Самым приятным является возраст преклонный, который еще не очень стремительно спешит к небытию. Определенное наслаждение, думаю, знает даже тот возраст, который коснулся уже своей последней черты. Вместо утех, по крайней мере, утешаемся тем, что не чувствуем в них никакой потребности. Как сладко осознать, что все страсти, утихомиренные, уже позади!1
Звоню по телефону. 3 июня 2011 года. Как всегда, трубку поднимает Марта.
— Как идет подготовка к юбилею?
— Спрашивай у Ивана. Он тебе такое скажет...
Сказал:
— Ты же знаешь, меня нет. Я «завязал».
— А как себя чувствуешь? — спрашиваю.
— Как тебе сказать? Еще пять лет назад — на 75-летнем перевале — чувствовал себя на шестьдесят, иногда даже на пятьдесят, а теперь вот на все восемьдесят.
— Но народ и власть готовятся. Будут чествовать. Формируются списки поздравляющих, пишутся тексты, собираются делегации...
— Ты же знаешь, повторяю: меня нет.
— А куда ты денешься?
— Это правда. Найдут и в Киеве, и в Рудиках. Разве что в Москву? Там семья покойного брата.
— Э нет! В Москву не суйся. Могут не пустить. Потому что есть за что. Скажем, статья «Погода делается в Москве», которую ты впервые напечатал в книге «Нагнітання мороку», или научное исследование истоков, первопричин, механизмов и политических задач русификации под названием «Русификация вчера, сегодня... и завтра?» Путинско-Медведевской власти никоим образом не понравится твое аргументированное выяснение истоков современной политики русификации Украины, которую проводит нынешняя Москва, потому что языково-культурная ассимиляция народов Российской империи была едва ли не определяющей, после военной, составляющей геополитической экспансии большевистской России, является она значимой и для сегодняшней Российской Федерации. Но за такие выводы, за такие напоминания и приговоры тебе, друг, «Москвы не видать».
— Нужно куда-то убегать, а куда... На Донбассе близких родственников уже нет, — загрустил Иван Михайлович.
— Я знаю одно такое место. И ты это место любишь...
— Какое? — слышу, взбодрился Иван Михайлович. — Только чтобы недалеко. Ты же знаешь, я невыездной.
— Знаешь, кто подсказал мне это место для твоего пристанища на время юбилейного нашествия? Ленин! Помнишь: Владимир Ильич сказал Крупской, что идет к Иннесе Армандт, милой Иннесе — что идет к Крупской, а сам пошел в библиотеку. Так вот: наша, академическая библиотека имени Вернадского. Там, где ты целыми днями пропадаешь. Кто тебя там будет искать? Только умалишенный в день своего рождения, да еще такого юбилея, идет работать в библиотеку. А для тебя это нормально. Ты же исповедуешь сентенцию Сенеки: «Досуг без книги — это смерть и похороны живого человека»2.
— Хорошая мысль. Только ты никому об этом не говори.
Президиум Национальной академии наук Украины. 8 июня 2011 г. Академик НАН Украины Иван Дзюба — советник Президиума НАН Украины пришел на заседание. С наименьшим вдохновением, но с удивительным терпением одолевает почти пятичасовое обсуждение разных вопросов, вынесенных на рассмотрение Президиума.
В перерыве продолжаем:
— Что сейчас пишешь? Как преодолеваешь сладкую утеху каторжного труда? — цепляюсь снова.
— Множество глупостей делаю. Но — только к этому проклятому юбилею. Дальше — никаких заказов, никаких статей, предисловий... Все — меня нет!
— Так-так, — скептически улыбаюсь. — Ты это говорил пять лет назад. Говори-говори... Сколько ты уже брал на себя повышенных обязательств? Напомнить тебе? Особенно тогда, когда навязал мне собаку, которую я назвал в твою честь «Академик Дзюба». Кстати, пес достойно носил это высокое имя, пока не наслушался этой сверхубогой музыки, которая звучит из каких-то «купеческих дворов», «разгуляевых», «гостиных дворов» — все новейшие нувориши этими ресторанами и репертуаром себя под Россию «чистят». Услышал «Академик Дзюба» что-то наподобие «красиво жить не воспретишь» — и подался пожить «красиво». Поесть на даровщину. Ага, поел. Попал под колеса какого-то жлоба. Поэтому напоминаю: ты обещал больше не писать, чтобы не вызывать зависти. По крайней мере, у меня.
— А я и не пишу? С 26 августа 2007 года. Как и обещал в расписке, — радостно, по-ленински потирал Дзюба руки.
— Хорошо. Но ты нарушил взятые на себя обязательства. Я тебе цитирую твою расписку: «...Дана расписка Гомо Грандиозису (уличное прозвище — Мыкола Жулинский со многими придуманными титулами и нахапанными регалиями) — в том, что я, упомянутый И.М.Дзюба, обязуюсь:
— чтобы удовлетворить постоянную заботу т. наз. М.Жулинского о моем здоровом образе жизни, а также облегчить муки его адской зависти, — от 26.08.07 не писать ни строки;
— печатать только написанное ранее;
— все, что появится под моей фамилией как будто написаное мной после 26.08.07, считать недействительным и чьей-то провокацией.
За это т. наз. М.Жулинский обязан обеспечить достойные условия существования подаренному ему щенку, которому он нахально дал неблагозвучное имя».
— Так что скажешь, уважаемый Матерый Человечище (уличное прозвище — Иван Дзюба), подавать на тебя в суд? Ты нарушил взятые на себя обязательства. Расписка скреплена подписью начальника Секретариата Президиума НАН Украины, который засвидетельствовал идентичность твоей подписи. Это одно. А второе. После этих обязательств, сколько ты статей накропал, сколько книг издал? Напомнить? Третий том избранного, подобранного, дописанного «З криниці літ». А книга мемуаров «Спогади і роздуми на фінішній прямій» с очень остроумными «дзюбизмами», дневниковыми записями, образно иллюстрированными, чувствительно характерологичными воспоминаниями. Какие диалоги, какой роскошно индивидуализированный язык, какие поразительно выразительные, красноречивые детали рабочей жизни и быта родной донецкой области! А сколько ты записал разных сцен, высказываний, воспоминаний родных — твоих и Марты, случайных людей, услышанного от родного деда и бабы, соседей, рабочих поселка, в транспорте, в толпе, в очереди, на базаре, вычитанного в газетах, в объявлениях... Особенно ты любишь нашу рекламу. Вот там перлы! Все это так ярко калейдоскопически создает социально-бытовую картину советской послевоенной действительности, что поневоле думаешь: не нужно ни романов, ни повестей — все это живет, мощно дышит в твоих записных книжках, в дневниковых записях 60-70-80-х годов.
Дальше фундаментальная монография «Тарас Шевченко. Життя і творчість». Такого исследования жизни и творчества Шевченко — в литературном и культурологическом, да и социально-политическом контексте — у нас еще не было.
Понятное дело, я не все перечислил. Не упоминаю о множестве публицистических выступлений, литературоведческих статей... И что, все это «считать недействительным и чьей-то провокацией»?
А книжечка «Прокислі «щі» від Табачника. Галичанофобія — отруйне вістря українофобії»? Представляю, как обрадуется Дима Табачник, когда узнает, что твое аналитическое препарирование его украинофобских «ноу-хау» с претензией на звание историка, философа, да еще и культуртрегера является «недействительным и чьей-то провокацией».
— Спокойно, Гомо Грандиозус! Я уже тебе замечал. Во-первых, ты не уберег подаренного тебе щенка, а я брал обязательство с условием, что ты обеспечишь ему «достойные условия существования». Ты не обеспечил. Во-вторых. Ты не дочитал до конца мою расписку. А там есть примечание: «мне, И.М.Дзюбе, позволяется пользоваться компьютером». Так вот, все, что напечатано после 26.08.2007 года, было набрано мной на компьютере. Учись внимательно читать.
Я пытаюсь перевести нашу полемику в другое русло. Поговорить хочу о современных творческих интересах Ивана Михайловича:
— А как «пишется книга нашего народа»?
— Но я уже написал. Печатал из нее кое-что. Лина Костенко читала. Думаю, может, так и назвать: «Пишеться книга нашого народу»? А так... Пишу кое-что «по мелочам».
— Что именно? — допытываюсь.
Иван Михайлович начал «рыться» в памяти, потому что там этих одновременных работ накопилось так много, что он не все сразу может и вспомнить.
— Пишу вот об Олеге Лишеге. Еще статью делаю о Владимире Затулывитре...
Я вспомнил, что Владимир Даниленко в книге «Лісоруб у пустелі» определил 50 лучших рассказов украинских писателей поколения 70-х, 80-х, 90-х годов ХХ в. и первого поколения ХХІ в. В этом рейтинге рассказ Олега Лишеги «Квіти в темній кімнаті» занимает 14 место. Зато среди 50 лучших современных украинских поэтов Олег Лишега с тремя лучшими стихотворениями «Бітлз», «Іспанські мелодії», «Панно моя, не плач!» — на седьмом месте, а среди 50 лучших современных украинских драматических произведений его драма «Друже Лі Бо, брате Ду Фу» — на 17 месте.
Итак, ясно, почему Иван Дзюба свое драгоценное время тратит на исследование творчества этого талантливого писателя. Ну, а Владимир Затулывитер — это такая духовная диагностика последних лет ХХ века, которую Иван Дзюба таки вознамерился «вычитать» в стихах трагического затворника:
«Безлюдно жити в рідному народі,
але померти в ньому ще трудніш...»
— А что выходит к юбилею? — спрашиваю.
— Какой юбилей?! Я же сказал: меня нет. Я — вне этого мира, — то ли всерьез, то ли в шутку повторяет Иван Михайлович.
— Что ты говоришь? Вне какого мира, когда в руках держишь новое издание. Что за книга?
— Тебе сегодня передадут. У меня всего два экземпляра. Будет в «Могилянке» презентация. 16 июня, кажется. А название — «Нагнітання мороку. Від чорносотенців початку ХХ століття до українофобів початку століття ХХІ».
Дал мне книжечку на какую-то минутку в руки. Листаю. Ничего себе?! 503 страницы. Напечатал Издательский дом «Києво-Могилянська академія». Большинство статей, которые вошли в эту книгу, я читал. Печатались в периодике, выходили отдельными книжечками. Такие как «Прокислі «щі» від Табачника. Галичанофобія — отруйне вістря українофобії» (Дрогобыч, «Коло», 2010). Меня же особенно заинтересовал раздел «Эпизоды из истории русского национализма», который в книге предшествует анализу украинофобии Дмитрия Табачника. Потому что старые черносотенские, ксенофобские идеологемы, возрожденные в наше время на ядовитых дрожжах русского национализма и неоимпериализма, с вдохновенной злобой и ненавистью ко всему украинскому «выплевываются» не только профессиональными врагами Украины, но и «дядьками отечества чужого» (Шевченко) — современными малороссами. Такими, как борец против «пещерного галицийского национализма», пламенный экзерсист, который специализируется на изгнании «бесов националистической ненависти», едва ли не главный идеолог Партии регионов Дмитрий Табачник. Но Иван Дзюба не захотел разговаривать об этом «заказном продукте» — генезис, природу и на чей идеологический стол эти «прокислі «щі» приготовлены доказательно обосновал в серии статей. А о тех, кто спит и видит Украину как «часть русского мира», кто здесь, в Украине, с циничным враньем и осатанелой ненавистью ко всему украинскому в политической грызне и позорной толкотне рвется к власти, он оперативно высказывался в таких статьях, как «Ошеломляющая поступь демократии», «Депутатская поножовщина как апофеоз украинской демократии», «Хочу жить в Украине, а не в путинском пространстве», «Как нам развалить Украину. (Руководство украинским политикам — в вопросах и ответах)»...
В этих и других публицистических статьях, как правило, доказательных, аргументированных, основанных на исторических фактах и событиях, талант Дзюбы-сатирика буквально блещет, «анатомизируя» то или иное явление, событие, проблему. Его блестящие инвективы, иронические выпады, стилистически элегантные пассажи, наполненные убедительной смысловой доказательностью, эффективно работают на развенчивание разного рода как «троглодитской украинофобии — шевченкофобии», так и современной модифицированной партократии, которая переросла в бандократию, и специально воспитанных «борцов за счастье народа», одетых в серую тогу демократии. На особую сатирическую безжалостность Ивана Дзюбы «напоролась» порнократия, которая «в азарте заимствуемого грязедейства» не только продуцирует высокотехнологизированный порнобизнес, но и «стимулирует и адекватную порнофилософию, что дает порновдохновенной массе ощущения роскошной свободы и безграничности самореализации в бесстыдстве, энергию пробивного передовизма»3 .
Проблемы социально-этической деградации украинского общества, тревожного ослабления социально-бытовой морали, духовного упадка сил нации болезненно травмируют совесть автора статьи «Порнократия на марше». Иван Дзюба отмечает, что моральная деградация общества будет иметь (и уже имеет) катастрофические последствия. Прежде всего, это отражается на уровне гражданской активности личности, общественной группы и общества в целом. Теряется социальная ответственность, потому что людьми овладевает общественная апатия, пассивность, пессимистическое самочувствие, внутренний дискомфорт — все это неизбежно перерастает в социальную агрессию, в поиск кардинальных путей решения острой дилеммы «народ — власть».
Иван Дзюба очень чувствительно реагирует на рост морально-психологического дискомфорта масс; видит, как углубляется деструкция общественного сознания, как теряет украинский человек жизненные смыслы и ценностные ориентиры, поэтому пытается подать определенные сигналы власти, чтобы та задействовала государственные механизмы для улучшения «морального — а следовательно, и культурного — климата в стране». Потому что убежден — все те негативные процессы, которые разрушают изнутри нацию и государство, к счастью, «не получили еще необратимый характер и не деформировали до конца моральное чувство и «практическую этику» украинского народа, не все его культурные корни подорвали»4.
Казалось бы, такому знаменитому ученому, как академик НАН Украины Иван Дзюба, следовало бы засесть за какую-то серьезную научную проблему, как например он недавно себя реализовал в фундаментальном исследовании «Тарас Шевченко»; махнуть рукой на эту беграничность малых и больших политических, общественных, культурологических, моральных и социальных проблем, которые на двадцатом году независимости буквально затапливают Украину. Но нет, Иван Михайлович не может себя сдержать и всегда «выстреливает» публицистическими инвективами как в адрес власть имущих, так и в адрес оппозиционных к власти сил. Потому что убежден — вина за все то, что происходит в нашем государстве, лежит не только на одновластной Партии регионов, но и на всех тех мелких, маленьких, малых и довольно больших партийках и партиях, которые все отдельно — в оппозиции к власти, а вместе — своим мизерным и хаотическим протестом только укрепляют веру «единой и направляющей» в безошибочности своих действий. Особенно — реформ. Которые, бесспорно, необходимы, но почему-то народ их не воспринимает. Потому что нет диалога между властью и народом. А его нет потому, что нет в народе доверия к власти. Нет веры в то, что власть хочет что-то делать в интересах народа. И способна ли она работать в интересах народа?
Знаю, Иван Дзюба охотно бы не отвлекался на эти, болезненные для его уязвимой совести, социально-политические и гуманитарные проблемные напряжения, но он иначе не может, просто не представляет для себя иную позицию, иную форму реагирования, чем статья, устное выступление, реплика, памфлет, сатирическая инвектива... И сегодня Ивана Дзюбу тревожит нарастание этой беспрестанной, стремительной стихии — тотальной информации, которая является порождением планетарного феномена, — глобализации. Под угрозой нивелирования оказались языки, национальные культуры, вера, национальный образ этносов, мораль, национальные ценности и ориентиры. Человек бессилен противостоять этому огромному объему информации — он не способен ее формировать, своевременно «сортировать», выставлять надежные морально-духовные и интеллектуальные «щиты». А это, как утверждает Иван Дзюба, «огромная интеллектуальная и моральная угроза. Безусловным является упадок морали и торжество цинизма. Потерян социальный стыд (стыд за то, что ты роскошно живешь, а другой — бедно), потерян такт в самовыражении (безграничное бахвальство доходами и усадьбами среди звезд культуры). Таким образом, начинает торжествовать бесстыдство»5.
Встречаю случайно 17 июня в 2011 г. Ивана Михайловича во дворе Президиума НАН Украины. Я не успел спросить о презентации его книги «Нагнітання мороку», как он меня ошеломил неожиданными встречными вопросами:
— Я готов тебя простить, что ты не был на презентации моей книги, если дашь правильные ответы на такие актуальные вопросы: — Твоя зубная паста содержит вредные ингредиенты?
Я мгновенно отвечаю:
— Моя — никогда. Попробуй органическую!
— Хорошо, — утешился Иван Дзюба. — Дальше: — Ты моешь посуду химическими средствами?
И здесь я был на высоте:
— Я — никогда. Попробуй органические!
Разочарованный Иван Михайлович добавляет еще один рекламный ребус:
— Ты хочешь за 350 условных единиц побывать в Греции и на себе почувствовать «прелести» приближения дефолта?
И здесь я уже стушевался. Начал думать: для чего лететь в Грецию да еще за 350 условных единиц, когда эту беду предчувствую здесь, в Украине? Не дай Бог!
— А что такое условные единицы? — перехожу я в наступление. — Если они условны, то уже не единицы.
Иван Михайлович развел руками, мол, и я не знаю, и не стал дальше мучить меня рекламными приколами. Я достойно прошел испытание на зомбированность рекламой и, воспользовавшись онемением Ивана Михайловича, который не ожидал такого блестящего владения мной содержания рекламных щитов, спросил:
— Так как прошла презентация книги «Нагнітання мороку»? Когда презентация следующей?
— Не дождетесь! Больше никаких презентаций! Заморили окончательно не столько выступлениями, сколько подписанием книг. Скажу по секрету: почерк — ни к черту! Рука дрожит, какие-то каракули с трудом выписываю — стыдно перед людьми!
— Слушай, а ты хорошую идею подал, — вдруг взбодрился Дзюба. — В библиотеку! 26 июля с самого утра — в библиотеку! Никто там меня не найдет! Вот если бы еще Марту уговорить... Ты бы поговорил. А то она начинает: «Мы в гости к людям ходим, нужно и к нам пригласить...» Я ей говорю: немилосердная жара, кто в гости в такую жару ходит? Будет осень, тогда...
— Но ты, Иван, уже новую книгу нарихтовал. Даже название было. «У світі ідей та образів». Серия литературных портретов. Готова уже? — спрашиваю.
— Да есть. Это литпортреты не только украинских, вернее, не столько украинских, сколько зарубежных писателей. Особенно много я написал, когда восемь лет на заводе Антонова кантовался. Исследовал творчество писателей, так называемых тогда, народов СССР, потому что своих, украинских, не разрешали анализировать. А печатать и подавно. Но к юбилею, слава Богу, эта книга не выйдет. Следовательно, не будет презентации. Но что ты прицепился ко мне с этим юбилеем? Нет меня. Я сказал: меня не существует!
— Спокойно, спокойно, уважаемый академик! Юбилей есть, существуешь ты или не существуешь. Я думаю вот о чем: чем тебя власть теперь наградит? А должна. Хотя бы потому, что ты «донецкий». Из-под терриконов. Хотя, правда, ты «чужой среди своих». Есть премии — Шевченковская, премия имени Александра Билецкого в области литературно-художественной критики, премия Фонда Омельяна и Татьяны Антоновичей, премия имени Владимира Жаботинского... Со званиями и орденами также порядок. Академик НАН Украины, Герой Украины, есть орден Свободы. Что еще хочешь?
— Покоя. Тишины. Одиночества. Свободы. Ничего не делать. Главное — не писать. Только читать. Для наслаждения. Для себя. Господи, наступят ли такие счастливые дни? — замечтался Дзюба.
— Сенека тебя бы понял. Как он мечтал: «Приятно побыть с собой как можно дольше, когда ты сумел стать таким, что тебе полезно побыть наедине с собой»6. Но тебе, друг, вряд ли уготована такая судьба. Ты не сможешь, потому что давно привязал себя невидимыми сладкими кандалами к галере, имя которой «Каторжный труд». И кто способен снять с тебя эти кандалы, когда ты сам не можешь? Потому что не хочешь. Другого смысла жизни ты не знаешь и не хочешь знать.
Мы еще пошутили несколько минут, попрощались. Иван Дзюба направился к зданию Президиума НАН Украины. Я провел глазами его стройную фигуру и подумал: «Есть еще в мире такие уникумы, которым только дай «оттянуться» работой, а все остальное — пустая трата времени».
Эта сладкая каторга ежедневного — подчеркиваю, ежедневного, без выходных и отпусков! — самовыражения в слове осуществляется прежде всего ради защиты украинской культуры, языка, национальной чести и достоинства, ради духовной мобилизации украинской нации на создание государства, на формирование Украинского государства как культурного организма, ради «здвигнення нашої національної будови в усій її цілості» (Иван Франко).
Иван Дзюба не сомневается в том, что именно язык, культура, осознание общей цели, духовный потенциал нации способны укрепить молодой государственный организм, соединить все земли Украины и наполнить наш народ верой в счастливые дни своей жизни в независимой Украине. Он верит в то, что ежедневно, ежеминутно только трудом и верой созидается-формируется украинская нация как «сплошной культурный организм», который, по Ивану Франко, «здібний до самостійного культурного і політичного життя, відпорний на асиміляційну роботу інших націй...»7
И в этом созидании-формировании украинской нации как культурного организма едва ли не главным духовным мобилизатором государственно-созидательной энергии нашего народа является влюбленный в каторжный творческий труд Иван Дзюба.
P. S. Для подтверждения взятых Иваном Дзюбой обязательств «от 26.08.07 не писать ни строки» добавляю копию собственноручно написанной им расписки.
1 Сенека Луцій Анней. Моральні листи до Луцілія. — К. : «Основи», 1999. — С. 63.
2 Там же. — С. 303.
3 Дзюба Іван. Нагнітання мороку. Від чорсотовців початку ХХ століття до українофобів початку століття ХХІ. Київ. Тетпора. 2011. — С. 155.
4 Дзюба Іван. Нагнітання мороку. — С. 102.
5 Універсум. № 11-12, 2006. — С. 30.
6 Сенека Луцій Антей. Моральні листи до Луцілія. — С. 192.
7 Франко І.Зібрання творів у 50-ти томах. К. «Наукова думка». 1976 — 1986. Т. 45. — С. 404.
