Лучшее правительство — незаметное правительство. Так обычно считают либералы, в основном из-за страха, что если правительство станет по-настоящему сильным, ему понадобится совсем немного для совершения неприглядных деяний, коими отмечены наши времена.
Как неписаный закон для демократического правительства, это положение оказалось справедливым, по крайней мере, в мирные времена (за исключением правления Шарля де Голля во Франции) для первых двух третей ХХ века. А затем к власти пришли люди вроде Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана. Они, казалось, возглавили — а, может быть, действительно возглавили — сильные правительства, и очень сильно изменили общество, которым руководили. Их сменили такие лидеры как Билл Клинтон, Герхард Шредер и Тони Блэр. Внезапно в моду вошло «слабое» правительство — до определенной степени, конечно. Десять лет паралитического состояния Японии нанесло идее слабого правительства серьезный удар.
В то время как на Западе слабые правительства выдвинулись на передний план, посткоммунистическая Восточная Европа пыталась освободиться от коммунистического наследия в лице сильных правительств, насаждающих слабые идеи. Казалось, слабость посткоммунистического общества обусловила потребность в новых лидерах. Но в каких лидерах? Нужны ли были лидеры «тэтчерского» типа, способные взять общество за горло и провести в жизнь необходимые изменения, или же предпочтение следовало оказать пассивным лидерам аля Клинтон и Шредер в надежде, что слабое правительство не станет сдерживать экономический рост?
В Польше либералы, бывшие мозговым трестом «Солидарности», хотели поначалу видеть у власти слабое правительство, но осознали невозможность такого шага. Придя к власти в 1990 году, они оказались достаточно честными, чтобы заявить, что идея «самопроизвольной системы», пропагандируемая их героем Фридрихом фон Хайеком, неприемлема в сложившейся ситуации, когда реформы необходимы сверху.
Но проведенные ими изменения были болезненными, и избиратели при первой же возможности избавились от первого правительства «Солидарности». Пришедшие ему на смену т. н. «посткоммунисты», последовав примеру Запада, выбрали модель слабого правительства. Они повозились немного с тем, что успело сделать первое правительство «Солидарности»; и больше практически ничего не сделали. Экономическая ситуация продолжала улучшаться, но жизнь по-прежнему казалась людям слишком тяжелой. Так что на следующих выборах «посткоммунисты» потерпели поражение от блока «Акция Выборча Солидарность» (AWS).
Еще раз «Солидарность» пообещала стране сильное правительство. Премьер Ежи Бузек быстро провел четыре крупные реформы в области местного самоуправления, медицинского обслуживания, пенсий и образования. В основе всех четырех реформ лежали самые лучшие побуждения, самые благие намерения, но все четыре принесли новые тяготы людям. Ощутив недовольство общественности, премьер Бузек и его постоянно меняющиеся министры перестали быть активистами. За одну ночь сильное правительство превратилось в слабое, я бы даже сказал трусливое правительство.
Но ничего не делать вообще для правительства практически невозможно. Ибо бездействие приводит к разложению. Кроме того, люди, стремящиеся стать политическими лидерами, — прирожденные активисты; и если решение политических вопросов не занимает их достаточным образом, они находят себе другие занятия. Такие, как например, воровство. Начиная с 1996 года, правительство Бориса Ельцина наглядно показало, что воровство может быть основным занятием министров на полный рабочий день. Конечно, польские политики придумали более приличное название для такого своекорыстия. Они назвали это «использованием власти в личных целях».
Как только политический перевес переизбранного на второй срок правительства Бузека пошел на убыль из-за недовольства им общественности, начался полный разгул воровства, государственных измен, вероломства и коррупции. Распад правой коалиции поставил точку на лояльности воров в министерских креслах по отношению друг к другу. И вскоре уже каждый вечерний выпуск новостей содержал репортажи о разоблачении все новых и новых преступлений, связанных с коррупцией и злоупотреблением властью. Относительно спокойными считались дни, когда разоблачались лишь заместители министров; в насыщенные событиями дни на экранах появлялись сами министры, запустившие руку в государственную казну.
Итак, во-первых. В мире, где господствует некомпетентность и коррупция, либералы не должны поддерживать слабое правительство. Первое правительство «Солидарности» не смогло добиться переизбрания на второй срок, но все правительства, стоявшие во главе страны с тех пор, жили за счет плодов его политики. Через десять лет после ухода Маргарет Тэтчер с поста премьер-министра последствия ее деятельности все еще живы в Великобритании. Решительные демократические правительства «выигрывают» в том, что видят плоды своей деятельности еще долгое время после того, как власть перешла к другим.
Так что либералам следует поддерживать активных руководителей вроде тех, кто входил в состав первого правительства «Солидарности». Сильное руководство необходимо не только в тяжелые и опасные, но и в благополучные времена, так как демократическое общество имеет тенденцию гнить изнутри. В качестве доказательства можно привести Третью и Четвертую Республики во Франции, Первую Республику в Италии, Веймарскую Республику в Германии и Аргентину перед приходом к власти Хуана Перрона: слабость порождает цинизм, который в свою очередь порождает пассивность. Демократия опустошается изнутри.
Во-вторых, бездействие способствует процветанию коррупции. Политики, не имеющие политического курса, имеют только политическую жизнь. Доказательством здесь может послужить правительство Франсуа Миттерана во Франции. После отказа от приверженности «левому крылу», как это было в 1981—1983 годах, у правительства Миттерана не было реального политического курса. Выживание было единственным, что имело значение, а для этого были нужны деньги. И коррупция в особо крупных размерах возникла самым естественным образом.
В третьих, наш с вами мир требует серьезных политических действий. Глобализация, распространение ядерного оружия, научно- технический прогресс как, например, возможность клонирования человека и т.д. требуют решительной политической реакции. Правительства, позволяющие своим политическим мускулам атрофироваться, не могут справиться с такими вопросами. Они будут стараться уклониться от прямых действий, что позволит им оттянуть время, но сильно скажется на конечной цене принятого решения.
На сегодняшний день, к сожалению, бездействие в политическом плане является самым благодарным видом деятельности. Билл Клинтон не делал ничего в течение восьми лет. Франсуа Миттеран — в течение двенадцати лет. Правительство Тони Блэра приняло наиболее рискованные решения в течение первых нескольких недель своего первого срока правления, и мало что сделало с тех пор. Его пассивность оказалась вознаграждена решительной победой во время следующих выборов.
Сделав определенные выводы из этих «историй успеха», канцлер Шредер, кажется, также намерен не предпринимать ничего в Германии до следующих выборов, несмотря на застой германской экономики. Польские посткоммунисты, которые, похоже, уверены в победе на предстоящих выборах в сентябре, скорее всего, тоже не будут ничего делать, рассчитывая оставить приглашение на вступление в Европейский Союз — решение, которое должно быть принято в Брюсселе, и отнюдь не ими — в качестве памяти о своем правлении.
Каковы же будут последствия «выживания слабейшего» — этого политического дарвинизма наоборот? В прежние времена, когда демократические государства оказывались ослабленными изнутри, у нас были серьезные неприятности. Мы можем оказаться в подобной ситуации еще раз.
