Литовско-украинские отношения в новейшей истории - пример настоящего, а не декларируемого добрососедства. И общий знаменатель в этой формуле - свобода, которая не бывает чужой. Проект «За нашу и вашу свободу» от «Украинской платформы документалистики» стартовал при поддержке Украинского культурного фонда, послов Литвы в Украине Мариуса Янукониса и Пятраса Вайтекунаса. Его цель - исследовать и показать, из чего вырастает взаимоподдержка двух стран. Живые свидетельства украинцев и литовцев, которые вместе боролись за независимость и творили свои суверенные государства, мазок за мазком воспроизводят наполненность и смыслы этих взаимоотношений.
Мы начинаем цикл публикаций из текста, созданного на основе последнего прижизненного видеоинтервью украинского диссидента Левка Лукьяненко, которое он дал автору проекта Ларисе Артюгиной за почти месяц до своей смерти.
В 1961 году Левко Лукьяненко попал в концентрационный лагерь в Мордовии. Пятнадцатью годами ссылки ему заменили смертную казнь. В месте, где он отбывал наказание, насчитывалось 1800 политзаключенных со всего Советского Союза.
Левко Лукьяненко с женой
«ЧТО - ЕСЛИ БЫ У УКРАИНЫ БЫЛИ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ 20 ЛЕТ НЕЗАВИСИМОСТИ»
- Я сдружился с литовцами: был молодой парень Альгес, от которого я многое узнал. Литовцы имели свою библиотечку - цензоры не знали литовского, не понимали содержания книг, и пропускали. Среди прочего там была книга «Язык и Государство». Мы с Альгесом прятались где-то за дровами в рабочем отделе - зона была разделена на жилую и рабочую, а в целом это была огромное пространство деревообрабатывающего завода, где изготавливали мебель. Так вот, мы залезали под доски, и он мне переводил ту литовскую книгу, которая была в общем страниц на 250. А еще он мне рассказывал, как в 1918 году провозгласили независимость, а в 1940 - независимость прекратила свое существование, и снова Москва оккупировала Литву. Значит, у них было 20 лет. И что сделала власть за это время? Они провели переобучение всей нации, в котором было огромное значение языка для государства - об этом в двух книгах различных авторов было написано. Это выражалось в том, например, что они переводили на латинский манер фамилии. Например, был Червоний, а стал Червокас. Украинцы, которые давно жили в Литве, им предложили так же перевести фамилии на литовский манер. Они согласились, и вместо Кравчук стал Кравчукас.
То есть за то время они восстановили свою грамматику, армию подготовили, воспитали офицерский корпус. Это было 20 лет сознательного переучивания целой нации. И когда он мне переводил все это, я себе думал, вот бы Украине эти 20 лет, что можно было бы сделать? Как можно было бы украинцев воспитать и вернуть народу историческое знание. А это очень важный момент, потому что знание истории связывает поколения, живых с родителями, с дедами, с прошлым. Тогда история народа уже существует не урывками, а тянется через многие поколения как непрерывный поток жизни, в котором хранится язык, культура, традиции. Что-то обновляется, старое уходит, немножко обогащается новым, но это пульсирующая жизнь нации.
- А из чего, по вашему мнению, вырастают корни тех отношений, которые установились между литовским и украинским народом?
- Отношения украинцев с литовцами всегда были немного активнее, чем с эстонцами, и значительно слабее с латышами. Латыши - сознательный, националистический народ, но у них ориентация была иная. У нас она касалась патриотических сил и борьбы против оккупации. А латыши разработали линию «нас мало, поэтому мы не будем воевать против немецкой армии, а следует приспосабливаться к немцам, при этом сохранять свою культуру». Они ближе к немцам были, разработали вот такую политику, и подпольной армии у них поэтому не было. Правильно это или неправильно, это не нам судить или порицать их за это. Но эта особенность немного отделяла нас. Я сказал бы, что психологически у нас с эстонцами симпатия на основе борьбы против империи, но культурно мы разные.
Что касается литовцев, у нас с ними не только одинаковая направленность на борьбу против Российской Империи и немцев. А еще и принадлежность к одному сообществу, так как фактически украинцы и литовцы давно были вместе, я говорю об определенном периоде, когда мы были почти одним народом. Затем Балтийская группа отделилась, у них появились свои особенности, но много слов сейчас у литовцев те же, что и у нас. Например, kišenė - оно и у нас «кишеня». Наша общность имеет глубинную психологическую составляющую, и это нас как бы сближало. Литовцев было в концлагере сравнительно больше, чем эстонцев или латышей, да и дружба эта была такой более наполненной различными разговорами и планами.
- А что еще вы взяли от литовцев? Какой была ваша совместная борьба?
- Прежде всего нас сближала любовь к своей родине. Я люблю Украину, он любит Литву. Я ненавижу врагов Украины, он ненавидит врагов Литвы. Вот это нас сближало. А о том, кто кому больше передал - ненависти к врагам или любви к родному краю, так у литовцев это по-своему выражалось, а у украинцев иначе. Что касается методов борьбы в концлагере, то долгое время ее как таковой не было. Она проявлялась, может, в том, что инструменты топили в болоте, или что-то подобное старались сделать. Но это ерунда, укус комара, который советской власти нисколько не вредил. Поэтому резко загнать десять штук напильников в болото, это как бы ты и нанес ущерб, но столь мизерный, что он не стоил повторения или передачи такого опыта. И никаких материалов нельзя было передать за пределы концлагеря. К нам приезжали на свидание - до трех суток давали побыть лично с женой, например, или меньше, зависело от того, как ты выполняешь план или нарушаешь режим. А нарушать режим можно было очень по-разному и каждый день. Бывает, одну пуговицу не застегнул, не почистил ботинки или другие мелочи, и это без конца портило нервы. Доводили до того, что человек взрывался, начинал ругаться, а потом получал десять суток карцера. Вот такая у нас была борьба...
- А если говорить о персоналиях литовцев, вам кто-то запомнился поступками, поведением?
- С Юнасом Стрейкусом мы познакомились на седьмом концлагере. Высокий такой, стройный блондин, светлые глаза. Всегда спокойный. Не жаловался на режим. Мы были в разных бригадах, поэтому нас водили в столовую отдельно, он со своей бригадой, я со своей. Но у нас никогда не было разговоров, что плохо кормят, потому что заключенные делились на две категории. Один садится, ему дают баланду, и он ложкой ковыряет, мешает эту баланду и носом крутит. Вроде, что мне дали? Это же теленок нормальный есть не сможет. И так ему противно смотреть на ту баланду, но должен есть. А вторая категория, я к ней тоже относился, - приходил, садился, съел и пошел, и даже не знаешь, что съел. Я думаю, что Стрейкус был такой же.
ОБЩИЙ ВРАГ ОБЪЕДИНЯЕТ В БОРЬБЕ
- Вы вернулись из концлагеря, стало понятно, что все двигалось в сторону самостоятельности стран. Но, по вашим наблюдениям, возможно, были какие-то события, которые стимулировали эти процессы?
- Перед 1991 годом у нас было активное взаимодействие национально-демократических движений Украины, Литвы, Латвии, Эстонии, армян, татар и других. В апреле 1989 года было совещание в эстонском городе Лооди, я только что вернулся из ссылки, это было мое первое такого рода мероприятие. Было представлено 10 национальных групп, в том числе и российская. Там обсуждали, как нам активировать борьбу против России, но наше собрание называлось «Представители Национально-демократических движений». Мы еще не решались говорить о национально-освободительных движениях, хотя все понимали, что это они и есть.
Такие совещания имели чрезвычайно важное значение, потому что, кажется, что именно литовцы первыми предложили разделить самостоятельность и суверенитет. И это было теоретическое откровение! Если бы Украина или та же Литва провозгласила независимость, то это означало бы наказание за то, что отделились от Советского Союза. А так придумали очень хитрый ход и независимость назвали суверенитетом. Мы приехали с совещания в Украину с новой стратегией, с новой тактикой борьбы. И то же использовали литовцы и другие республики, а Москва следила, как и что происходит. И когда Украинская Советская Социалистическая Республика приняла постановление об экономическом суверенитете, то этого было еще недостаточно, чтобы раздавить Верховную Раду в Москве.
Когда провозгласили культурный суверенитет, этого не достаточно, чтобы душить танками. А постепенно шло: первая часть суверенитета - культурная, вторая - экономическая, третья - политическая. И это уже независимость. Итак, в этом была политическая зрелость - мы увидели, что балтийские страны имели недавний опыт независимости, до 1940 года. И их политическая элита помнит еще тот опыт. Именно она придумала такой очень хороший ход. И он дал нам всем платформу, с которой можно было смело продолжать борьбу. Все эти события были в апреле, мы вернулись в Украину, и произошла активизация национально-освободительных движений. Так мы дожили до августа 1991 года, когда провозгласили независимость. А тесная связь с литовцами, с эстонцами продолжалась. В Вильнюсе была группа украинских ребят, которые участвовали в той вооруженной схватке.
Я, к сожалению, не могу вспомнить имени одного человека, которого я очень хорошо знал. Он сам из Львова, из Львовской области. Знаю, что он был там постоянно на передовой и рисковал вместе с литовцами. По-моему, он даже получил награду за это. То есть вот такая боевая дружба украинского и литовского народов. Нас это всегда объединяло и объединяет, и будет объединять.
- То есть можно сказать, что литовцы помнят еще поддержку украинцев, в трудные времена 1991 года? И теперь, вроде как с благодарностью, помогают нам в этой войне?
- Вы знаете, я бы немножко иначе сформулировал это. Вопрос ведь не в благодарности. То, что происходит, это борьба за свою независимость. Но из-за того, что у литовцев и в украинцев враг один, то помощь Литвы в борьбе против Москвы - это помощь Украине. Подобное у нас происходит с Саакашвили, точно такое же дело. Он любит не Украину. То, что он говорит о любви к Украине, это другое, это проблема политики. Он любит Грузию и ненавидит Московию. И он пришел в Украину, чтобы бороться против Московии. Это известное явление в истории, здесь никто не открывает что-то новое, потому что в XIX веке было то же самое: когда украинцы перешли из российской армии в польскую и помогли полякам воевать против Московской империи.
Когда мы говорим о благодарности, это скорее эмоциональный элемент, но разумная основа этого - мы имеем одного врага, и укрепление государственности украинского народа увеличивает независимость Литвы. Хотя она уже независимая, ей как бы уже ничего не надо, но над ней висит страх - вдруг Украину захватит Москва и тем самым превратится в великую империю, и попрет дальше, на Прибалтику, и захватит Литву. Это понимание приходит постепенно и к французам, и к немцам, и к другим, потому что Украина защищает демократическую Европу. Просто Украина на переднем фланге. И слава Богу, что в Украине теперь, с точки зрения украинской истории, мы впервые в ситуации, когда Украина имеет одного врага. Всегда казаки воевали то против двух, то против трех и так и не побеждали. Сегодня у нас один враг - Москва. А сколько помогают, а сколько сочувствуют - целый Мир. Поэтому победа Украины сейчас гарантирована. Но она платит жизнью своих людей за войну, за то, что она на передовом фронте борьбы против Московской, Азиатской опасности.
