Следующее большое изменение, которое произошло после развала Советского Союза, связано с этим типом американской гегемонии. Последняя причастна к исчезновению большого мирового идеологического «водораздела», который формировал такие направления этого века, как организация общества и распределение политической власти в обществе. Наш век был веком фактического догматизма, который отличался желанием создать принудительную утопию в социальном измерении человеческой жизни. Вопрос, который возникает с завершением этого конфликта, звучит так: какими могут быть интеллектуальные и эмоциональные мобилизационные силы политических дискуссий в будущем?
Я попробую одновременно проанализировать эти две проблемы. Если американская гегемония, которая на деле существует сегодня, будет переходной, т.е. если она завершится постепенно, а не внезапной заменой, которая повлечет за собой анархию, не односторонним дезертирством Америки с мировой сцены, которое также может вызвать анархию, — фундаментальные систематические изменения должны произойти в процессе эволюции такой гегемонии. Такие изменения должны фокусироваться на регионах мира, являющихся важнейшими, и имеют наибольший потенциал для изменений — Европа, Россия, Китай, Япония, Ближний Восток и Персидский залив. Изменения в этих регионах могут иметь важные динамичные последствия — следовательно, процесс адаптации и эволюции новых политических отношений должен проводиться способом, который ведет к стабильности. Американско-европейские и американско-китайские отношения важнее других. Любое из этих отношений имеет обратную связь с другими соответствующими отношениями. Американские отношения с Европой будут иметь значительное влияние на отношения Америки и Европы с Россией и, соответственно, на отношения России с Европой и Америкой. Американско- европейские отношения также будут иметь наиболее существенное влияние на эволюцию Ближнего Востока и Персидского залива.
Чрезвычайно важно, чтобы эти отношения регулировались ответственно и включали кооперацию и взаимозависимость. Если ими хорошо управлять, они будут содействовать перспективе перерождения американской гегемонии в нечто такое, что со временем может возникнуть как кооперативная структура власти, которая постепенно заменит то, что представляет сегодня уникальный ряд обстоятельств, в которых одно государство реализует преимущество, если не всемогущество. Однако очень многое зависит от того, как будут развиваться американско-европейские отношения.
Когда я говорю американско- европейские, то использую два слова, которые имеют абсолютно различный смысл в политическом и военном контексте. Американская — значит американская политическая и военная мощь. Европейская — политическая и военная группа европейских стран, которые тесно сотрудничают в сфере экономики и начинают действовать теснее в сфере международной и военной политики, однако пока что не представляют общего политического и военного профиля.
Возможно, небезынтересно знать, что военные расходы европейских стран-членов НАТО составляют две трети ассигнований США на военные цели. Однако при этом военный потенциал европейских государств составляют в лучшем случае 20 процентов американской военной мощи.
Вот еще один очень важный пример: во время недавнего кризиса в Косово не нашлось ни одной европейской страны, которая в военном отношении превосходила Сербию, страну с десятимиллионным населением, бедную и отсталую. Это значит — чтобы стать партнером США в международной развивающейся системе, Европа должна объединиться, интегрироваться не только в экономическом, но и в политическом, и военном плане, а США должны приспособиться к этому процессу. Это будет сложно для двух сторон, намного сложнее для европейцев, которым придется приложить больше усилий. Но и американцам также придется сделать некоторые сложные коррективы, скажем, внутри НАТО, в Персидском заливе и на Ближнем Востоке, где США имели монопольную власть.
Второе большое изменение — завершение мирового идеологического водораздела — также создает трудные и, возможно, сложные проблемы. Здесь сегодня существует основной, иногда ритуальный консенсус, в отношении понимания того, что демократия и права человека являются исходными точками для политической организации с некоторыми формами свободного рынка, с разнообразными степенями социальной ответственности, которая основывается на частном предпринимательстве как основе экономической деятельности. Конечно, кто-то может дебатировать о третьем пути или втором с половиной, или третьем с половиной, однако это, по сути, второстепенные дебаты. На ближайшее время большие вопросы по социальной организации решены.
Однако в мире растет путаница, в частности среди развитых обществ по другой проблеме, которая, по всей вероятности, очень противоречива. В двадцатом веке господствовали дебаты о социальной организации общественного состояния человека, которые основывались на альтернативных концепциях истории и даже человеческой личности. Сегодня, по моему мнению, мы стоим в начале острых дебатов относительно личного измерения человеческой жизни.
Нацисты и коммунисты представляли пик человеческой спеси в том смысле, что утверждали возможность политическими средствами создать человеческую утопию. Возможно, мы находимся накануне еще большего чванства, которое, по-видимому, реализуется поневоле, а не на основе политического курса. Оно может быть еще более неконтролированным и динамичным. Чванство не будет способствовать использованию власти на рациональной основе, а скорее всего на спонтанной основе шокирующих научных возможностей совершенствования, преобразования и создания человека. В общем, это новая эра человечества.
На протяжении большей части истории человечество утверждалось и боролось, пытаясь контролировать внешние факторы нашего существования. В наше время все чаще большой водораздел, и большие вопросы, которые встали перед нами, будут касаться внутренних факторов существования, внутреннего мира, а не внешнего — стоит только взглянуть на проблемы, которые начинают возбуждать политические дебаты в передовых обществах: контроль за рождаемостью и смертностью, продолжение длительности жизни, здравоохранение, совершенствование внешности, усиление интеллекта, изменение личности, клонирование человека, трансплантация мозга, синтез человеческого и искусственного интеллекта. Все это находится в зоне достижимости человека. Решение этих проблем находится на различных этапах, однако не существует основных критериев, которые бы регулировали их применение. С философской точки зрения, мы в смятении, а с религиозной — в состоянии неопределенности.
Опасность заключается не только в неконтролированных изменениях с непредвиденными последствиями, но и в создании большего разрыва в социальном положении человека между теми обществами, в которых эти возможности широко будут применяться, и теми, где будет недоставать средств для их применения. Это может создать совсем новое неравенство в социальном положении человека— неравенство органического типа, которое будет измеряться не прибылью, что стало следствием промышленной революции, на которую отреагировал марксизм. Это составит серьезную проблему для мира, который, между прочимым, становится еще больше разделенным и с точки зрения дохода.
Взгляните на доклад ООН о человеческом развитии за 1998 год, который дает немало ярких статистических данных о неравенстве экономического положения человека, которое может создать основание для еще большего неравенства в области науки. Некоторые данные говорят сами за себя — личное богатство трех наиболее богатых людей мира превышает ВНП 48 наименее развитых стран мира. Ежегодно американцы расходуют $8 млрд. на косметику — по оценкам ООН, для предоставления базового образования всему населению на Земле необходимо ежегодно расходовать $6 млрд. Европейцы ежегодно расходуют $11 млрд. на мороженое — $9 млрд. хватало бы, чтобы обеспечить всех нуждающихся чистой водой и канализацией. Американцы и европейцы расходуют $17 млрд. на еду для домашних животных — увеличение помощи на $13 млрд. обеспечило бы предоставление основных медицинских услуг и продуктов питания всем, кто в них нуждается. Совокупное богатство 225 наиболее богатых в мире людей составляет $1 триллион, тем времен как из 4,4 миллиарда людей в развивающихся странах 3/5 не имеют доступа к безопасной канализации, 1/3 — к чистой воде, 1/5 — к медицинским услугам.
Революция внутренних факторов нашего существования, масштабы которой являются непредсказуемыми, а направление — неопределенным, происходит при условиях все более глубокого водораздела в материальном существовании человечества. Я считаю, что это поднимает некоторые серьезные вопросы на будущее. Двадцатый век был уголовным веком с точки зрения идеологических споров и политических выражений. Между прочим, он начался с огромной волны оптимизма. Я считаю, что, направляясь в следующий век, именно благодаря победе 1989 года нам следовало бы дать очень трезвую, реалистическую и по-философски ответственную оценку проблем, с которыми мы все можем столкнуться.
КОММЕНТАРИИ
«Европа сегодня — не партнер, а протекторат США... Грубая правда такова: Западная Европа и во все большей степени Центральная являются как бы американским протекторатом, а союзные государства напоминают древних вассалов. Такая ситуация — нездоровая как для Европы, так и для европейских народов», — заявил З.Бжезинский на международной конференции «10 лет после 1989-го» в Вене. В кулуарах конференции он сказал, что Польшу считает не протекторатом США, а их жандармом.
Адам МИХНИК, главный редактор «Газеты выборчей», в прошлом — известный польский диссидент:
— После того, как я услышал «протекторатный» тезис Бжезинского, во мне проснулся темный польский шовинист. Ошибается тот, кто считает, что ему удастся сделать из нас лакеев политики США. Мы бунтовали ради борьбы с «империей зла», а не ради «протектората».
Геннадий УДОВЕНКО, народный депутат Украины, бывший посол Украины в Польше:
— Это достаточно сильное заявление. Я думаю, что мы будем строить наши отношения с Польшей, исходя не из перспективы, обрисованной Бжезинским, а на основе украинско-польского договора о дружбе и сотрудничестве. Теперь Польша стала членом НАТО, и НАТО не допустит, чтобы Польша выступала в роли какого-то «жандарма». С моей точки зрения, Збигнев Бжезинский дал неправильную оценку. Он человек неординарный и может давать такие действительно неординарные оценки, это соответствует его опыту, натуре и острому уму. Но я с такой оценкой будущей роли Польши, во всяком случае в отношении Украины, не согласен.
Александр МОРОЗ, народный депутат Украины:
— О Польше как протекторате США можно говорить, учитывая довольно благоприятный климат по отношению к Польше со стороны Соединенных Штатов. Действительно, мы знаем, как там осуществлялись и погашение долгов, и другие вещи. А объемы инвестиций, в том числе американских, на территории Польши свидетельствуют о том, что в таком смысле высказывание Бжезинского имеет основания.
Что же касается жандармских функций, то их нужно рассматривать в контексте всей геополитики, которую отстаивает сам Бжезинский. На мой взгляд, он в данном случае выдает желаемое за действительное, учитывая, очевидно, и свое происхождение, и то, что он в известной степени воспринимается в США как человек с харизмой, который угадывает, дает прогнозы на перспективу. Не всегда так было и не всегда так будет. В данном случае, если он делает акцент именно на жандармских функциях Польши, то он очень ошибается.
Николай ЖУЛИНСКИЙ, председатель украинско-польского форума, академик НАН Украины:
— Я очень уважаю авторитет и слово Збигнева Бжезинского, он, безусловно, выдающийся политолог, человек, который переживает за Польшу и в то же время неравнодушен к проблемам Украины. Поэтому его слова нужно воспринимать трезво и попробовать понять, какой именно смысл он вкладывает в них.
Я думаю, то, что он сказал о своеобразном «надзирателе», условных «западных глазах» Соединенных Штатов Америки, возможно, вызвано тем, что у Бжезинского нет оптимизма по поводу того, сможет ли Украина динамично интегрироваться в европейское политическое и экономическое пространство. Но лично я считаю, что такая функция — наблюдателя — не в интересах самой же Польши, ибо Польша хорошо понимает, что такой экономический партнер, как Украина, для нее на перспективу важен. Сегодня в Польше наблюдается определенная эйфория от того, что страна стала членом НАТО, а через несколько лет станет и членом ЕС. Но здесь очень хорошо понимают, что будет серьезная конкуренция со стороны стран, которые имеют большой опыт (и экономический, и политический) пребывания в ЕС. Поэтому отказываться от близких и надежных контактов (дипломатических, экономических, торговых) с Украиной, по моему убеждению, не в интересах самой же Польши. Не думаю также, что Польша — страна, почувствовавшая свою собственную силу и перспективу, — готова стать своеобразным инструментом в руках даже такого уважаемого государства, как США... и находиться в определенной степени конфронтации со странами-соседями.
Петр КОЗАКЕВИЧ, директор Польского института в Киеве:
— Со вступлением в Североатлантический альянс Польша приобрела не только определенные права, но и обязанности и, конечно же, должна их выполнять. А выполняет она их сейчас не только, как мне кажется, перед сообществом пакта, но и перед всем сообществом демократических стран и Европы, и Америки. Я, конечно, знаю проамериканские настроения в Польше, но не считаю, что Польша может стать непосредственным выразителем или «сторожем» Америки. Я хочу подчеркнуть то, что комментарии могут быть различными, но Польша проводит абсолютно самостоятельную внешнюю политику. А если она в чем-то созвучна внешней политике США, то следует помнить, что когда-нибудь эти интересы станут различными, и тогда уже, наверное, так не будет.
Я хотел бы напомнить другие слова господина Бжезинского о взаимоотношениях Америки, Польши и Украины. Когда-то он сказал, что, возможно, независимость Украины и добрые взаимоотношения с ней для Польши более важны, чем ее вступление в НАТО. Надеюсь, польско-украинские взаимоотношения и далее будут достойными, не утратят своей важности еще очень долго, а лично я желаю, чтобы они навсегда остались одним из важнейших направлений польской внешней политики.
