Ирак получил суверенитет досрочно. Президент Ирака Гази аль-Явер и временное правительство во главе с премьер-министром Иядом Аллави принесли присягу на верность иракскому народу еще в понедельник. Согласно планам, эта церемония должна была состояться 30 июня, однако риск терактов вынудил Багдад и коалиционные силы перенести мероприятие на несколько дней раньше. Станет ли возвращение иракского суверенитета залогом демократизации страны, обеспечит ли этот шаг мир и безопасность государства?
Длительный и непростой процесс согласования новой иракской резолюции в СБ ООН завершился принятием четвертого по счету компромиссного документа, устроившего в той или иной степени всех членов Совета Безопасности. Исходя из нового плана действий, ключевыми моментами в судьбе будущего Ирака станут две даты: 28 июня текущего года (когда согласованный пакет властных полномочий был передан иракским структурам) и конец 2005 года (на который запланировано проведение национальных выборов). К этому моменту истечет и мандат коалиции, затем последует вывод оккупационных контингентов. После этого развитие Ирака должно вступить в стадию формирования собственно иракской государственности.
Роль, которую сыграла согласованная компромиссная резолюция в формировании новой глобальной повестки дня, трудно переоценить. Белому дому удалось переломить негативную иракскую динамику, а общий иракский контекст (впервые за долгое время) приобрел некоторую системность: очерчены контуры нового порядка коллективной ответственности и международного участия в иракской реконструкции. Официальная позиция вчерашних противников войны в Ираке, настаивавших на коллективном решении иракского вопроса, выглядит оптимистичной (большинство ключевых для членов СБ моментов были учтены в новой резолюции).
Однако с точки зрения будущего самого Ирака позитивное значение принятия новой компромиссной резолюции во многом нивелируется особенностями стартовой ситуации. Подключение ООН в первую очередь решило проблемы легитимизации американской военно-гуманитарной интервенции и в какой-то степени определило формат международного участия в будущем Ирака. И лишь в последнюю очередь — проблемы его реконструкции и стабилизации. На сегодняшний день юридически определен формат дальнейшей реконструкции. Однако сценарии, по которым она может развиваться, как никогда поливариантны.
Во-первых, нерешенность ключевых социальных проблем, жесткие и зачастую неадекватные действия коалиционных сил привели к разочарованию большинства иракского общества в западном мире в целом. Он не смог дать иракцам того, чего от него ждали полтора года назад. Эти факторы породили социальную апатию и растущую ксенофобию (в последнее время похищения или теракты против иностранных граждан стали привычной практикой). Иракское общество оказалось в сложной ситуации, характеризующейся, с одной стороны, нежеланием подчиняться сценариям, навязываемым извне, с другой — неспособностью и невозможностью реализовать самостоятельный сценарий. Во-вторых, в Ираке нет ключевого элемента демократизации — гражданского общества. Его формирование было осложнено продолжительным периодом авторитарного правления Саддама Хусейна, а на сегодняшний день — отсутствием минимальных экономических предпосылок. В-третьих, за последнее время Ирак впервые серьезно столкнулся с международным терроризмом. Старая система, несмотря на все ее издержки, обеспечивала национальную безопасность гораздо эффективнее, чем коалиционные силы. С другой стороны, маловероятно, что новое национальное правительство сможет преодолевать эти негативные тенденции более эффективно без сил коалиции. В-четвертых, курдская проблема не была решена коалиционными силами, с которыми курды связывали надежды. Можно предполагать, что ответом на курдский вопрос вряд ли станет расширение политического участия этнических курдов в иракских политических структурах. Кроме того, стоит отметить и проблему выстраивания суннитско-шиитского межконфессионального баланса.
Большинство трудностей, с которыми сталкивались и продолжают сталкиваться коалиционные силы в Ираке, скоро гораздо острее станут перед новой полусуверенной иракской администрацей. И это — закономерный результат того, что демократизации и собственно реконструкции как таковой не было. Признаки систематизации этого процесса стали обозначаться лишь в последнее время.
Приоритетность мирного строительства была нивелирована трудно прогнозируемыми факторами внутренней нестабильности Ирака, загнанными вглубь общества полицейской государственной машиной Хусейна и со всей остротой обнажившимися после ее уничтожения. После завершения военной стадии интервенции переформатирование Ирака отошло на второй план перед огромным количеством частных ситуативных проблем, которые решались в «пожарном» порядке. В результате на смену обновленческой эйфории, охватившей иракское общество после свержения старого режима, пришла социальная апатия, а позже — и ярко выраженная протестность. Подходящий момент для старта реконструкции был упущен, в иракском обществе сформировался не конструктивный, а экстремистский социальный настрой.
Смогут ли национальные выборы сформировать политическую конфигурацию, способную обеспечить возможность построения стабильного и демократического государства — вот главный вопрос нового Ирака. Ведь государственнический потенциал иракского общества представляется на сегодняшний день недостаточным. Даже в случае реализации новой резолюции, несущей конструкцией постсаддамовского Ирака будут внешние факторы. В случае же их ослабления можно предполагать, что новое правительство не сможет самостоятельно решать весь комплекс социально- экономических проблем, одновременно преодолевая внутренние этнокультурные и межконфессиональные противоречия внутри страны. Под сомнение будет поставлена и внешнеполитическая безопасность государства. При всех издержках коалиционного присутствия оно в состоянии хоть в какой-то мере сдерживать экспансию терроризма в нестабильном Ираке.
Иракцы не раз акцентировали внимание на том, что желают решать свою судьбу самостоятельно и в смысле реконструкции жизненно важной для страны нефтедобывающей отрасли, и в смысле формирования политических институтов. Однако именно здесь они и столкнулись с основной проблемой: постсаддамовский инфраструктурный политический и институциональный вакуум не был заполнен иракской альтернативой. Функцию стабилизирующего системного костяка (пусть с большими издержками и низкой эффективностью) выполняет оккупационная администрация. Недаром в проекте новой резолюции отмечено, что военное присутствие коалиции может быть продлено в случае, если оно будет востребовано иракской администрацией. Разумно предполагать, что такая необходимость может возникнуть по объективным причинам.
Новый Ирак уже оказался заложником внешних факторов. На формирование новой собственной социальной инфраструктуры, институциональной системы, реконструкцию экономики у него нет ни времени, ни ресурсов. В иракском обществе отсутствует внутренний социальный консенсус, нет пока и консолидирующего лидера, способного этот консенсус сформировать. Станет ли Ирак действительно суверенным и стабильным государством или войдет в число нереализовавшихся государств, «государств-неудачников» — вопрос отдаленной перспективы. Но уже сейчас можно предполагать, что процесс государственного строительства и демократизации этого восточного общества выйдет за пределы определенных на сегодняшний день хронологических рамок и предполагаемой экономической сметы.
В случае успешной для США развязки иракского сценария они продолжат реконструкцию ближневосточного региона и будут действовать по логике превентивных интервенций. Их деятельность по устранению режимов-изгоев вполне может сочетаться со старым форматом коллективной безопасности, однако этот процесс будет сопровождаться дальнейшим нивелированием роли международных структур. Их подключение будет играть роль ключевого легитимизирующего фактора. Поэтому новый иракский сценарий не изменит в корне глобального баланса сил — роль ООН и НАТО уже никогда не будет столь значительной, как до Ирака. США, в свою очередь, уже никогда не смогут работать в старом формате, который был вполне приемлемым для них еще несколько лет назад.
