Чем же была Пражская весна, да и вообще, как объяснить события 1968 года? Создается ощущение, что с течением времени их значимость только растет.
Мое поколение воспитывалось митингами и дубинками полицейских, надеждами, вызванными не только Пражской весной, но и Польским студенческим движением того марта, майскими событиями в Париже и первыми признаками российской демократии, обозначенными в ранних книгах Сахарова и Солженицына. Для тех из нас, кто сидел в польских тюрьмах, Пражская весна была предвестницей надежды. Даже из польских коммунистических газет, между строк, кое-как доносились новости о великих переменах на землях наших южных соседей.
Так, я даже помню свой шок, когда узнал о советском вторжении в Чехословакию и травму от этого, оставшуюся еще на долгое время. На десятую годовщину этого вторжения Вацлав Гавел, Яцек Куронь и я, вместе с другими диссидентами, встретились на чешско-польской границе. Есть фотография этого события: будущие президенты, министры и парламентарии, которые в то время преследовались полицией как обыкновенные преступники.
Подобные встречи были влиянием атмосферы Пражской весны. Мы все чувствовали, что создаем что-то новое, что-то, что однажды может стать неотъемлемой частью демократии в наших странах.
Так оно и стало. В августе 1989-го я предложил резолюцию с извинениями перед чехами и словаками за участие Польши во вторжении 1968 года. Я чувствовал, что исторический круг замкнулся: идеи Польского марта и Пражской весны, идеи наших встреч в горах становились политическими фактами. Тремя месяцами позже в Праге началась бархатная революция.
Основное отличие Пражской весны от бархатной революции состоит в том, что первая была результатом работы членов коммунистической партии и людей, желающих привнести «социализм с человеческим лицом». Поэтому сейчас многие люди считают, что Пражская весна — это борьба за власть между коммунистами. Но к коммунизму и через него лежало много путей, и многие из них совпадали с национальными традициями.
В самом деле, коммунизм был привлекателен по многим причинам, включая идею о вселенской справедливости и о гуманных общественных отношениях; он был ответом на духовный кризис, вызванный Первой мировой войной и последовавшим за ней нацистским геноцидом; он был гарантией того, что господство Запада близится к концу. В итоге, для мира, поделенного в Ялте, коммунизм был, как многие считают, единственным разумным выбором для Центральной Европы.
В Чехословакии в 1968 году коммунисты-реформаторы вернулись к демократическим идеалам, так близким стране до Второй мировой войны. Александр Дубчек, лидер коммунистов Чехословакии и символ Пражской весны, олицетворял надежду демократии, настоящего плюрализма и мирного пути развития государства, управляемого законом и уважением к правам человека.
В Польше же, которая была очевидцем начала мартовского студенческого движения, националистические авторитарные фракции использовали в своих интересах всю нетерпимость и безграмотность по отношению к польским традициям, сея ксенофобию и антиинтеллектуальные настроения. Министр внутренних дел Польши Мечислав Мочар, лидер фракции националистов, объединил коммунистические идеалы с идеалами, присущими фашистским движениям, с целью мобилизации масс против «космополитической либеральной интеллигенции».
Польское движение свободы 1968 года пало в борьбе с жестокостью полиции; Пражская весна была разгромлена армиями пяти государств — участников Варшавского Договора. Но в обеих странах 1968 год породил новые политические настроения. Польские и чешские оппозиционные движения, возникшие несколькими годами позже, имели свои истоки в событиях 1968 года.
Пражская весна была вызвана кризисом Коммунистической партии, но мнение, что это было всего лишь результатом политических дрязг между членами партии, искажает историю и противоречит многозначительному фрагменту национального наследия.
Отношение к коммунизму всегда было актуальным вопросом для антикоммунистической оппозиции. Некоторые отрицали коммунизм во всех его проявлениях. Но большинство в той или иной степени сходилось с коммунизмом в интеллектуальных вопросах, в вопросах участия в государственных ведомствах или в бескомпромиссном убеждении, что только приняв коммунистическую реальность, человек может сделать что-то полезное для своей страны. Такие люди, «испорченные коммунизмом», составляли большинство участников всех протестов против коммунистического диктата.
Однако была другая категория людей — «осторожные и неиспорченные», которые не причисляли себя к миру политики. Они ненавидели коммунизм, но, убежденные в том, что систему нет смысла реформировать, избегали демократической оппозиции. В то время как другие рисковали и попадали в тюрьмы, они работали в официальных государственных структурах.
Сейчас нет смысла обвинять кого-либо в подобном отношении. Но удивительно слышать, как такие люди обвиняют участников Пражской весны и демократическую оппозицию в связях с коммунизмом.
Очевидно, что коммунизм был средством господства советской власти в завоеванных странах, но также он был образом жизни огромной части каждой нации в условиях, в которых они были вынуждены жить. Имре Нэги, лидер Венгерского восстания 1956 года, и Дубчек стали героями народных легенд, что разоблачает мнение о том, что коммунизм — исключительно навязанная извне идеология.
Пражская весна воззвала к элементарным ценностям: свободе, плюрализму, терпимости, суверенитету и отказу от диктата ортодоксального коммунизма. Когда спустя 40 лет я вспоминаю эти события, я вижу не только восстание, но и великую иллюзию того, что Кремль возможно перехитрить и безболезненно привести общество к демократическому строю от коммунистического. Было весьма простодушно верить в подобное, но это поспособствовало пробуждению народа, после которого воля к свободе получила свое оправдание.
Адам МИЧНИК — один из лидеров «Солидарности» и редактор-основатель газеты Gazeta Wyborcza
