Основным приоритетом для Европейского Союза в начале двадцать первого века должен стать исторический проект, скрывающийся под скучным названием «расширение». Он обещает беспрецедентный в европейской истории выигрыш: построение либерального порядка на всем континенте.
Сегодня этот проект, как никогда, насущен — но и трудноосуществим. Его сложно осуществить, поскольку общественное мнение в основных странах Союза (особенно во Франции и Германии) и в ведущих странах — кандидатах на присоединение (таких, как Польша и Чехия) все более скептично относится к процессу. Победа Йорга Хайдера на выборах в Австрии продемонстрировала, насколько эффективно популистский политик способен эксплуатировать боязнь открытости на Восток. Расширение, похоже, окажется предметом дискуссии на надвигающихся немецких парламентских выборах, и, возможно, на французских президентских выборах (и те и другие должны состояться в 2002 году). И умиротворение французских и немецких избирателей может обернуться яростью чехов и поляков.
Своим недавним предложением провести всегерманский референдум по вопросу расширения Гюнтер Ферхойген, комиссар Европейской Комиссии, ответственный за расширение ЕС, поднял правильный вопрос, но предложил неправильный ответ. Вопрос заключается в следующем: почему за более чем десять лет, прошедших после падения Берлинской стены, политические лидеры стран Западной Европы приложили так мало усилий, чтобы убедить своих граждан в том, что расширение Европейского Союза на недавно освободившиеся государства Центральной, Юго-Восточной и Восточной Европы соответствует жизненно важным долгосрочным интересам самих же западных европейцев? Как можно выполнить эту задачу теперь, с таким опозданием?
Однако референдум не решает проблему. Не потому, что мы не доверяем людям; просто референдум в демократических обществах является тем инструментом, который нужно применять весьма ограниченно, лишь по вопросам, напрямую отражающим суть национальных интересов, национальных институтов и национальной индивидуальности. Именно по этой причине Франция провела референдум по Маастрихтскому договору, а Дания (28 сентября) референдум по вопросу присоединения к еврозоне.
Но расширение — вопрос меньшего значения. Несомненно, оно исключительно важно для будущего каждого из нас. Но оно не сталкивается напрямую с жизненно важными интересами ни одной страны ЕС. Что бы не говорили паникеры, оно не приведет ни к чрезмерной волне иммиграции, ни к потере десятков тысяч рабочих мест, не говоря уж о какой-либо значительной утрате государственного суверенитета в будущем. Популисты драматизируют краткосрочную цену расширения, игнорируя долгосрочный выигрыш. Задача демократических лидеров — подчеркнуть долгосрочные выгоды и честно (но точно) обрисовать перспективу краткосрочных затрат. Не надо бояться фактов.
По разные стороны нынешней восточной границы ЕС — европейского «бархатного занавеса» — общественное мнение озабочено разными проблемами, но эти общественные мнения — сообщающиеся сосуды. На Западе людей пугает иммиграция, потеря работы и необходимость платить за расширение — либо напрямую, в виде увеличившегося вклада в бюджет ЕС, либо косвенно, в виде субсидий, предназначенных, скажем, польской Галиции, а не испанской Галисии. По иронии судьбы, угроза «нестабильности» для восточных областей Германии (главных сторонников расширения ЕС в Германии) уменьшилась после вступления в НАТО Венгрии, Польши и Чешской Республики. Между тем, рынки Центральной и Восточной Европы настолько открыты для западноевропейских экспортеров и инвесторов, что западные бизнесмены могут эгоистично заявить: «расширение нам, мол, ни к чему».
Восток разочарован тем, что в глазах граждан выглядит как нарушение западными лидерами своих обязательств. Их пугает бюрократическая закоснелость и гигантский объем 80000-страничного acquis communautaire, с которым им нужно ознакомиться, прежде чем быть принятыми в клуб. Они справедливо полагают, что многие из этих правил и нормативных актов незаконно защищают особые интересы внутри ЕС и вредят динамичной экономике свободного рынка. Несомненно, есть и особо обеспокоенные группы, например, польские фермеры. И существует растущая озабоченность в том, что придется отказаться от части суверенитета, который эти страны лишь недавно отвоевали.
Также имеются реальные опасения того, что за вход в райские кущи Шенгена придется заплатить укреплением и фортификацией собственных восточных границ. Одна из трудностей расширения состоит в том, что Германия или Австрия хотят гарантий замкнутости и непроницаемости восточных границ, а Польша, Венгрия или Чешская Республика нуждаются в их мягкости и открытости.
Какова альтернатива референдуму? В первую очередь, не позднее первой половины 2001 года ( период шведского президентства) ЕС должен определить четкие временные рамки для первого раунда расширения. Жесткое расписание стало одной из главных причин, приведших к появлению в январе 1999 года Экономического и Валютного Союза. Его наличие, как ничто другое, дисциплинировало умы. Мы предлагаем лидерам ЕС заявить следующее: «В случае своевременного выполнения всех условий, первый раунд расширения состоится 1 января 2003 года; он должен состояться не позднее 1 января 2005 года». И, кстати, в первый раунд должна быть включена Польша, — наиболее проблематичная, но и наиболее важная страна, из желающих присоединения.
Во-вторых, Европейскому Совету в Ницце давным-давно пора избрать четкий курс на осуществление тех институциональных реформ, без которых ЕС, объединяющий более 20 стран, просто не сможет функционировать. Помимо реформирования Совета и Комиссии, нужно изменить принципиальный подход. Совет должен одобрить принцип «углубленного сотрудничества», который будет действовать до тех пор, пока такое сотрудничество гибко, прозрачно и на любой стадии действительно открыто для всех стран, желающих присоединиться.
В-третьих, ЕС должен обсудить со всеми ищущими присоединения европейскими странами возможность участия в некоторых комплексных программах по сотрудничеству до того, как те обретут полное членство в ЕС. Примером могла бы послужить сфера единой политики безопасности (в конце концов, польские и чешские войска активно сотрудничали с англичанами и итальянцами в работе по восстановлению Косово). Другой пример — возможное раннее принятие в Европейскую Хартию Основных Прав. И, несомненно, в преамбуле Хартии было бы уместно упомянуть идеи Центрально-Европейских революций 1989 года.
В-четвертых, мы должны решить, как сделать европейскую перспективу реальной для политиков и общественности в более отдаленных частях Восточной и Юго-Восточной Европы. Один из парадоксов последнего десятилетия состоит в том, что в конце десятилетия численность западноевропейских военных и гражданских служащих в Боснии и Косово выше, чем в Чехии или Силезии. Надо продумать последовательность шагов по переходу от военного протектората к политической интеграции — а затем провозгласить их. Недавнее обращение ЕС к гражданам Сербии и прочих республик бывшей Югославии — неплохое начало, но нужно сделать гораздо больше. И что мы способны предложить Украине и прочим странам, лежащим на Востоке?
В заключение (и это важнее всех отдельно взятых шагов), лидеры Европы должны взяться за сложную задачу действительного создания большой Европы для граждан по обе стороны бархатного занавеса. Они должны отнестись к этому столь же серьезно, как они всегда относились к евро. Слабость евро могла бы обернуться скрытым благом. Слабая же Европа — это явное проклятие. Но кто из наших лидеров возьмется за такое сложное дело?
