Международный виртуальный журнал Г.О. Павловского «РЖ-Тема недели», где наряду с отечественными конформистами регулярно публикуются и крупнейшие иностранные — в первую очередь западные — эксперты, в преддверии визита в Москву президента Обамы обратился к этим экспертам с вопросами о перспективах российско-американских отношений. Обратился в том числе и ко мне. К сожалению, редакция РЖ, сочтя, по-видимому, большую часть моих ответов неподходящей для глаз американских коллег, опустила их без разрешения автора в опубликованном ею тексте. Поскольку, однако, именно эта часть ответов и представляет, мне кажется, некоторый общий интерес, я решил опубликовать ее в независимых СМИ. Кое-что, разумеется, к ним добавив. Время-то идет. Визит заморского гостя все ближе...
СТРАННЫЙ ДЕВИЗ
Главное, что интересовало редакцию РЖ, касалось жгучей, по ее мнению, необходимости пересмотреть итоги холодной войны. Причем непременно под девизом «Нет проигравших стран — нет проигравших идеологий». Девиз этот показался мне (как, я думаю, покажется и читателю), мягко говоря, противоречащим очевидным фактам. Прежде всего потому, что «проигравшая» идеология (советская) несомненно была. Так же, как была и «победившая» (идеология евроатлантического сообщества), та, что и отправила в нокаут свою соперницу.
Есть, однако, и во-вторых. Конечно, новую, неимперскую Россию можно было бы и вычеркнуть из числа «проигравших» стран, отрекись она полностью от советского наследства. К сожалению, не отреклась. Причем демонстративно. И таким образом сама причислила себя к этим «проигравшим». Какие в этом случае есть основания для странного девиза РЖ?
МУТАЦИЯ СОВЕТСКОЙ ИДЕОЛОГИИ
Нет, речь не об универсальной коммунистической утопии, которую было до сих пор принято понимать под выражением «советская идеология». В экономической своей части (Госплан, ничейная собственность) утопия обанкротилась так скандально, что не одна лишь Россия, но и все другие осколки расколовшейся империи просто не могли от нее не отречься. Проблема, однако, в том, что в постсталинском СССР коммунизм постепенно мутировал в идеологию имперского национализма, в брежневщину, ту самую, что и проиграла холодную войну.
Верно, мутация эта до поры успешно мимикрировала, прикрываясь для распектабельности универсальностью утопии. Но маскарад не мог продолжаться долго. Уже так называемая доктрина Брежнева конца 60-х, согласно которой СССР публично присвоил себе привилегированные интересы на близлежащих территориях, убедительно продемонстрировала миру, что на первый план в советской идеологии окончательно вышла имперская составляющая. От нее-то, от этой мутировавшей советской идеологии, Россия как раз и отказалась отречься. Если у кого-нибудь и были на этот счет сомнения, пятидневная грузинская война развеяла их бесследно. И показать это вовсе не трудно.
ГЕНЕЗИС КОНФЛИКТА
Никто ведь и с самого начала не сомневался, что ничем хорошим югоосетинский сепаратизм закончиться не может. Не сомневался никто и в том, что попытка Грузии усмирить взбунтовавшуюся провинцию столь же неминуема, как и аналогичная попытка России усмирить взбунтовавшуюся Чечню. Более того, как свидетельствовал ее собственный опыт в Чечне, такое усмирение обещало быть кровавым.
И поскольку происходило все это на российской границе, России, казалось бы, следовало стучаться во все двери, настаивать на всех международных форумах на единственном решении конфликта, способном предотвратить кровопролитие. Решением, конечно, была бы интернационализация внутригрузинского конфликта. Попросту говоря, размещение на югоосетинской границе европейского контингента под эгидой ОБСЕ, против которого ни при каких обстоятельствах не пошел бы ни один президент Грузии.
Что сделала вместо этого Россия? То же самое, что сделал Брежнев, когда в Чехословакии началась «пражская весна». В 1968 году конфликт тоже назревал. И Брежнев, конечно, тоже не настаивал на его предотвращении. Он начал готовить карательную экспедицию против маленького мятежного соседа, затеявшего свою «весну» (на современном жаргоне — «оранжевую революцию»).
Так ведь и сегодняшняя Россия, претендующая, что она не СССР, не «проигравшая», по терминологии РЖ, в холодной войне страна, начала, тем не менее, точно так же готовить карательную экспедицию, концентрируя войска на границе с маленьким мятежным соседом. В надежде, что раньше или позже у него сдадут нервы и он сам, как в свое время Дубчек, сунет голову в петлю.
Ждала, как в свое время Брежнев, момента — и дождалась. Как и в августе 1968-го, карательная экспедиция состоялась. Мятежный сосед был наказан — и для пущей верности расчленен. Россия, иными словами, подтвердила, что верна «проигравшей» в холодной войне брежневской идеологии.
КТО ВИНОВАТ?
Вторая проблема, необыкновенно волновавшая РЖ, касалась того, что повинна в нынешнем кризисе в российско-американских отношениях именно «неправильная стратегия победившей в холодной войне либеральной западной демократии». Что мог я по этому поводу сказать?
Ни на минуту не намерен я оправдывать евроатлантическое сообщество. Оно и впрямь наделало после крушения СССР множество ошибок. И главная из них состояла в том, что была упущена из виду мутация советской идеологии. Уверенные, что сущность этой идеологии состоит в коммунистической утопии, европейцы и американцы исходили из того, что с банкротством утопии Россия автоматически окажется в рядах «победившей» либеральной демократии.
О том, что брежневщина способна возродиться в качестве идеологии имперского ядра поверженного тоталитарного монстра, Запад не догадывался, о мощи этого возрождения не подозревал. Короче, не по плечу оказалась тогдашним лидерам евроатлантического сообщества задача предотвращения в России нового всплеска советской идеологии. Не нашлось среди них ни Робера Шумана, ни Конрада Аденауэра. Калибр был не тот.
Но и российским элитам, сумей они и впрямь извлечь самый важный, жизненно важный урок из советской катастрофы, следовало вести себя совсем иначе. И в первую очередь перерезать идеологическую пуповину, связывающую их с брежневским СССР. А также позаботиться об экономической и политической модернизации страны, неотложной после почти векового провала в советское небытие. Увы, не только не перерезали они, как мы только что видели, эту пуповину — они и о модернизации не позаботились.
Вот что говорит об этом один из лучших российских аналитиков Дмитрий Тренин:
«Очевидно, что внешняя политика Кремля не помогает решению задач модернизации России. Если бы [она] рассматривалась как ресурс модернизации,то приоритет отдавался бы развитию отношений с теми странами, которые в максимальной степени способны предоставить такой ресурс... Тогда главной и конечной целью политики было бы не создание российского центра силы, а вхождение России в ряды государств-членов Организации экономического сотрудничества и развития. Тогда в отношениях с ЕС на первом плане стояла бы реализация давно подписанных дорожных карт, которые на самом деле являются картами российской модернизации. Пока что эти карты пылятся в шкафах. Тогда бы единое экономическое пространство создавалось не со странами СНГ, а со странами ЕС... Тогда энергетика стала бы для России и Европы тем, чем уголь и сталь были для Германии и Франции — материальной основой экономического и политического объединения».
Я не должен напоминать читателю, что энергетика превратилась вместо этого в источник постоянных скандалов, в клубок конфликтов, ссор и подозрений между Россией и Европой. И могло ли это быть иначе если в России и поныне правит бал возродившийся из советского пепла необрежневизм?
ДИАЛОГ ГЛУХИХ?
О чем станет говорить в Москве Обама с лидерами страны, вдохновленными, пусть, возможно, и в разной степени, такой идеологией? Уж, наверное, не о том, о чем говорит он обычно в других аудиториях. Во всяком случае, не о фундаментальных ценностях, не о правосудии и свободе, не о гарантиях от произвола власти. Говорить он станет скорее всего на понятном им языке и о том же, о чем говорили его предшественники с Брежневым. О сокращении стратегических вооружений, об устранении угрозы неконтролируемого распространения ядерного оружия.
Нет сомнения, такой язык будет тешить самолюбие его собеседников. Опять, как в старые сверхдержавные времена, станут комиссии экспертов просиживать ночами, отрабатывая детали нового двустороннего договора. Опять Россия и США будут выглядеть в глазах мира как равные.
Проблема лишь в том, что это будет имитация равенства. Ибо на самом деле стороны уже давно не равны. Россия больше не брежневский СССР. При почти десятикратной разнице в объеме ВВП поддерживать ядерный паритет с США разорительно для России. Но и отказаться от него она тоже не может — все по тем же идеологическим соображениям. Ведь паритет-то как раз и был главным историческим достижением Брежнева. Но и этот разорительный паритет не устроит Россию, покуда США не свернут разработку и развертывание систем ПРО.
Может ли Обама на это согласиться? Наверное, может — даже под убийственным огнем республиканской критики в Сенате. Но при одном условии: если Россия не станет мешать предотвращению ядерного вооружения Ирана.
Для Обамы это вопрос принципиальный. Ядерный Иран означал бы крах всей политики нераспространения в самом опасном регионе планеты — на Ближнем Востоке. Эксперты предсказывают, что в случае если Иран станет членом ядерного клуба, число ядерных держав в мире удвоится. И тогда Америке придется всерьез озаботиться развертыванием систем ПРО. Не с ничтожным десятком перехватчиков в Центральной Европе, который так волнует Россию, но с десятками тысяч перехватчиков где-нибудь в Гренландии.
Может ли допустить это Обама? Ни в коем случае! В принципе Россия, конечно, тоже не может этого допустить. Тут национальные интересы обеих сторон совпадают. Но как быть с идеологией? Если на то пошло, поддержка антиамериканских режимов, будь то на Ближнем Востоке или в Латинской Америке, — столь же неотъемлемая составная часть необрежневизма, как и ядерный паритет с США, и возрожденная «доктрина Брежнева», и образ Сталина, сформированный брежневской пропагандой. И потому Россия едва ли согласится не мешать предотвращению ядерного вооружения Ирана.
Похоже, что, покуда не определится она с тем, что для нее важнее — идеология необрежневизма или модернизация страны (согласно тем самым пылящимся в шкафах, говоря словами Дмитрия Тренина, дорожным картам), — визит заморского гостя в Москву грозит обернуться диалогом глухих.
