Российское телевидение в течение этих дней демонстрирует полные отчаяния кадры: в то время, когда в Москве добрым словом вспоминают безвременно умершего товарища и руководителя дружеского славянского государства, в самой Сербии сообщениям о смерти Слободана Милошевича предшествуют репортажи, посвященные годовщине убийства первого премьера демократической Сербии Зорана Джинджича. Хотя, казалось бы, время, которое Милошевич и Джинджич провели во главе страны, трудно сравнить. Однако сербы все равно вспоминают о Джинджиче больше, чем о Милошевиче.
И, понятно, почему. Даже враги Джинджича не могут отказать ему в определенных политических принципах, которых он придерживался и ради которых был готов пойти на нарушение правил номенклатурной игры. Даже союзники Милошевича начинают осознавать, что Слобо просто манипулировал ими, использовал их политические позиции ради собственной власти.
На самом деле, какая страна была получена Милошевичем в наследство от югославских коммунистов эпохи Иосифа Броз Тито? Социалистическая? Да. Однако открытые границы, возможность трудиться на Западе и неплохие отношения со США и Европой — все это создавало возможности для реформирования намного более благоприятные, чем в других социалистических странах. Однако в случае успешного проведения реформ партийная номенклатура утрачивала свои позиции. И вместе с этим старую Югославию сохранить было уже невозможно.
Милошевич построил новую. Построил мастерски. Но однако похож был процесс этого строительства на шахматную партию, в которой просчитываются ходы и позиции, однако сам выигрыш невозможен.
Вот, скажем, тур первый — завоевание власти в СФРЮ. Страной тогда руководил коллективный президиум из представителей республик и автономных краев. Белград сначала ликвидирует автономию Косово и Воеводины (места в президиуме остаются), а потом организовывает переворот в Черногории. И получает четыре места из восьми. Остается только дождаться, чтобы место в президиуме от Боснии занял серб, чтобы власть стала полной.
Югославия в кармане? Однако этот план привел к исчезновению СФРЮ. И к консолидации албанского общества в Косово — уничтожение автономии убедило людей, что они имеют дело с расистским режимом, для которого албанцы — партийные функционеры, умеренные интеллектуалы, мусульманские радикалы — все были на одно лицо. Одним из первых политзаключенных эпохи Милошевича стал бывший лидер Союза коммунистов Косово и первый секретарь югославского комсомола Азем Власи — лучшую прелюдию к отделению края было трудно придумать...
Неужели Милошевич не понимал, что элита и население других республик и краев не согласится с его своеволием? Конечно, он все понимал. Однако тут уже начиналась вторая часть плана, связанная с усилиями Югославской народной армии, традиционно преданной Белграду. Армия должна воплотить в жизнь сумасшедший лозунг обо всех сербах в одном государстве. И она начала действовать. Сначала в Хорватии, отрывая от республики кровавые куски, очищенные от хорватов. Потом в Боснии, где военные и Милошевич стояли за спинами бандитских отрядов Караджича и Младича. Однако Милошевич не осознал, что свои армии, способные дать отпор его головорезам, могут быть созданы и в других республиках. И что сначала безразличное международное содружество наконец придет в себя и начнет вмешиваться.
Однако провоцирование новых и новых конфликтов давало Милошевичу возможность удерживать власть, поддерживать образ лидера, окруженного врагами нации. После поражения в Крайне, которая перестала быть сербской, после Дейтонского мира в Боснии сербское общество стало понемногу приходить в себя. Произошли первые победы оппозиции. И когда пришло время Косово — Милошевич использовал очередное чудовище из шкафа сербских ужасов.
И снова выиграл. И снова просчитался. Победил общество, однако проиграл Западу, вынужденному остановить самое масштабное изгнание в Европе после Второй мировой войны. Однако и это ничему его не научило. Перед поражением на президентских выборах готовился к конфликту с черногорцами. Если бы и сейчас был президентом — обязательно спровоцировал бы гражданскую войну. Сербы воевали бы с сербами.
Однако не успел. Решал другую задачу — боролся с Гаагским трибуналом. Хотел доказать не просто его нелегитимность — бесчеловечность. Поэтому отказывался от услуг западных врачей и настаивал на услугах россиян. Снова победил — западные врачи его не спасли, а трибунал потерял подсудимого перед приговором. Снова просчитался — умер.
Так что же, Слободан Милошевич был сильным политиком? Вовсе нет. Тактик в нем всегда побеждал стратега. Он не выполнил ни одного из заданий, утратил власть, свободу и жизнь, остался в стороне от собственной партии и войдет в историю как разрушитель. Так что же, может, он на самом деле был сербским патриотом? Вовсе нет. Он был самым большим врагом Сербии — человеком, который оставил страну в руинах — политических, экономических и моральных. Может, он был другом России — страны, которая нашла место для его семьи и сочувствует горю преступного семейства? Вовсе нет. Он использовал россиян — как сербов, без угрызений совести. Они были орудием его тщеславия.
Слободан Милошевич проиграл самого себя в азартных шахматах честолюбия и самовлюбленности. Трагично то, что в этой игре он тысячами жертвовал случайные фигуры — своих и чужих, друзей и врагов. Именно об этих людях — убитых, искалеченных, изнасилованных, истощенных — бывшему президенту Югославии стоило бы вспомнить в последние минуты своей жизни...
