Падение коммунизма в Центральной и Восточной Европе 15 лет назад принесло огромные и несомненные демократические перемены. Но в 2006 году, после более чем десятилетнего стремления к принятию в лоно Запада, моральный и политический вакуум, оставленный коммунизмом, полностью разоблачил себя. Можно ли найти новую точку равновесия между демократическим духом и подспудными пластами политической истории и культуры региона?
В Польше, например, преобладающая смесь католицизма с национализмом сделала общество особенно устойчивым к коммунизму (определенно, если сравнивать с эгалитаристскими, социал- демократическими настроениями в предвоенной Чехословакии). Но эти антикоммунистические «антитела» сработали и против всеобщего принятия поляками либеральной демократии.
Действительно, правые популисты в Польше и левые популисты в Словакии теперь входят в правительственную коалицию с ультранационалистическими партиями. В Венгрии главная оппозиционная партия Fidesz организует перед зданием парламента демонстрации с требованием отставки правительства, даже после того как это правительство получило вотум доверия. В Чешской Республике правое правительство меньшинства после полугодовых препирательств в парламенте вотума доверия так и не получило. Вступление Болгарии в Евросоюз ознаменовалось борьбой за пост президента между экс-коммунистом (утверждавшим, что ему нравится ЕС — он и победил на выборах) и почти фашистом (по его словам, ненавидящим турок, цыган и евреев).
Политическая нестабильность и непредсказуемое поведение избранных лидеров — типичная ситуация во всем регионе. Еще большую озабоченность вызывает эрозия демократических институтов. Согласно последнему международному опросу Института Гэллапа, жители Центральной и Восточной Европы наиболее скептически настроены по отношению к демократии, которой доверяют лишь около трети людей. В противоположность большинству жителей Западной Европы, восточноевропейцы не считают свои выборы свободными и честными. Только 22% ответили утвердительно на вопрос: «Считаете ли вы, что ваш голос имеет значение?» У демократии сегодня нет конкурентов, и тем не менее, она теряет поддержку.
Популистские движения пользуются этой двойственностью и недовольством. Их нельзя назвать антидемократическими; напротив, они утверждают, что являются выражением «подлинного голоса народа», и постоянно требуют новых выборов или референдумов. Но они антилиберальные; они согласны с требованием демократии об общественной легитимности, но отвергают ее требование конституционализма (разделения властей). Они не считают, что конституционные нормы и представительная демократия имеют приоритет над ценностями и «законными» жалобами общества.
В Польше «политика ценностей» основывается на предположении, что моральный порядок, основанный на религии, должен преобладать над свободами, гарантированными вседозволяющим либерализмом по таким вопросам, как аборт, права гомосексуалистов и смертная казнь. В Словакии антилиберальная реакция распространяется также на вопрос отношения к национальным меньшинствам. Хотя на практике до сих пор каких-либо существенных изменений не наблюдалось, легитимизация ксенофобии — основная характеристика этой атаки на политический либерализм: Ян Слота, лидер Словацкой национальной партии, сказал, что завидует чехам, которые выслали немцев после Второй мировой войны. Он же регулярно обвиняет венгерское меньшинство в «угнетении основной нации».
Резкая поляризация происходит повсюду, и именно в этом наследие политической культуры коммунистов ощущается наиболее остро: оппонент — это не тот, с кем вы спорите или ведете переговоры; это враг, которого вы должны уничтожить.
После 15-летней политики в духе свободного рынка популисты в Варшаве, Братиславе и Будапеште хотят вернуть полномочия государству. И, поскольку даже социалистические партии продвигали либеральную экономическую политику, неудивительно, что крайне правые, с их националистическими и протекционистскими наклонностями, «приватизировали» социальный вопрос.
Популистский вызов рыночному, прозападному консенсусу элиты, преобладавшему в регионе с 1990 года, принимает две формы: антикоррупционный импульс и «декоммунизацию».
В Польше эти две идеи объединились в виде осуждения «первородного греха» — компромисса 1989 года между представителями умеренной диссидентской элиты и умеренной коммунистической элиты, что позволило ненасильственным путем покончить с коммунизмом, но якобы позволило экс-коммунистам превратить свою политическую власть во власть экономическую. Отсюда необходимость в двойной атаке: против коррупции и за декоммунизацию, что является лейтмотивом и у венгерской партии Fidesz, а в некоторой степени — и у Гражданской демократической партии, ныне находящейся у власти в Праге.
Более того, эти популисты подвергают нападкам ЕС как навязанный элитой проект — в то время как проевропейские коалиции исчерпали себя, распадаясь после вступления в ЕС в 2004 году. Знаменателен тот факт, что премьер-министры Польши, Чехии и Венгрии подали в отставку в течение нескольких дней или недель после выполнения «исторической» задачи по «возвращению в Европу».
Популисты-националисты выставляют себя единственными защитниками национальной самобытности и суверенитета от «внешних угроз», как сказал об этом польский премьер Ярослав Качиньский. Их мечтой является «христианская Европа», состоящая из «суверенных наций- государств», что противоречит нынешней материалистической, декадентской, вседозволяющей и наднациональной модели.
ЕС, вероятно, может научиться сосуществовать с этими популистами, поскольку другого выхода нет. Действительно, популизм цикличен. Популисты приходят к власти на обещаниях «навести порядок в доме», но как только они становятся властью и начинают ассоциироваться с домом и всеми его недостатками, они скатываются к кумовству и «присвоению» государства правящими партиями (как мы сейчас наблюдаем в Польше), а не к еще большему радикализму.
Многие утверждают, что проевропейский консенсус последнего десятилетия выхолостил саму сущность политики, что способствовало сегодняшнему популистскому реваншу. Но ЕС также может сдержать популизм. В конце концов, националисты-популисты вступали в правительственные коалиции в Австрии, Италии, Голландии и Дании (а после покинули их). И хотя националистический популизм — общеевропейский феномен, сегодняшний популизм, в отличие от 30-х годов прошлого столетия, не выставляет себя как альтернативу демократии.
Жак РУПНИК — научный директор Центра международных исследований (CERI) в Париже и приглашенный профессор в Европейском колледже г. Брюгге.
