Экономическую политику (ее результаты видны в таблице) по отношению к Восточной Германии больше всего обвиняют в том, что огромные затраты повлекли столь незначительные результаты. Производительность труда в Восточной Германии остается на низком уровне, а расходы на заработную плату огромны; безработица исключительно высока и в два раза превышает уровень Западной Германии (самый высокий за всю историю послевоенной Германии), и это даже не учитывая многочисленные программы по созданию всевозможных рабочих мест; экономический рост низок, рост производительности еще ниже. По сути, все это выглядит большим и дорогостоящим разочарованием.
Критики российской провалившейся попытки перехода к рыночной экономике во многом объясняют провал тем, что до того, как позволить силам рынка взять власть в свои руки, нужно было учредить необходимые правовые и общественные институты. Несомненно, это не является аргументом в случае Восточной Германии, в которой институты возникли за один день, и страна получила находящиеся на мировом уровне западногерманские законы, права собственности, суды, государственное управление, рынки капитала и, вдобавок ко всему, западногерманские деньги. За один день восточногерманская экономика получила все возможное от экономической цивилизации.
Популярные объяснения и ограниченному успеху, и полному провалу идут в двух направлениях. Первый диагноз, не вполне политически корректный, объясняет скудный прогресс тем фактом, что восточные немцы — плохие экономические агенты, испорченные более чем полувековой диктатурой. Даже если им дается шанс на первоклассный капитализм, они предпочитают пасовать и жить за счет щедрой системы социальной помощи.
Альтернативное объяснение предлагается адептами процесса перехода: они видят корень зла в эквивалентном обмене марки Восточной Германии на немецкую марку и в быстром переходе к платежному паритету, который был навязан корпоративной немецкой системой. Они утверждают, что заработная плата является ключом к экономическому росту, и суть дела состояла в неспособности удержать зарплаты на низком уровне. Но как можно было бы этого добиться в объединенной Германии? Ограничить мобильность рабочей силы, ввести вид на жительство или, быть может, воздвигнуть новую Стену?
Наивно думать, что Восточная Германия могла бы удерживать зарплаты на низком уровне и быть лишенной существенной социальной помощи без риска массовой миграции на Запад; еще более наивно полагать, что демократическое германское правительство когда-либо задумывалось об унификации, при которой пришлось бы вводить вид на жительство. Это кажется еще более абсурдным в то время, когда Европейский Союз вступил в фазу неограниченной мобильности рабочей силы.
Таким образом, надо искать альтернативные стратегии на несколько более низком уровне — скажем, изначально обменный курс мог бы быть установлен так, чтобы превратить Восточную Германию в страну с низкой зарплатой. Но даже это выглядит мечтой, поскольку вопреки высокой безработице зарплаты в Восточной Германии каждый год существенно увеличивались по сравнению с западногерманским уровнем. При более низкой ставке конвертации мы бы просто столкнулись с более высокими темпами инфляции зарплат.
Задним числом видна одна альтернативная стратегия: Западной Германии нужно было предвидеть провал эксперимента еще до его начала. В конце концов, проблема порождается не Восточной Германией, а, скорее, Западной Германией. Объединение принесло с собой не только преимущества западногерманских экономических институтов — права собственности и твердую валюту, — но также катастрофические недостатки этих институтов: профсоюзы, завышенные пособия по безработице и чрезмерные гарантии занятости, всеобъемлющее регулирование. Если Западная Германия перед лицом унификации отдала бы на откуп все эти непозволительные ограничения свободным силам рынка, то экономические затраты оказались бы гораздо ниже: Восточная и Западная Германии плотнее приблизились бы к полной занятости, а толчок к увеличению производительности труда был бы гораздо сильнее.
Несомненно, немецкий корпоратизм не допускал такого рода решения: профсоюзам хотелось защитить существующие заработные платы. Правительство могло обеспечить это единственным возможным способом, выплачивая высокие пособия по безработице в Восточной Германии — стране с высокой зарплатой. Поскольку политики боролись за голоса восточногерманских избирателей, то видимый выигрыш должен был быть обеспечен с самого первого дня; тем самым создавался прецедент зарплаты без работы. И немецкий бизнес также оказался у дел, получив (за счет налогоплательщиков) инвестиции на Востоке плюс — авансом — огромный всплеск спроса. Каждый точно знал, чего он хочет в Восточной Германии, и каждый получил то, что планировал. Хорошие новости заключаются в том, что объединение состоялось, плохие новости состоят в том, что Восточная Германия стала даже худшей экономикой, чем Западная Германия, — объединение прошло слишком рьяно.
Если Восточная Германия и превратилась в идеальное подобие в миниатюре западногерманской бюрократии и социальной неэффективности, то у повествования есть еще одна глава. Сегодня Восточная Германия умоляет избавить ее от западногерманского государства всеобщего благосостояния. Возможно, в этом находит отражение тот факт, что в конечном счете посадка будет жесткой и денежные вливания урежут. Но лучше попробовать мягкую посадку, вытесняя чересчур дорогостоящее государство всеобщего благосостояния, нежели вдребезги разбиться где- нибудь по пути. В Восточной Германии уровни заработной платы на коллективных переговорах с фирмами начинают мало-помалу сокращаться, и постепенно эти вопросы выводятся из компетенции отраслей промышленности; в Восточной Германии люди даже работают по совместительству.
Величайшим уроком Восточной Германии является следующее: Западная Германия в ответе за проблему, которую нельзя допускать. От объединения никуда не деться, и, таким образом, Западная Германия должна либо измениться, либо постоянно платить все больше и больше!
