателями? Как ты ее поддерживаешь или игнорируешь?
— Я бы сказал, что обратная связь интересна и полезна. Читатели выражают впечатление от моих книг публично или частным образом, на творческих встречах или через сообщения в «Фейсбуке», скажем. Я анализирую и беру во внимание разные взгляды: придирчивые, с критическими замечаниями или просто доброжелательно-уточняющие.
— Есть впечатление, что в последнее время почти все украинские писатели начали рисовать, в частности и ты. Это некогда скрываемый талант или проявленный сейчас?
— Ну, некоторые литераторы одновременно являются и певцами или актерами... В детстве и юности я рисовал, потом бросил. Долгое время хотел восстановить свои попытки, и вот года три назад решил. Отдых, как известно — просто смена деятельности. Рисуя, я тренирую воображение, зрение, точные движения. Занятие живописью — замечательное бегство от писания и бытовых дел в фантазийный мир цветов и композиции.
— Каковы роль мамы и отца в становлении твоей личности?
— Конечно, их влияние было очень большим, хотя они не ожидали, что я буду писать книги: это уже был мой выбор. Благодаря отцу я с детства видел мир кино вблизи, а от мамы узнал об определенных фундаментальных вещах: существовании музея д’Орсэ, о нашем сине-желтом флаге, изысканной эстетике зданий старого Киева, в конце концов, она привила мне украиноцентричный взгляд на мир.
— Твои места силы?
— Эти места каждый раз другие — все зависит от эмоционального состояния, возраста и от обновленного каждый раз взгляда. Таким местом может быть Замковая гора в Киеве с ее необъятным летним небом, мистический в тумане мыс Доброй Надежды, невероятно красивая Аравийская пустыня между Нилом и Красным морем, храм святого Петра в Риме или величественный водопад в Исландии...
— Пандемия, карантины — как повлияли на твою жизнь?
— С одной стороны, карантин сделал невозможными едва ли не самые большие для меня приятности — путешествия, необходимо важные или познавательные. С другой — странным образом вдохновил на написание новых книг. Регулируемая, размеренная жизнь способствовала сосредоточенности на важном. В этом году выйдет одна или две новые книги — роман о наших современниках и довольно неожиданная ретро-книжка, снова на киевскую тему. Родной город не хочет меня отпускать... А между тем есть идеи еще двух романов и книги рассказов.
— Когда чувствуешь особую интенсивность жизни?
— Если говорить о последних десяти годах — во время путешествий, дальних или не очень, в города или на экзотическую природу. Хотя на самом деле я просто собиратель туманов.
— Чувствуешь себя «человеком мира»?
— В общем — да. Украинец, киевлянин, европеец, живое существо на Земле: такой вот ряд идентификаций. Убедился, что планета обозрима и уязвим. Поэтому вся она — наша.
