По прошествии 26 лет после Исламской революции, как раз когда Запад ожидал, что Иран придет в себя и станет более прагматичным, режим президента Махмуда Ахмадинеджада, кажется, дал крен в сторону радикализма. И вспоминая предыдущие революции мы, возможно, можем понять, что именно происходит в Иране сегодня, так как недавние события в этой стране имеют очевидные исторические прецеденты.
Многие революции пережили первоначальный период «затишья» после первой волны радикализма, чтобы затем испытать новую вспышку радикализма 15—25 лет спустя. Так происходит потому, что первоначальный период затишья зачастую омрачается коррупцией и отступлением от революционных целей, после чего идеалисты начинают чувствовать, что революция сдает свои позиции. Считая, что более рьяное стремление к революционным идеалам является единственным способом укрепления своей страны, такие идеалисты пытаются вдохновить «возврат радикалов», вступая в острый конфликт со своими более прагматичными соратниками-революционерами.
Мексиканская революция 1910 года началась с восстания против Порфирио Диаса, вылившегося в крестьянские бунты и стачки рабочих. Радикальную фазу революции можно считать закончившейся в 1920 году, когда власть захватил генерал Альваро Обрегон; он ограничил земельные реформы и добивался примирения с Соединенными Штатами Америки. В течение следующих 14 лет Мексикой правил А. Обрегон и его союзник генерал Плутарко Кальес.
Затем, в 1934 году, недовольство растущей коррупцией вынудило П. Кальеса найти «честного идеалиста» на пост президента, молодого человека, который сражался за него в начале революции, которого, как ему казалось, он мог держать под контролем, и который в то же время помог бы правительству вновь завоевать популярность. Этот «честный революционер», Ласаро Карденас, исколесив всю страну, заручился поддержкой населения и затем взялся за Кальеса, выслав его из Мексики.
Известный своими радикальными взглядами и своей честностью, Карденас отказался жить в президентском дворце и вдвое уменьшил себе зарплату. Он также серьезно отнесся к первоначальным целям революции, начав масштабные земельные реформы. В 1938 году — 28 лет спустя после начала революции — Карденас спровоцировал острое противостояние с США и Великобританией, экспроприировав их нефтяные компании и национализировав мексиканские запасы нефти. И лишь в 40-х годах, после ухода Карденаса из власти, Мексика ступила на более консервативный политический путь.
По схожему сценарию развивалась Коммунистическая революция в Китае, начавшись с десятилетия борьбы со средним классом и интеллигенцией и с аграрной реформы, достигла своего апогея в ходе «Большого скачка вперед» 1958—1959 годов. Но последняя кампания, имевшая катастрофические последствия, ослабила влиятельность Мао; к началу 60-х годов он казался отодвинутым на второй план, а силу набирали прагматики, такие как Дэн Сяопин.
В этом случае также Мао начал беспокоиться, что революция сходит с верного пути, и в середине 60-х он предпринял попытку вернуть себе контроль над партией путем подготовки нового поколения радикальной молодежи. Эти хунвейбины начали Культурную революцию 1966—1968 годов, целью которой стали более консервативные элементы в рядах Коммунистической партии. Культурная революция подорвала китайское общество, но вернула бразды верховной власти в руки Мао и позволила ему провести чистку с целью избавления от прагматиков.
Но разве на этом закончилась борьба прагматиков с радикалами? В начале 70-х более умеренные политики получили дивиденды от начатого сближения с США, кульминацией которого стал знаменитый визит Никсона в Китай в 1972 году. В следующем году Дэн был реабилитирован, а в конце 70-х, после смерти Мао, прагматичная команда Дэна установила контроль над режимом.
Так что же эти исторические параллели сулят Ирану? Период относительного спокойствия, начавшийся после смерти Хомейни в 1989 году, по всей видимости, завершился. Избрание Ахмадинеджада означает начало нового витка борьбы в правящей Исламской республиканской партии. В ней сойдутся «честные радикалы» во главе с Ахмадинеджадом, пользующиеся поддержкой молодого, уже второго поколения революционеров, известного как «Абадгаран», или «строители», имеющие большое представительство в Мажлисе, парламенте Ирана, и более коррумпированные и прагматичные муллы, которые возглавляют партию, во главе с председателем Совета целесообразности и бывшим президентом Хашеми Рафсанджани. Верховный лидер Аятолла Хаменеи окажется в позиции центриста, вполне возможно, в растущей изоляции и без сильной поддержки населения.
Как должны реагировать на это лидеры США и стран ЕС? Как показывает история, фазы новых волн радикализма длятся пять-десять лет, характеризуясь усилением агрессии по отношению к внутренним и внешним врагам.
Это не предвещает ничего хорошего для попыток улучшить отношения с Ираном в ближайшем будущем, поэтому западным странам чрезвычайно важно объединиться и дать недвусмысленно понять, что любое использование ядерного оружия или материалов Ираном и связанными с Ираном террористическими группировками приведет к немедленному и имеющему страшные последствия ответу (Китай разработал собственное ядерное оружие прямо перед своей Культурной революцией, главным образом для сдерживания Советского Союза, однако никогда не использовал его).
Также кажется целесообразным предложить положительные стимулы, включая признание Ирана США и отмену санкций, которые могут придать силы прагматикам в их внутрипартийной борьбе, во многом, по сути таким же образом, как реверансы Никсона перед Китаем, помогли смягчить радикализм в Китае и укрепили позиции прагматиков в Коммунистической партии.
Никсон не требовал от китайских лидеров забыть про коммунизм, а от Мексики — стать страной с конкурентной демократией, нужно было всего лишь нести ответственность за свои действия и научиться заниматься бизнесом с США. По прошествии 50 лет после революции Китай все еще не является демократическим государством, а Мексика всего лишь становится таковым через 90 лет после своей революции. Ни одна из этих стран никогда не имела полного взаимопонимания с Западом. Но обе стали странами, с которыми можно заниматься многими видами бизнеса, и обе все больше и больше интегрируются в мировую экономику. Быть может, это и есть единственная реальная цель при взаимодействии с Ираном.
Джек А. ГОЛДСТОУН — профессор государственной политики в университете Джорджа Мейсона, редактор книг «Революции конца ХХ века» и «Энциклопедия политических революций»
