Того, что реформы Ден Сяопина уже принесли плоды, не отрицает никто. С точки зрения экономического развития, объемов международной торговли и привлеченных иностранных инвестиций Китай действительно совершил прорыв в течение последнего десятилетия. В то же время политический режим в стране остается прежним, что иногда подталкивает к мысли о том, что успешное рыночное развитие еще не является залогом демократического устройства. С удовольствием торгуя китайскими товарами и вкладывая в их производство, Запад одновременно жестко критикует китайское руководство за проблемы, несовместимые с общепринятыми представлениями о правах человека. Стиль политического руководства в Китае нередко оценивается на Западе как идеологическое давление, пропаганда и повсеместные поиски врагов, лицемерие и коррупция. Один из сторонников этой оценки, наверняка далеко не полностью отражающей китайские реалии, уверен, что все дело в том, что и поныне китайские лидеры пользуются методами, оставленными в наследство Мао.
«Кто наши враги? Кто наши друзья?» — вопрошал Мао Дзэдун в 1926 г. В свете договора о дружбе, только что подписанного российским президентом Путиным и китайским президентом Цзян Цземинем, полезно было бы освежить этот вопрос.
Боязнь врагов и потребность в их уничтожении остается непреодолимым желанием наследников Мао. Этим и объясняется лишение ими свободы членов крохотной Демократической партии, преданных Риму католиков, протестантов, буддистов и мусульман, которые сопротивляются контролю со стороны Патриотической церкви партии, притеснению Тибета и преследованию миллионов приверженцев религиозного течения Фалунь Гонь.
Пекинские лидеры оправдывают эти гонения, связывая предполагаемых внутренних врагов с «внешними силами», стремящимися свергнуть коммунистическое правление посредством «войны без дыма и огня». При этом заявляется, что если они не смогут раздавить своих врагов, то непрочная стабильность Китая пошатнется, и страна будет ввергнута в хаос.
Этот страх заражает и экспертов по современному Китаю. Взрыв бомбы в каком-нибудь городе или крестьянский бунт служит поводом для того, чтобы эти специалисты всколыхнули Интернет вопросами о том, не угрожает ли эта бомба или этот бунт выживанию Коммунистической партии.
Никто не объяснит страха, испытываемого режимом за свою стабильность, и практики преследований врагов лучше, чем Ли Биньян, знаменитый китайский следственный репортер, политический заключенный в течение 22 лет, бывший член партии, ныне живущий в изгнании в США, где он преподает в Принстонском университете. «На самом деле, — говорит Ли, — что разрушает единство и стабильность — так это собственные политические действия руководства... они сделали так, что китайский народ теряет доверие к социалистической системе и уверенность в будущем нации. ...Некоторые люди занимаются самосудом... ружейные выстрелы, подкладывание бомб, поджоги и крушения поездов на железных дорогах — это форма мести за обиженных и угнетенных».
Многие иностранцы замечают, что Китай больше не является местом постоянных маоистских преследований. Они говорят о том, как горячо их знакомые и таксисты ругают режим, в том числе коррупцию среди вождей и их отпрысков. Огромные потоки публикаций, в том числе порнографии, приводятся как свидетельство свободы печати. Однако до сих пор не разрешено ничего такого, что могло бы считаться организованным сопротивлением режиму — особенно если дело касается Соединенных Штатов, порицаемых как источник «буржуазного либерализма», которого правительство боится более всего.
Корни этой «охоты на врагов» уходят в то время, когда в 1921 г. при помощи направляемого Москвой Коминтерна была официально создана Коммунистическая партия Китая. Это привело к моментальному заражению партии ярой ленинско-сталинской убежденностью (от которой так и не удалось избавиться), что врагов надо уничтожать, и если не убивать, то заставлять исчезнуть без следа.
В Шанхае посетителям здания, где, как говорят, создавалась партия, показывают фальсифицированные фотографии, на которых убраны основатели, ставшие впоследствии предателями. На фотографиях похорон Мао первоначально была показана его вдова в трауре, но в течение нескольких недель с момента ее ареста как члена «банды четырех» эти фотографии были переизданы, и на них вдова и остальные члены Банды уже были заретушированы таким образом, что от них не осталось и следа. В разные времена Мао и Дэн Сяопин, ставшие впоследствии национальными вождями, рассматривались партийными товарищами как враги партии. Дэн пережил три таких чистки, две из них устроил сам Мао.
Еще в самом начале своего правления, когда он согласился возглавить партию в начале 1930-х гг., Мао обнаружил вкус к крови своих противников. Оставшиеся в живых, особенно вдовы тех, кого казнили как контрреволюционеров, вспоминают о страхе, который они испытывали, находясь в его партизанской штаб- квартире в Яньане. По словам историка партии Дай Кинга, в течение всех тех лет, вплоть до победы в 1949 г., предполагаемых врагов Мао обвиняли в троцкизме — удобная мотивировка, унаследованная от Сталина, — и расстреливали, обезглавливали или закапывали заживо сотнями.
После триумфа партии в 1949 охота на врагов упорно продолжалась с проведением успешных кампаний против частных собственников, «правых», «вонючей интеллигенции», «приспешников капитализма» и, наконец, миллионов «противников Мао», с которыми боролись во время Культурной революции 1966— 1976 гг. Исследуя это десятилетие в жизни Китая, вряд ли можно было бы найти школу, в которой бы ученики не истязали и не убивали своих учителей.
В 1989 г. появился Тяньаньмынь, или, скорее, почти сто Тяньаньмыней по всему Китаю, где граждане потребовали небольших реформ. Десятки, если не сотни, тысяч людей по всей стране были арестованы. Правительство до сих пор считает полупреступниками родителей тех студентов, которые были застрелены на площади Тяньаньмынь.
Партия боится своего собственного прошлого. Ее создатели, крохотная группа заговорщиков, изнуренная своими врагами, которые к тому же часто были не в ладах между собой, продрались сквозь гражданскую войну и японское вторжение, чтобы захватить власть. Если были сделаны ошибки, то жертвы, даже если они мертвы, могли быть впоследствии «реабилитированы» — причем с официальным оправданием: «Партия делает ошибки, но только партия может их исправлять».
Во время культурной революции Мао учредил комитет по борьбе с теми, кто «противостоит Председателю». Этим комитетом были «проверены» сотни членов политбюро, центрального комитета, партийной верхушки и, наверное, около двух миллионов жителей Китая. Каждое их действие во время нахождения в тюрьме записывалось. Согласно официальным документам, в число этих действий входили: «поднимание ног, поднятие рук, принятие пищи, питье, испражнение, мочеиспускание, скрежетание зубами… отрыжка, смех, вздохи… разговор во сне».
На заседаниях комитета председательствовал премьер- министр Цзо Энлаи, которого некогда считали единственным праведником партии. Спустя тридцать пять лет никто, за исключением узкого круга партийных коррупционеров, не уважает Коммунистическую партию; но после десятилетий жестокого и зачастую кровавого обращения партии с «контрреволюционерами» и «классовыми врагами», китайский народ имеет все основания ее бояться. С экономической системой Мао уже, возможно, покончено, но его поиски врагов — дома и за границей — продолжаются с прежней настойчивостью.
Джонатан Мирски — автор многочисленных книг о Китае и бывший редактор лондонской «Times» по Восточной Азии.
