Андрей Курков известен не только как украинский писатель и киносценарист, а прежде всего как человек, олицетворяющий успех. Пытается ли он сделать успешными и счастливыми собственных детей? (Их в семье Курковых трое: восьмилетняя Габриэлла, шестилетний Тэо и двухлетний Антон). Как его видение воспитания детей сочетается с педагогической системой жены Элизабет, рожденной и воспитанной в Англии? В семье Курковых очень тепло встретили журналистов «Дня» и любезно ответили на эти и другие вопросы.
— Какие качества в людях, Андрей Юрьевич, вы считаете особенно ценными и хотели бы привить их своим детям?
— Самостоятельность. Умение принимать самостоятельные решения, выбирать правильную манеру поведения, быть — в меру своих возможностей и возраста — обязательными. Мои дети пока еще никаких решений не принимают, однако уже начинают понимать, что хорошо, а что плохо. Недавно соседка сидела с детьми, а когда я пришел за ними, то Тэо попросил меня поинтересоваться тем, как он без меня себя вел. Оказалось, что он специально старался вести себя очень хорошо. Я не Макаренко, «Педагогических поэм» не писал. Для меня самое важное — это нормальное общение с детьми. Не на уровне сюсюканья. Я говорю с ними так, будто они на год-два старше. Мы говорим об обещаниях, об исполнительности. Стараюсь побольше времени проводить с детьми и с позапрошлого года сократил свои поездки за рубеж. Когда жена с дочерью на 10 дней уезжали в Англию, то мы оставались втроем — я с пятилетним Тэо и двухлетним Антоном. Мы ходили в гости, в парк, в цирк, в галерею на Андреевском спуске. В этой галерее бываем очень часто, общаемся с художниками, дети чувствуют себя там, как дома. По вечерам Габриэлле помогаю делать домашние задания, она любит, чтобы рядом с ней сидели жена или я. Мы отвечаем на ее вопросы и объясняем все, что непонятно. Потом еще нужно успеть поиграть с Тэо — построить железную дорогу, пособирать пазлы, повозиться с различными конструкторами.
— Делаете ли что-либо для того, чтобы ваши ребятишки смогли видеть мир глубже?
— Мы своим детям в видении мира ничего не навязываем. Они живут в нашем окружении, вместе с нами общаются с нашими друзьями и с их детьми. В раннем возрасте они проходят через Международный детский клуб. Работа клуба состоит в том, что мамы из семей дипломатов и иностранцев, и из смешанных семей собираются по очереди вместе со своими детьми друг у друга на квартирах. Они играют с ребятами и разговаривают с ними на разных языках. Так работают три возрастные группы, начиная с однолетних и заканчивая пятилетками. Такие встречи организуются дважды в неделю. Сейчас этот клуб посещает наш Антон.
К нам часто приходят друзья с детьми (все они говорят на разных языках). Если у нас детский праздник, то жена придумывает и проводит для ребятишек всякие игры. От традиционных советских, когда по команде всем нужно замереть в придуманной позе, до английской игры «Передай посылку», когда из большого свертка, сложно запакованного, по мере его разворачивания начинают вылетать подарки, которые участники подхватывают каждый для себя — и кому уже что достанется. Когда же собираются взрослые, то дети играют отдельно — «в школу», «в больницу», «в магазин», «в самолет», готовят для взрослых концерт. Тэо любит играть роль Верки Сердючки и Софии Ротару.
— Каким образом вы предпочитаете передавать детям личный опыт?
— Им еще рано передавать опыт. Они должны многое сами понять. Габриэлла помогает маме на кухне готовить, мыть посуду. Еще она занимается плаванием и музыкой — учится играть на фортепиано. Никто ее не заставляет играть, поэтому она садится за инструмент очень редко, я ее давно не слышал. А вот Тэо с плаванья исключили: он всем мешал и много кричал. У мальчика проявляется деструктивный (анархический) подход ко всему. Это объясняется особенностями его характера. Дело в том, что все мои дети рождались с моей помощью, — я принимал участие в родах. Я видел, как мои дети впервые в жизни открывали глаза. Это происходило в одном из госпиталей в Англии, под Лондоном. (В Англии присутствие отца при родах разрешено, однако не является обязательным.) Габриэлла родилась довольной и все любопытно начала рассматривать. Тэо же пришел в свет уже чем-то возмущенный. Об этом говорил его взгляд: «Куда меня притащили?» Младший же Антон вошел в наш мир вполне удовлетворенным. Вот и получилось, что самый разрушительный характер из трех моих детей имеет Тео. Когда ему было 2—3 года, он часто вытаскивал что-нибудь из шкафа — и разбивал. Антон же все, что достал, аккуратно раскладывает в каком- то своем порядке. Может что- нибудь куда-нибудь отнести, но никаких разрушительных действий не предпринимает. Трудней всего — с Тэо, с ним нужно очень осторожно себя вести, так как в нем заложена какая-то агрессия. У него переизбыток энергии. Для него нужно находить какие-то занятия типа дзю-до или айки-до, чтобы его агрессия принимала направленный характер, а также добавлять требования по дисциплине. Его нужно учить отвечать за свою физическую силу, за свои физические действия.
— Каждый хочет видеть своего ребенка счастливым. Зависит ли это счастье хоть в чем-то непосредственно от родителей?
— Сделать ребенка счастливым? Это, по-моему, невозможно. Ни я, ни жена не собираемся никуда детей толкать против их воли или что- то навязчиво подсказывать. У наших детей еще нет каких-то особенных привязанностей или интересов, по которым можно было бы судить о том, что лучше развивать. Пока мы только наблюдаем. Старшая Габриэлла уже стала более покладистой, более ответственной. В минувшем году я ездил отдыхать на море под Очаков с тремя детьми без жены. Дочери сказал, что она будет вместо мамы, то есть старшей, — и она хорошо мне помогала в течение пяти дней: великолепно следила за двумя нашими детьми.
— Вы как-то разделяете с женой воспитательные функции?
— Жена детей либерально воспитывает, я более строгий. Мы разделили роли: я детей «строю», а она их любит. Я их тоже люблю, но при этом требую от них больше. Это похоже на ситуацию со злым и добрым следователями. Для меня важно проконтролировать самые простые и банальные вещи: исполнение просьб, особенно пожеланий что-либо прекратить... Очень важный момент — учить всегда говорить правду. Потому что любой ребенок сначала фантазирует, а потом — врет и обманывает.
Когда нужно, остаемся с женой с детьми по очереди. У нас есть и няня, она нам очень помогает. Жена много работает. Лиза сразу через 2—3 месяца после рождения ребенка пошла на работу. Она старший экзаменатор от Кэмбриджской экзаменационной комиссии по Украине, также преподает английский язык.
— Как долго женщине после родов принято не работать в Англии?
— Раньше сидели дома 3— 4 месяца. А сейчас — сдают в ясли даже самых крошечных. Есть ясли государственные. А в крупных фирмах — и при рабочем месте. Когда мы работали с женой в Кэмбридже преподавателями (это еще до того, как у нас дети родились), то у нас при колледже были ясли для детей преподавателей и служащих.
— Почему вы откладывали рождение детей?
— Когда мы познакомились, нам было по 20 лет. Поженились мы и повенчались, когда нам было по 27 лет.... Жена сначала хотела усыновлять детей, потому что тогда боялась рожать в Украине. Я был настроен иметь своих семерых, но не было ни денег, ни жилья. Мне сейчас 44 года, нам с женой было по 37 лет, когда родилась Габриэлла. Она родилась в Англии и даже ходила там в хорошую бесплатную школу. В английской школе девочке нравилось больше. Учиться там было веселее: учителя любили шутить, дети устраивали праздники для родителей с самодельным фейерверком, в школу привозили карусели, на которых дети могли покататься под присмотром учителей. Школа была маленькая — классов на семь-восемь, а территория учебного заведения — большая. Детей в классах — по 15—20 человек. Домой практически ничего не задавали, нужно было лишь немножко почитать. Габриэлле запомнились наклейки на одежду в виде ягод и фруктов, источающие соответствующий фигурке запах. Такими были знаки поощрения за достижения ребенка и хорошее поведение. В украинской школе Габриэлле выполнять все требования учительницы сложновато, педагог считает, что девочка ленится: то дневник забудет в школе, то какое-то задание не выполнит...
— Вас это огорчает?
— Нисколько.
— В ваших произведениях очень часто встречаются детские образы. Это случайность или вы вкладываете в это определенный смысл?
— В 1995 году, когда я писал роман «Пикник на льду», в стране была сложная ситуация («бандитская»). Тогда много наших друзей погибли, и я увидел, что выйти из социального кризиса, избежать внешних проблем можно только через семью или через то, что ты притворишься, будто семья у тебя есть. Обычно я пишу интуитивно две трети произведения: придумываю мир, в котором будут происходить действия, потом — главных героев. А затем уже всех тех, кого главным героям не хватает, в том числе и детей.
— Ваши критерии хорошей литературы для детей?
— Все, что дети читают, — это уже хорошо, если они читают вообще. Детская литература должна быть, прежде всего, развлекательной, а не дидактической. В ней не должно быть морали. Я собирал коллекцию «сказок», то есть книжек про Ленина (Зои Воскресенской и других авторов). Я их перечитывал как смешные книжки и даже пародировал их в каких-то своих произведениях. Но сейчас другое, — нормальное время. Однако сказки детям нужны всегда. Они учат отличать добро от зла лучше, чем это делают родители. Сказочные образы лучше запоминаются, если в них нет назидательности, нет никакого подробного объяснения, почему это — плохо и почему другое — хорошо.
— Есть ли в ваших планах написать что-то еще для детей?
— Будут переиздаваться мои сказки в Тернополе на украинском и на русском языках. Думаю продолжать писать для детей новые сказки... По вечерам же рассказываю своим детям страшные истории, которые сочиняю на ходу. Пересказываю занимательные случаи из собственной жизни. Например, как заблудились в Лаврских пещерах с одноклассником, когда еще учились в школе.
— Сейчас родители делают упор на развлечения, которые развивают интеллект, а дети увлечены компьютерными играми. Как вы выбираете своим детям игрушки?
— В первую очередь те, какие им нравятся. Однако ни одной компьютерной игры у нас дома нет, я их не люблю. Они «засасывают» человека, возникает ненужный азарт. В эти игры невозможно выиграть, там просто поднимаешься на очередную ступеньку (уровень). А это лишь псевдоцель, «якобы» развитие. А вот пазлы дети очень любят, и их у них много. У Габриэллы два шкафа кукол. Она хотела иметь большой «Набор врача» — и он у нее уже есть. У нас в семье дети не просят покупать им игрушки, потому что знают, что просить нет смысла.
— Потому что все равно не дадут или потому что у них все уже есть?
— Так просто — не дадут. Должен быть повод какой-нибудь: праздник или день рождения. Дети не избалованы. Двухлетний Антон любит маленькие игрушки, чаще всего берет поиграть то, что уже надоело Тэо.
— А как вам в детстве доставались игрушки?
— Я очень хотел велосипед, и мне его долго не покупали, а потом поставили условие — закончить четверть без «троек». Моя бабушка тогда жила в частном доме в Пуще-Водице, и я поехал к ней. Там на пляжах собрал за 2—3 дня пустых бутылок на 70 рублей — и купил себе велосипед. Родители были в шоке, потому что считали, что я опозорил семью (бабушка была депутатом районного совета и главным врачом большого санатория. Ее все знали и любили.)
В детстве я увлекался кактусами. Отец всегда давал мне деньги на семена и сам покупал мне эти растения. Я тогда ходил в клуб кактусоводов, а моя коллекция по количеству экземпляров занимала примерно седьмое место в Украине и насчитывала около полутора тысяч видов. Еще одним моим увлечением школьных лет стал английский язык. Мать нашла мне репетитора — очень странного человека: он 10 лет провел в ссылке в Заполярье и почти не умел говорить на иностранных языках, однако знал наизусть словари. Занятия с ним развивали мою память и уже этим были полезны мне. Когда я поссорился с родителями, они перестали давать мне деньги на английский. Тогда мой учитель продолжил со мной заниматься бесплатно.
— Что было для ваших родителей самым важным в воспитании детей?
— У родителей ко мне никаких особенных требований не было, — они поддерживали все, что мне нравилось делать. Собственно, это была система воспитания матери, она работала врачом. Отец, по-моему, особенно от меня ничего не хотел, ведь его подолгу не бывало дома, так как он был летчиком.
Мое детство проходило частично в Пуще-Водице, частично в Киеве в районе Нивок. Я рос любимчиком, так как мой брат, который был на семь лет старше меня, приносил родителям много хлопот и проблем. Его наказывали тем, что, когда мне дарили подарки, то он не получал ничего. Оглядываясь назад, могу сказать, что меня это нисколько не испортило. Хотя с этической точки зрения это было не очень красиво, особенно когда отец возвращался домой после полетов и одаривал меня, обходя вниманием старшего сына. Я общался с друзьями брата — серьезной умной компанией безвредных диссидентов. Они снабжали меня самиздатом — книгами, рукописями... От них я узнавал больше, чем в школе, — поэтому на них и ориентировался в жизни.
Последние годы перед пенсией мать работала в госпитале МВД и поэтому думала, что хорошо бы было мне пойти работать в систему МВД. Однако не милиционером же! Она предполагала увидеть меня на какой- нибудь интеллектуальной должности, где-нибудь в секретариате... Я пошел другим путем, и родители особенно не огорчились из-за этого. Единственное, что их очень беспокоило, — это что я писал тогда анисоветскую сатиру. Они боялись, что у меня будут серьезные проблемы: ведь отца из-за меня даже вызывали в КГБ по этому поводу, как и по проблемам брата... Я же ездил по Советскому Союзу, выступал (читал свои произведения), а мои рукописи уже ходили по стране в самиздате. Тогда мне было лет 18—19.
— О чем вы тогда писали?
— Доводил до абсурда советскую жизнь. Роман «История города Среднеграда и постороннего человека Костоправова» — это смесь мистики, религии, сатиры, замешанная на советской основе. Я принципиально не поступал в комсомол в школьные годы. И родителей это не волновало, хотя на то время это и выглядело довольно странно. Учителя ко мне в школе относились достаточно либерально. У меня было несколько любимых предметов: история, русская литература, биология, ботаника. Остальные — математику, химию — я не любил, но войны с преподавателями не было. Где-то в 7—8 ом классестал постоянно ходить, как Остап Бендер, — с зеленым шарфом на шее и с бакенбардами. Со мной попробовали бороться, но потом перестали. У нас была хорошая школа, и меня ни на каком этапе не ломали, ни родители не ломали, ни в детском садике не ломали. Хотя рассказывают, что в детском садике я все время дрался и разбивал всем носы.
В комсомол же я все-таки поступил, но уже после школы и «по блату» — за коробку конфет. У меня не брали документы в университет Шевченко на журналистику, однако, когда вступил в комсомол, — тоже не взяли. Сказали, что маловато печатных работ. У меня на то время уже было пять публикаций в «Вечернем Киеве» и кое-что в «Рабочей газете». Я пошел к декану — наш разговор закончился тем, что я сбросил у него со стола бумаги и хлопнул дверью. Потом подал документы на русскую филологию, — и не добрал полбалла. Затем поступил на курсы японского языка, а через полгода — в Киевский институт иностранных языков на специальности английский и французский языки. А первое мое образование — городские курсы дезинфекторов. Первое место работы — дезинфектор в больнице №17 в Пуще-Водице.
Я считаю, что воспитание детей — не национальная, а чисто семейная традиция. Например, в Японии традиционно детей до трех лет не наказывают. Можно и так воспитывать. Однако, скажем, в той же Англии применяются какие угодно способы воспитания. Мне кажется, что я своих детей стараюсь больше контролировать, чем меня контролировали. Хотя наказывали меня гораздо больше, а инструментом наказания служил офицерский ремень отца.
— Интересно, как вы, Лиза, оцениваете систему воспитания детей в Украине? Ведь вы родились и выросли в Англии, где, вероятно, придерживаются несколько иных воспитательных ценностей и приемов. Чем, на ваш взгляд, отличается воспитание детей в Англии от воспитания в Украине?
— Мы в Англии более раскованные. Мы не говорим беспрерывно: это нельзя — и то нельзя. Однако это не означает вседозволенность. В Украине у родителей слишком велико желание контролировать своих детей. Это связано с тем, что родители считают, будто они должны защищать своих детей от всего. Возможно, это наследие советской действительности. В советское время родители, действительно, были «крышей» для своих детей, потому что тогда было много опасностей. Мне иногда кажется, что если бы тогда в Украине родители отказались так сильно оберегать своих детей, то все изменилось бы гораздо быстрее. Тогда бы дети быстрее поняли, что жить так нельзя. И возможно, смогли бы быстрее начать что-то менять. Мне кажется, что сегодня, как и в советское время, родители до конца своей жизни опекают детей. А в Англии ребенок отделяется от родителей именно в тот момент, когда папа или медсестра перерезают пуповину. Психология англичан: ребенок — это абсолютно отдельный и самостоятельный человек, который не является собственностью родителей, им не принадлежит, даже когда живет в одном доме с отцом и матерью. Максимально в Англии ребенка опекают до 12 лет. Родители, конечно, должны быть готовы помочь, если ребенку угрожает опасность. Однако лучше дождаться, чтобы сын или дочь попросили о помощи. Ребенок сам должен быть осторожен в жизни, и если он понимает, что для решения какого-то дела он недостаточно еще подготовлен — это уже хорошо. Это поможет ему самому развиваться, чтобы стать достаточно сильным в том, где он слабоват сегодня. Ребенок должен научиться взвешивать свои возможности, и, если они недостаточны, — уметь принимать решения, идти другим путем. Такой подход формирует независимость и взрослость человека.
К сожалению, хотя многое меняется к лучшему в вашей стране, я пока вижу, как мало в Украине совершеннолетних взрослых людей. А те, кто сумел стать взрослым, настолько нагружены проблемами невзрослыми, что они все равно не могут жить и развиваться, как взрослые люди.
— Насколько возможно для женщины, на ваш взгляд, удачно совмещать материнство с любимой работой, профессиональным ростом?
— Каждая женщина должна сама определяться с приоритетами. Мне моя работа нравится, я люблю ходить на работу. Хотя это, может быть, не самое мудрое мое решение. Каждая женщина настолько становится мамой, насколько у нее хватает на это способностей. (Я выросла в семье, где было семеро детей, моя мама не работала. Отец умер, когда младшему ребенку было два года.)
Пару лет назад я еще не решилась бы рожать в Украине. Сейчас — возможно, что и рискнула бы. Я всех детей родила в Англии, так как моя мама предложила у нее пожить и этим открыла нам возможность завести детей. В Англии такую помощь оказывать не принято, однако она бросала все — и принимала нас, наших детей. Мы с мужем всецело зависели от ее решения.
— Что для вас самое главное в воспитании детей?
— Это религия, которая основана на христианском учении философа XVIII века Эммануила Сведенборга, суть которой в том, что человек создан жить вечно с Богом на небесах, однако он должен сопротивляться, чтобы туда не попасть. Жить люди должны по заповедям Божьим, главная из которых — любовь. Но любовь не должна быть абстрактной, она должна быть в действии, в поступках. Чтобы делать добро, нужно знать, что именно является добром в каждой конкретной ситуации. Не каждому человеку нужно стремиться помочь, так как есть опасность, что, получив твою помощь, он нанесет вред другим людям. Нужно научиться правильно реагировать в каждой конкретной ситуации. В воспитании детей я делаю акцент на знакомстве с библейскими историями и размышлениях над их содержанием. Сейчас я рассказываю детям историю Моисея, который выводил людей из рабства (из Египта). Рассказываю о том, как родители спасали Моисея в детстве от смерти. Человек должен быть мудрым, чтобы уметь вести себя наиболее удачно в каждом случае. Для этого я считаю очень полезным чтение Библии и работ Эммануила Сведенборга. Это учение довольно сильно отличается от других христианских учений. В Украине его разделяют некоторые люди из Львова и Днепропетровска. Согласно этому учению, каждый человек должен совершенствовать самого себя. Зло нужно уничтожать в самом себе, а не в других людях. Если бы каждый человек понимал это, то на земле сразу бы наступил Рай.
