За десять лет посткоммунистического переходного периода политические реформы часто сводились к вопросу проведения свободных выборов. Экономическая реформа часто упрощенно трактовалась как только (или по крайней мере превыше всего) призванная способствовать макроэкономической стабилизации, столь любимой так называемым Вашингтонским консенсусом, который недавно был осужден демонстрантами на улицах Вашингтона. Неудивительно, что результатом такого упрощенного политического предписания часто оказывалась ограниченная демократия и панибратский капитализм.
Переходный период в моей стране, Словакии, да и по всей Центральной и Восточной Европе превратился в более сложный, многосторонний и долгий процесс, чем ожидалось изначально. Основная проблема состоит в том, что наследие коммунизма оказалось гораздо большим бременем, чем могли себе представить большинство людей, включая экспертов. И это наследие в основном находится в головах людей, а не в экономической структуре.
Однако на недавней конференции в Москве заместитель управляющего директора МВФ Стенли Фишер по прежнему подчеркивал важность Вашингтонского консенсуса, т.е. макроэкономической стабилизации, основанной на либерализации цен и торговли, конвертируемости валюты, жестких бюджетных и денежных программах, и быстрой приватизации для успеха реформы. Этот консенсус остается важным, но он недостаточен для успеха. Создание эффективных институтов обладает не меньшей важностью.
Потому что и ограниченная демократия, и панибратский капитализм процветают там, где институционная структура неразвита или коррумпирована. У обоих — одни и те же отравленные корни, поэтому неудивительно, что они шагают рука об руку. Чем выше степень ограниченности демократии, тем выше уровень коррупции, моральной деградации, оппортунизма: чем в большей степени коррумпирована экономика, тем более ограничена демократия.
Под ограниченной демократией я подразумеваю систему, в которой власть хотя и избирается на свободных (но не всегда справедливых) выборах, но она неспособна уважать основные принципы и ценности конституционного либерализма, включая власть закона, разделение власти, независимые суды, уважение и защиту прав и свобод человека.
Панибратский капитализм может быть понят как система, которая — хотя и основана на некоторых рыночных отношениях и частной собственности — не способна уважать такие важные правила, как сила закона, свободная и честная конкуренция, равенство возможностей, защита собственности, прозрачность и общественный контроль. Панибратский капитализм — это система, позволяющая править такому феномену, как скрытые связи между политической и экономической властью, коррупцией и растратами. Когда он возникает, справедливость политического процесса усыхает.
Может ли этот зловещий круг, который является не просто теоретической угрозой, но печальной реальностью во многих странах, быть разрушен? Первым шагом должно стать определение его основных причин, которые, по моему мнению, лежат в общественных ценностях и моделях поведения, его так называемые неформальные правила. Эти правила, в отличие от законов, не нуждаются в укреплении, поскольку, в принципе, в каждой демократии, включая ограниченную, политики делают только то, что люди позволяют им делать.
Однако в поскоммунистических демократиях эти неформальные общественные ценности и принципы воспринимаются весьма туманно, если вообще воспринимаются большинством населения. В развитых странах такие ценности взращивались десятилетиями функционирования конституционного либерализма, включая, как заметил автор Фарид Закария, режимы, которые можно назвать «либеральными автократиями», подобные Австро-Венгерской империи.
В этом отношении историческое наследие Центральной Европы является очень запутанным. Народ территории, которая сейчас является Словакией, видел семь различных государств и жил под пятью разными политическими системами XX века, от либеральной автократии Австро-Венгерской империи (1901—1918), через либеральную демократию Чехословацкой Республики (1918—1939) и фашистский военный период Словацкого государства (1939—1945), потом вновь через Чехословацкую либеральную демократию (1945—1948), затем — коммунистическую Чехословацкую Социалистическую Республику (1948—1989) и либеральную демократию Чехословацкой Федеративной Республики (1989— 1992). Со времен «бархатного развода», который разделил Словакию и Чешскую Республику, здесь были либеральные демократические периоды и период ограниченной демократии режима Владимира Мечиара (1994—1998).
Модели обозримого прошлого неизбежно влияют на настоящее. Исследуя модели голосования населения в отдельных регионах Словакии в 1918— 1939 гг. и 1990—1998 гг., словацкий социолог Владимир Кривый обнаружил, что муниципалитеты и регионы, которые склонялись к либеральным партиям в межвоенный период, проявляют эти же наклонности в 1989— 1998 гг. — период восстановления свободы. В других муниципалитетах и регионах большинство продолжает поддерживать авторитарные партии и отказывается от классических либеральных принципов и при либеральном режиме, и при ограниченной демократии.
Можно ли разрушить круг ограниченной демократии и панибратского капитализма? Словакия представляет позитивный пример подобного перелома. Выборы 1998 года, приведшие к поражению режима Владимира Мечиара, ясно показали, что прорыв возможен. Шесть факторов сыграли ключевую роль: смена поколений; улучшение образования; доступность информации; объединенная оппозиция, защищающая классические либеральные ценности; рост влияния гражданского общества.
Многие из этих факторов выросли из открытой оппозиции правлению Мечиара. Я уверен в том, что именно эти факторы необходимы для успеха настоящей либеральной демократии и современной рыночной экономики даже в таких странах как Россия, Украина, Беларусь и Балканские государства. Они также необходимы, если мы хотим ускорить реформу в странах Центральной Европы. Развитые страны и международные институты должны сфокусировать свое внимание и поддержку на укрепление этих факторов.
