Премьера «Молитвы за гетмана Мазепу» прошла по всем правилам пышной презентации, приличествующей богатым блокбастерам. Правда, излишеств в виде дирижаблей, фейерверков и шеренг топ-моделей не было, но ковровая дорожка на ступенях кинотеатра «Украина», живые музыканты в фойе, стечение вип-персон, рой телекамер, непробиваемая охрана и бесплатная выпивка наличествовали.
Аншлага — в смысле, до отказа забитого зала — не наблюдалось. Однако для дальнейшей судьбы ленты это не имеет значения. Следует признать: «Мазепа» стал первым в истории украинского кинематографа фильмом, выход которого на экраны сопровождался грамотной, стратегически просчитанной рекламной кампанией. Пиар-менеджеры и авторы проекта сумели использовать и обратить к вящей выгоде все: и имя режиссера — Юрия Ильенко, и саму тему фильма, и его участие во внеконкурсной панораме последнего Берлинского фестиваля, и знаменитую историю с финансированием картины, и многомесячную задержку премьеры, даже неудачи и провалы «Мазепы». В ход шло все; любые, самые негативные отклики становились благодатным материалом для дальнейшей раскрутки. Наступательная, уверенная политика дала свои плоды — о фильме теперь знают даже люди, от киноискусства, тем более, от отечественного, весьма далекие. И в этом смысле, безусловно, можно говорить о победе Ильенко и его команды.
В любом случае, историография украинского кино не сможет обойтись без упоминаний об этом фильме, точно так же, как и культурологические рефлексии на тему мифа Мазепы априори предполагают теперь ссылку на «Молитву».
Тема, действительно, важнейшая, благодарная и выбрана точно. Причем в исторической перспективе Мазепа — не самая интересная фигура, на его счету нет столь выдающихся свершений, какими, к примеру, обессмертил себя Богдан Хмельницкий. Но именно он стал одним из ключевых героев мировой культуры. Противостояние Мазепы одному из величайших и страшнейших тиранов — Петру Первому — сделало жизнь украинского гетмана крайне привлекательным сюжетом для гениев европейского романтизма с их неистовым неприятием деспотизма.
Украина здесь оказалась в парадоксальной ситуации — Мазепа как бы реэкспортируется к нам, возвращается извне, для осознания его феномена просто нет соответствующей традиции. И, пожалуй, фильм Юрия Ильенко — первая масштабная попытка такую традицию воссоздать.
Далее, очевидно, следует дать оценку — насколько удачна или провальна эта попытка. Однако здесь я поступлю вопреки собственному неписаному правилу не акцентировать собственную позицию. То есть не буду писать о самом фильме. И не потому, что о нем уже немало написано и сказано коллегами по перу. Просто нет ни малейшего желания участвовать в акте публичного садомазохизма, который однозначно заместил публичную, цивилизованную дискуссию, в которой ни одна из сторон не слышит другую. Похоже на войну на уничтожение. Авторы фильма без тени сомнений нападают на реальных и предполагаемых оппонентов, характеризуя свое детище только в превосходных степенях, охотно склоняя слово «гениальный» применительно к актерской, режиссерской, операторской и т. п. работе. Пресса же просто упражняется в острословии, убийственности характеристик, знании тонкостей финансирования культуры и съемочного процесса, и проделывает это, как представляется, не без злорадства.
Вот и вопрос, вызывающий множество других — а что тут, собственно, злорадствовать? Что власть так и не научилась грамотно поддерживать кино? Что само кино, со всем его богатейшим наследием и десятилетием относительной свободы, до сих пор порождает по преимуществу тяжеловесных псевдоисторических колоссов? Что один из лучших наших операторов и режиссеров исчерпал, растратил свой бесспорный талант? Что все, что происходит с нашим кино — это не вина его, а страшная, неподъемная беда? Добивать раненого льва? Пинать дохлую собаку?
Увольте. Я во всем этом участвовать не собираюсь. Слишком люблю кино.
Даже то, которого нет.
ОТ РЕДАКЦИИ. Мы уверены, что наш корреспондент Дмитрий Десятерик имеет право и на свой взгляд, и на свою позицию. Однако это не помешает нам в дальнейшем вернуться к обсуждению фильма, его художественной и эстетической значимости — подлинной или мнимой.
