Когда американцы «изобрели» должность президента, сограждане даже не знали, как обращаться к Джорджу Вашингтону, поскольку прецедентов избрания главы исполнительной власти вне парламента на то время просто не существовало. Сначала общий комитет двух палат Конгресса предложил высокопарный титул «Его Величество, Президент Соединенных Штатов и защитник их свобод», но впоследствии на предложение Джеймса Медисона и Палаты представителей, титул был упрощен до действующего ныне «мистер Президент». Вряд ли на рубеже XVIII—XIX веков жители тринадцати вчерашних британских колоний могли представить себе, что конституционная модель, которую изобрел Филадельфийский конвент, станет фактически безальтернативной на американском континенте (исключения можно перечислить по пальцам одной руки) и одной из основных разновидностей формы правления в мире.
Точно так же, когда в 1295 году Эдвард I созвал первый в Европе выборный парламент, известный в истории под названием «модельного», англичане, вероятно, и не подозревали, что через семь веков в мире останутся считанные страны, не имеющие выборной легислатуры. С тех пор Англия пережила недолгий период республиканского протектората, потом вместе с Шотландией создала Великобританию, впоследствии — после присоединения Ирландии — Объединенное Королевство, пережила расцвет и распад Британской империи, отделение Ирландской республики и теперь стоит на пороге референдума о независимости Шотландии, но парламентаризм остается не просто незыблемым фундаментом британской государственности, но и одним из основных вложений британского гения в мировую казну конституционализма.
В середине XIX в. швейцарцы внедрили институт коллективного главы государства, известный как Федеральный совет, состоящий из семи членов, каждый из которых по очереди председательствует на протяжении года в этом коллегиальном органе. Невзирая на то, что коллективный глава государства остается в современных конституционных моделях редким исключением из общих правил, швейцарцы уже полтора века чувствуют себя достаточно уютно с коллегиальным президентом во главе.
Французы экспериментировали с государственным строем чаще, трагичнее и кровавее британцев, американцев и швейцарцев вместе взятых. За 165 лет со времени Большой французской революции сторонники «свободы, равенства и братства», и их оппоненты перепробовали Первую республику, Первую империю, реставрацию Бурбонов, Июльскую монархию, Вторую республику, Вторую империю, Парижскую коммуну, Третью республику, коллаборационистское правление Виши, Временное правительство, крайне неэффективную Четвертую республику, чтобы в 1958 году под руководством легендарного генерала де Голля найти свою оригинальную формулу полупрезидентской республики, которая впоследствии была «импортирована» в постсоветскую Россию и Украину.
Австрийский, чешский и немецкий гении в XX веке подарили миру конституционные суды, которые откровенно не вписываются в классическую теорию трех ветвей власти, сформулированную Монтескье, но которые в большинстве случаев оказались эффективным предохранителем от рецидивов «диктатуры большинства» в поставторитарних странах. Теперь отдельные органы конституционной юрисдикции существуют в более чем полсотни стран.
К чему все эти исторические примеры? Они иллюстрируют, что в конституционализме (как и во многих других сферах человеческой жизни) «так никто не делал» не означает, что «так делать нельзя». С другой стороны, «так кто-то сделал — и это сработало» не означает, что американская, немецкая, французская, британская, швейцарская либо какая-то другая конституционная модель или их отдельные элементы обязательно «сработают» в конкретно исторических условиях современной Украины. Лучшие конституции, как и лучшие костюмы, всегда «tailor-made», то есть индивидуального кроя и индивидуального пошива.
В то же время «Tailor-made constitution» в любом случае не значит, что нужно отбросить все наработки человеческой мысли и опыт других наций в сфере конституционного построения и заново выдумывать велосипед. Наоборот, эти знания и опыт следует изучать и адаптировать к местным реалиям. Но необходимо идти дальше: конституция — не Святое Письмо, в котором нельзя изменять ни одной йоты, — это проект построения нашего общего дома, который по определению подлежит индивидуализации и совершенствованию, более того — в котором должно быть место для инноваций.
Сингапур, вероятно, самый успешный государственный проект после Второй мировой войны, который на протяжении неполного полвека, минувшего сот времени принятия основного закона этого островного города-государства, менял свою конституцию 46 раз. Южная Корея, другая азиатская страна, которая после Второй мировой войны смогла преодолеть путь из третьего мира в первый, за 65 лет меняла свою конституцию девять раз, причем пять из них — фактически переписывала основной закон заново, после чего начинался отсчет очередной республики (теперь корейцы живут в шестой). Бразилия, которая за последние два десятилетия стала лидером южноамериканского континента и седьмой экономикой в мире (по размеру номинального ВВП и паритета покупательной способности), приняла свою новую конституцию в 1988 году, вскоре после завершения 20-летнего правление хунты. С тех пор страна меняла свой основной закон 70(!) раз.
И Украине следует экспериментировать, не нужно бояться ошибок и инноваций! Как и в 1996-ом, мы еще не в курсе, какая конституционная модель окажется эффективной в нашем государстве, но в отличие от середины 90-х мы уже наверняка знаем, что в украинских условиях конституционный суд легко превратить в послушный инструмент нелегитимного корректирования воли парламента; что полупрезидентская модель означает концентрацию реальной власти в одних руках, а ответственности — в других; что парламентская форма правления в Украине — прямой путь к политической коррупции и беспорядку; что право действующего президента баллотироваться на должность главы государства во второй раз превращает его первую каденцию в перманентную предвыборную кампанию (сначала — концентрация власти и ресурсов, потом — предвыборный социальный популизм); что сильные и независимые суды в украинских условиях легко превращаются в коррумпированную и безответственную юстицию... Мы уже многое прочувствовали на собственном опыте из того, о чем не знают или о чем успели забыть успешные западные демократии. Следовательно, вероятность очередной конституционной ошибки сегодня меньше, чем была 10—15 лет тому назад.
Впрочем, есть одно существенное предостережение к праву на эксперимент. Нельзя экспериментировать с махинаторами. Потому что такие эксперименты, по определению, обречены на провал. Органы власти и политические партии, чья общественная поддержка стабильно измеряется отрицательными числами (см. социологические опросы Центра Разумкова за последнее десятилетие), априори не в состоянии написать основной закон не под выборы, не под себя, не под свою политическую силу, а «под Украину». Очень уж интересы не совпадают...
Точно так же вряд ли следует ожидать от нынешней верхушки власти (напомню, что Конституционная Ассамблея теперь имеет статус совещательного органа при Президенте Украины) конституционного эксперимента, целью которого было бы создать максимально эффективный механизм власти в Украине и надежно оградить страну от узурпации этой власти. Что бы не конструировали за закрытыми дверями члены Конституционной ассамблеи, на выходе мы можем опять получить проект, призванный обеспечить действующему президенту длинное и максимально беззаботное пребывание на политическом олимпе.
И здесь мы оказались перед ключевым вопросом: кто в Украине имеет моральное право с одной стороны, и достаточное общественное доверие с другой, чтобы инициировать и возглавить проектирование конституционных принципов Третьей украинской республики? Кто те люди, в руках которых новый конституционный эксперимент не постигнет участь конституционного процесса середины 90-х и конституционной реформы 2004 года? На мой взгляд, критериев их отбора не так уж и много.
• Во-первых, инициаторы конституанты должны иметь абсолютный этический слух, чтобы безошибочно пеленговать фальшь в намерениях потенциальных создателей Конституции, то есть сознательное или подсознательное желание последних выписать основной закон под себя, под определенные личные или корпоративные интересы, а не под страну в целом.
• Во-вторых, инициаторы альтернативной конституционной ассамблеи должны быть лицами, самореализовавшимися в жизни в такой степени, которая гарантировала бы отсутствие у них амбиций занять любые политические должности в пере-конституированной Украине.
• В-третьих, инициаторы конституционного эксперимента должны пользоваться беспрекословным доверием общества, которое априори означает отсутствие среди них действующих политиков и высокопоставленных должностных лиц. К сожалению...
• В-четвертых, инициаторы должны быть людьми, которым удалось вырастить побеги «другой, лучшей Украины» крайне неблагоприятных климатических условий Украины нынешней. Это должны быть люди, о которых украинская пословица говорит: «Красен проповідник не викладом, а власним прикладом».
• И потому, в-пятых, представительство замкнутой юридической и политологической тусовки (профессиональных «советников» и «экспертов» всех мастей) среди инициаторов конституанты следует либо исключить, либо свести до минимума, и желательно, чтобы последние представляли достаточно широкий спектр разных сообществ и профессий.
На мой взгляд, людей, которые соответствуют очерченным выше критериям, в Украине сегодня очень немного и все они хорошо известны. Остается разве что убедить их помочь нам реализовать наше естественное право на конституционный эксперимент, в котором украинский народ впервые выступит не объектом, а реальным субъектом конституционного процесса.
