Окончание. Начало «День», №№141-142
Бабель — и стилистически, и через точный исторический анализ (хотя рассказ, напомним, был написан в том же 1930 году, когда и происходят все ужасные события) показывает: все эти Житняки, Моринцы, Ивашки, Назаренко — это изверги. Но эти изверги победили. По крайней мере, им так кажется. В этом и заключается суть трагедии.
Бабель воспроизводит жуткую картину: после того, как Иван собственноручно убивает кобылу-кормилицу семьи (которая была жеребой), «из дому, спираясь на палку, вышла старуха в холстинных штанах. Желтые волосы облегали дыры ее щек, рубаха висела, как саван, на плоском ее теле. Старуха ступила в снег мохнатими чулками. — Кат (снова украинское, удивительно точное, слово. — И.С.) — отнимая топор, сказала она сыну — ты отца вспомнил? Ты братов, каторжников, вспомнил? (Здесь можем увидеть отдельный, впечатляющий и пространный, сюжет, которого хватило бы, пожалуй, для целого большого романа — однако Бабель писал не романы, а небольшие рассказы-шедевры).
И дальше — строчки, после прочтения которых буквально — мороз по коже.
«Во двор набрались соседи. Мужики стояли полукругом и смотрели в сторону. Чужая баба рванулась и завизжала.
— Примись, стерво, — сказал ей муж. Иван стоял, опершись в стену. Дыхание его, гремя, разносилось по двору...
— Я человек, — сказал вдруг Иван окружившим его, — я есть человек, селянин...Неужто вы человека не бачили?..».
Топор. Зарубленная кобыла («Помиримось, дочка...»). Уничтожение дома, семьи, имущества, всего мира... Самоуничтожение — чем вам, изверги, лучше никому не достанется добро, которое я зарабатывал черными руками, каторжным трудом — так решил Иван Колывушка. В то же время до Ивана доходит адский ужас содеянного: дочку убил... Поэтому «дыхание его, гремя, разносилось по двору».
Вечером из ворот дома Колывушки выплыли сани. «Женщины сидели на тюках, как окоченевшие птицы... Воз проехал краем села и утонул в плоской снежной пустыне. Ветер мял снизу и стонал в этой пустыне, рассыпая голубые валы. Жестяное небо стояло за ними. Алмазная сеть, блестя, оплетала небо...». «Жестяное небо» — какой сильный эпитет нашел Бабель для символического воспроизведения трагедии. А над ним — алмазная сеть звезд...
Гибель крестьянского мира, гибель людей, которые издревле кормят Украину — вот о чем «Колывушка» Бабеля. «Я человек — вдруг сказал Иван...» Это говорит крестьянин, мужик, который, казалось бы, о таких «высоких материях» не так часто задумывается. Человек убил «дочку» — никого больше у Ивана не осталось — и тогда страшно застонал: «Я есть человек, селянин...неужто вы человека не бачили?»
А мужики все понимают — сочувствуют Ивану — смотрят в сторону (не простая, совсем не простая деталь, воспроизведенная Бабелем...). А дальше — уже не только сама хата Колывушки, а весь народ, как «окоченел». Ивашко из РИКа (помните его: он появляется в первых же строках произведения) созывает «собрание» крестьянского актива, которое должно утвердить образование колхоза и одобрить «раскулачивание». Но собрание упорно молчит... Торопливо формируется тройка «ответственных» на собрании (уже чисто сталинская «тройка») — тот же Ивашко, глава колхоза Евдоким Назаренко, батрачка по фамилии Мовчан. И еще — уже показанный автором Адриян Моренец.
Так, из Кремля тогда, в 1930-м, доходили в Харьков, в ЦК КП(б)У драконовские директивы о «раскулачивании», о коллективизации. Из Харькова эти директивы немедленно передавались на места. Но чтобы эта людоедская политика сталинского режима была реально выполнена — нужны были исполнители в областях, районах, селах... Кто сознательно шел в Сибирь, отказываясь совершать преступление, кто стрелялся, но много (слишком много!) находилось тогда таких «исполнителей». Вправе ли мы осуждать их за стремление выжить? Более того: вправе ли мы не усвоить эти страшные уроки сегодня? Речь идет о том, что бессильное повиновение Злу губит множество невинных жизней... История наказывает за такие невыученные уроки беспощадно, без сочувствия.
Самая большая боль Бабеля — это то, с какой обреченностью украинское село приняло этот удар (по крайней мере, так он это видит; сейчас, из достоверных документов, известно о тысячах восстаний в разных областях Украины — люди отстаивали свое право на жизнь с оружием в руках. Однако силы были неравные — украинское государство было подавлено еще более десяти лет назад.
Бабель пишет: «Прибой накатывался и плескал в Великую Старицу. По разломившейся улице повалила толпа. Безногие катились впереди нее. Невидимая хоругвь реяла над толпой». (Возможно, примерно так в древние, библейские времена описывался Апокалипсис — Конец Света).
И дальше писатель рассказывает: «Добежав до сельрады — люди сменили ногу и построились. Круг обнажился среди них, круг вздыбленного снега, пустое место, как оставляют для попа во время крестного хода. В кругу стоял Колывушка в рубашке навыпуск под жилеткой, с белой головой. Ночь посеребрила цыганскую его корону, черного волоса не осталось в ней. Хлопья снега, слабые птицы, уносимые ветром, пронеслись под потеплевшим небом».
«— Скажи , Иване, — произнес один старик, — скажи народу, что ты маешь на душе...».
И дальше шепот Колывушки, поседевшего за эту ужасную ночь»Куда вы гоните меня, мир... Я рожденный среди вас, мир...»
«Ворчание проползло в рядах»... Что оно значило? Адриян Моринец выразил его, хотя «вопль не мог вырваться из могучего его тела, низкий голос дрожал: «Нехай робить... Чью долю он заест?».
Бабель обращает внимание читателя на физические усилия, с которыми произнесены эти слова. По сути, это приговор (устами не кого-то, а именно великана Моренца!) государственной политике, которая якобы производится «в интересах трудового народа(!!)». Мужики, напуганные, молчат — однако очень много разглагольствует глава колхоза горбун Житняк. Внимательно вчитаемся в его слова: «Перемена нашей жизни, в чем она есть, ця перемена?». И дальше — злокачественное словоблудие, за которым костлявая рука смерти: «Разве это не позор, разве ж то не ганьба, что, существуя в яких-нибудь шестидесяти верстах от центрального нашого миста (мабуть, йдеться про КиЇв. — И.С.) — мы не поладили господарства на научных данных? Очи наши были затворены, селяне, утекать мы утекали сами от себя...». Именно в этот момент на собрании появился Иван Колывушка. «Он подошел к столу, за которым сидел президиум — батрачка Ивга Мовчан, председатель Евдоким и безмолвный Адриян Моринец. — Мир, — сказал Колывушка, протянул руку и положил на стол связку ключей, — я увольняюсь от вас, мир... Железо, прозвенев, легло на почерневшие доски. Из тьмы вышло искаженное лицо Адриана. — Куда ты пойдешь, Иван? — Люди не принимают, может, земля примет...».
«Он подошел к столу, за которым сидел президиум — батрачка Ивга Мовчан, голова Евдоким и безмолвный Адриян Моринец. — Мир, — сказал Колывушка, протянул руку и положил на стол связку ключей, — я увольняюсь от вас, мир... Железо, прозвенев, лягло на почерневшие доски. Из тьмы вышло искаженное лицо Адрияна. — Куда ты пойдешь, Иване? — Люди не приймают, может, земля примет...».
«— Номер, — взвизгнул Ивашко, как только дверь закрылась за Иваном, — самая провокация. Он за обрезом пошел, он никуда, кроме как за обрезом, не пойдет...» Принято решение : «нарядить стражу у Колывушкиной хаты. В стражники выбрали Тымыша, виконавця... Наутро Тымыш донес, что проишествий не было».
А теперь — послушаем голову колхоза. «Чем нам теперь глотку запхнешь, — разглагольствовал Житняк между делом, — нам теперь все на свете нужно...Дождевиков искусственных надо, распашников надо пружинных, трактора, насосы... Это есть ненасытность, селяне... Вся наша держава есть ненасытная». Возможно, эти слова являются ключевыми в рассказе!).
Как поступить с Иваном — горбун-голова уже для себя решил: «Ты к стенке нас ставить пришел, сказал он тише, кровь ушла из его лица, — ты тиранить нас пришел белой своей головой, мучить нас — только мы не будем мучиться, Ваня... Нам это — скука в настоящее время, мучиться...».
«Горбун придвигался на тонких вывороченных ногах. Что-то свистело в нем, как в птице. — Тебя убить надо, — прошептал он, догадавшись, — я за пистолью пойду, унистожу тебя...
Лицо его просветлело, радуясь, он тронул руку Колывушки и кинулся в дом за дробовиком Тымыша. Колывушка, покачавшись на месте, двинулся. Серебряный свиток его головы уходил в клубящемся потоке хат. Ноги его путались, потом шаг стал тверже (впереди — восстановление сил для жизни! — И.С.). С тех пор никто не видел его в Великой Старице».
В «победном» тридцатом» (который прокладывал путь к адскому тридцать третьему) Бабель, как действительно великий писатель, увидел всю пропасть сталинского аморализма. Всю ненависть палачей к своим жертвам — и растущий страх палачей перед своими жертвами. Именно это делает небольшой по объему рассказ Бабеля (всего 6 страниц) нетленным шедевром литературы. И именно поэтому «Колывушка» был впервые напечатан только в 1963 году в Нью-Йорке — один из экземпляров произведения друзья Бабеля чудом сумели передать за границу. Это произошло спустя 23 года после того, как писатель был замучен чекистами.
