Выйдет ли спираль конфликта из-под контроля или нет, зависит от способности понимать масштабы враждебности и информировать о них. К сожалению, когда дело доходит до киберконфликта, не существует соглашения о масштабе или о том, каким образом он связан с традиционными военными мерами. То, что некоторые считают согласованной игрой или битвой, с другой стороны может выглядеть иначе.
Десять лет назад Соединенные Штаты использовали киберсаботаж вместо бомб для уничтожения иранских объектов по ядерному обогащению. Иран ответил кибератаками, которые уничтожили 30 тыс. компьютеров Saudi Aramco и нарушили работу американских банков. Этим летом, после введения санкций со стороны администрации Президента США Дональда Трампа, Иран сбил американский беспилотник. Жертв не было. Первоначально Трамп планировал в ответ нанести ракетный удар, но в последний момент передумал в пользу кибератаки, которая уничтожила ключевую базу данных, используемую иранскими военными для нацеливания на нефтяные танкеры. Опять же, были затраты, но не жертвы. Затем Иран прямо или косвенно нанес удар по двум крупным саудовским нефтяным объектам, используя более совершенные дроны и крылатые ракеты. Несмотря на то, что, судя по всему, жертв не было или они были незначительными, атака представляет собой значительное увеличение затрат и рисков.
Проблема восприятия и контроля эскалации не нова. В августе 1914 года, крупные европейские державы были настроены на быструю и решительную «Третью балканскую войну». Войска должны были вернуться домой к Рождеству. После убийства австрийского эрцгерцога в июне, Австро-Венгрия хотела нанести поражение Сербии, а Германия предоставила своему австрийскому союзнику свободу действий, вместо того, чтобы увидеть его униженным. Но когда Кайзер вернулся из отпуска в конце июля и узнал, как Австрия этим воспользовалась, его усилия по деэскалации уже были слишком запоздалыми. Тем не менее, он рассчитывал одержать победить и ему это почти удалось.
Если бы в августе 1914 года Кайзер, царь и император знали, что чуть более четырех лет спустя они все потеряют свои престолы и увидят свои расчлененные государства, они бы не вступили в эту войну. Начиная с 1945 года, ядерное оружие служит хрустальным шаром, в котором лидеры могут увидеть катастрофу, порожденную крупной войной. После Кубинского ракетного кризиса в 1962 году, лидеры осознали важность деэскалации, коммуникации в области контроля над вооружением и правил поведения при урегулировании конфликтов.
У кибертехнологий, безусловно, отсутствуют явные разрушительные эффекты ядерного оружия, и это создает проблемы другого рода, поскольку отсутствует хрустальный шар. Во время Холодной войны великие державы избегали прямого участия, но это не относится к киберконфликтам. И все же, угроза кибер Перл-Харборов была преувеличена. Большинство киберконфликтов происходит ниже порога, установленного правилами вооруженного конфликта. Они скорее экономические и политические, чем летальные. Просто невозможно представить, что можно угрожать ядерным ударом в ответ на киберкражу интеллектуальной собственности Китаем или кибервмешательство в выборы со стороны России.
Согласно американской доктрине, сдерживание не ограничивается киберответом (хотя это возможно). США будут отвечать на кибератаки на домены или сектора любым оружием по своему выбору, пропорционально нанесенному ущербу. Это может варьировать от поименного перечисления и посрамления до экономических санкций и кинетического оружия. В начале этого года новая доктрина «постоянного присутствия» была описана не только как разрушительная атака, но и как помощь в усилении сдерживания. Но техническое дублирование между вторжением в сети для сбора разведданных или срыва атак и проведения наступательных операций часто затрудняет увидеть различие между эскалацией и деэскалацией. Вместо того, чтобы полагаться на молчаливый торг, как иногда подчеркивают сторонники «постоянного присутствия», для ограничения эскалации может потребоваться четкая коммуникация.
В конце концов, мы не можем исходить из того, что у нас достаточно опыта для того, чтобы понять, что такое договорная конкуренция в киберпространстве, или что мы можем быть уверены в том, каким образом будут толковаться действия, предпринимаемые в сетях других стран. Например, российское кибервмешательство в выборы в США не было договорной конкуренцией. С таким новым доменом как кибер, открытая, а не просто молчаливая коммуникация может расширить наше ограниченное понимание границ.
Переговоры по договорам о контроле над кибероружием проблематичны, но это не делает невозможной дипломатию. В киберпространстве, разница между оружием и не-оружием может сводиться к одной строке кода, или одна и та же программа может использоваться для законных или злонамеренных целей, в зависимости от намерений пользователя. Но если это делает невозможным проверку традиционных договоров о контроле над вооружением, все же возможно установить ограничения на определенные типы гражданских целей (а не на оружие) и договориться о жестких правилах поведения, ограничивающих конфликт.
В любом случае, поддерживать стратегическую стабильность в киберпространстве будет сложно. Поскольку технологические инновации происходят быстрее, чем в ядерной сфере, кибервойна характеризуется повышенным взаимным страхом перед непредсказуемостью.
Однако, со временем, более эффективная атрибуция судебных экспертиз может повысить роль наказания; а лучшая защита при помощи шифрования или машинного обучения может повысить роль предотвращения и отрицания. Более того, по мере того, как государства и организации начинают лучше понимать ограничения и неопределенность кибератак, и растущее значение Интернет переплетения для их экономического благополучия, расчеты рентабельности использования кибервойн могут измениться.
Однако, на этом этапе ключом к сдерживанию, управлению конфликтами и деэскалации в киберпространстве является признание того, что нам всем еще предстоит многому научиться и расширить процесс общения между противниками.
Проект Синдикат для «Дня»
Джозеф НАЙ, профессор Гарвардского университета, автор книги «Заканчивается ли американское столетие». Вскоре выходит его очередная книга: «Имеет ли значение мораль? Президенты и внешняя политики от ФДР к Трампу»
