«Что случилось с Германией?» — все чаще спрашивают люди по обе стороны Атлантики. Однако в Берлине, кажется, никто не понимает этого вопроса.
Сомнения относительно роли Германии во многом связаны с текущим экономическим и финансовым кризисом, а также слабостью Европейского Союза и его институтов. После провала референдумов по европейской конституции и лиссабонскому договору ЕС живет «на автопилоте» под управлением бюрократов. При наличии 27 членов, а также при отсутствии реформ своих институтов и процедур процессы в ЕС стали пугающе неэффективными.
Кризисы тоже являются моментами истины, так как они обнажают как сильные, так и слабые стороны всех участвующих игроков. По этой причине Европе сейчас нужно лидерство не от слабой Еврокомиссии или любого другого института ЕС, а столиц его главных стран-участниц.
Как обычно, когда на кону стоят серьезные экономические и финансовые вопросы, люди направляют свой взгляд в сторону Германии — самой большой экономики ЕС. Однако то, что они видят, их смущает, поскольку Германия открыто отказывается брать на себя лидерство.
Конечно, Германии был нанесен сильный удар — очень сильный — экономическим кризисом. Тем не менее, ее экономика остается сильной как никогда, пройдя испытание воссоединений и необходимых реформ рынка труда страны и системы социального обеспечения.
Что удивляет наших соседей и партнеров, а также увеличивает недоверие — что со времени начала глобального краха в прошлом сентябре правительство Германии направляет свое внимание почти исключительно на борьбу с кризисом на национальном уровне, категорически отказываясь от любых попыток выйти на европейский уровень. К этому нужно добавить ощутимое напряжение отношений между Францией и Германией, блокирование создания общего газового рынка ЕС, близкое стратегическое сотрудничество с Россией Владимира Путина и т.д. — и обеспокоенность в отношении Германии только увеличивается.
Речь идет не только об опасениях Берлина, что любое европейское решение будет стоить Германии намного дороже и займет намного больше времени; эта новая форма немецкого евроскептицизма также показывает фундаментальное изменение отношения среди подавляющего большинства немецкой политической и экономической элиты.
Это изменение становится очевидным, если задать один вопрос: возможно ли сегодня отказаться от немецкой марки и ввести евро в качестве общей валюты? Ответ — громкое нет. Вне зависимости, будет ли это канцлер Ангела Меркель или министр иностранных дел Франк Штайнмайер, этот вопрос гулко отражается среди всего политического спектра безотносительно к партийной принадлежности людей, входящих в правительство.
После смены гвардии, следом за распадом красной/зеленой немецкой коалиции, постепенно произошло фундаментальное изменение отношения. Сегодня Европа больше не рассматривается как ключевая программа политики Германии, в которую люди хотят инвестировать значительную часть своего политического капитала — и, таким образом, своего собственного будущего. Скорее, спустя 20 лет после падения Берлинской стены объединенная Германия начинает понимать, что она также может действовать самостоятельно. Проблема, конечно, заключается в том, что это совсем неправильное понимание ситуации.
Отношения Германии с Европой практически всеми демократическими партиями рассматриваются с функциональной точки зрения. Однако пока Европа, без сомнения, остается важной для утверждения как общих, так и национальных интересов, она больше не является проектом будущего. Таким образом, ракурс Германии смещается в том же направлении, что и ракурс Франции и Великобритании: ЕС все больше рассматривают как основу и предусловие для утверждения национальных интересов, а не как самоцель.
Причины этих глубоких изменений очевидны: воссоединение и историческая развязка все еще оставляют открытым «немецкий вопрос»; провал конституции ЕС и, следовательно, концепции общей Европы; институциональная слабость расширенного состава ЕС из 27 членов; а также возрастающая неэффективность и медлительность институтов ЕС.
Так вернется ли Германия к национализму? Все политические игроки в Берлине отрицают это с негодованием. Нет стратегии или какого-либо генерального плана возврата к национализму. Фундаментальное изменение в немецкой европейской политике происходит само по себе — результат процесса, который практически можно назвать «органическим». Как таковой, он не представляет собой смещение немецкой политики, которое проявляется, например, в отказе лидировать во время текущего кризиса.
Стратегическая иллюзия больших стран-членов заключается в том, что они могут защитить свой статус без этого флегматичного образования под названием Европа. Может ли в действительности Германия позволить провалиться расширению ЕС в Восточной Европе? Может ли она позволить наступить угрожающему жизни кризису евро или подвергнуть опасности общий рынок вследствие растущего протекционизма, или допустить давление России на ближайших восточных соседей ЕС? Может ли она действительно проводить независимую национальную политику на Ближнем Востоке и в Африке или играть эффективную роль в решении глобальных проблем — от борьбы с изменением климата до создания нового финансового порядка?
Задать эти вопросы — и многие другие — не значит получить на них ответы: только сильный, значительно более интегрированный ЕС может справиться со всем этим. Однако у такого ЕС будет будущее, только если правительства его стран-членов, а также люди захотят инвестировать значительную часть своего политического успеха и своих национальных интересов. И прежде всего, как это было раньше, это относится к Германии, расположенной в сердце континента, имеющей самое большое население и экономику в ЕС и, что не менее важно, имеющей трудное прошлое.
Йошка ФИШЕР — ведущий член Партии зеленых Германии на протяжении почти 20 лет, министр иностранных дел и вице-канцлер Германии с 1998 по 2005 гг.
