Окончание. Начало читайте «День» №227
Как делегат ХIII партийного съезда, Иван Микитенко наблюдал и самобичевание С. Косиора за «утрату бдительности», и критику П. Постышева, и выступления П. Любченко и М. Попова, понимал всю ненормальность в отношениях среди руководства республики. Вполне возможно, что именно эти отношения содействовали формированию в И. Микитенко качественно новых для украинской драматургии категорий художественного мышления, примененных в «Соло для флейты».
После пересмотра документов тех времен есть довольно весомые основания считать, что если бы П. Постышева весной 1937 года не направили на партработу в Россию, возможно, он осложнил бы обстоятельства вокруг И. Микитенко раньше, поскольку весной 37-го, собственно, и датируются первые «сигналы» о якобы враждебной деятельности писательской организации Украины. В начале апреля состоялось отчетно- выборное партсобрание Союза советских писателей Украины, на котором И. Микитенко вместе с Я. Городским, И. Ле, А. Патяком и П. Усенко был избран в состав парткома союза. Окрыленный доверием, И. Микитенко тогда не придал значения обвинению, прозвучавшему на этом собрании, что его отец якобы кулак, а брат — бандит. В то страшное время подобная беззаботность легко оборачивалась трагедией. Правда, к И. Микитенко судьба пока относилась милостиво, но, как оказалось, тучи над его головой сгущались.
В июле-августе 1937 года он побывал в Испании и Франции в составе советской делегации на II Международном антифашистском конгрессе писателей. А в это время в Киеве прошло собрание парторганизации ССП Украины, где в адрес И. Микитенко прозвучали далеко не невинные политические обвинения. Пока что заочно И. Микитенко обвинялся в том, что являясь в 1927—1932 годах одним из руководителей Всеукраинского Союза пролетарских писателей, он допускал некритичность в оценке своей деятельности, а позже, как председатель комиссии по приему в Союз писателей Украины, проявлял неразборчивость при приеме новых членов, что стало причиной «засорения» писательских рядов «враждебными элементами», что он проявлял также некритическое отношение к теориям бывшего Генерального секретаря Российской ассоциации пролетарских писателей Л. Авербаха. Ему досталось тогда даже за то, что, выступая на чрезвычайном съезде Советов Украины, он цитировал стихотворение поэта, впоследствии арестованного как «враг народа»...
Отвечая на указанные обвинения, И. Микитенко вынужден был опубликовать в «Литературной газете» за 5 сентября 1937 года «покаянную» статью «Долг советского писателя». Он заявлял, что «за притупление политической бдительности, политическую близорукость, проявившуюся у меня в заступническом отношении не только к Авербаху, но и к некоторым другим выявленным теперь врагам народа, я готов и должен нести суровую ответственность...» Сегодня ясно, что такое самобичевание было вынужденным, но и этот факт не удовлетворил определенные круги литературной общественности. Газета дополняла публикацию примечанием: «...считая статью т. Микитенко недостаточно самокритичной, редакция ожидает от него настоящей большевистской критики своих политических ошибок» (редактором газеты тогда был А. Головко. — Авт. ). 29 сентября в той же газете опубликована передовица «За чистоту писательских рядов». В ней И. Микитенко теперь уже прямо обвинялся в том, что, как председатель приемной комиссии, он отвечал за ошибки в организации приема в члены Союза новых писателей, что «в результате этого в Союз пролезло много темных людей, много врагов». Далее подчеркивалось, что «Правление ССП СССР квалифицировало на днях деятельность Микитенко в украинской литературе как троцкистскую...» Почти вся первая страница следующего номера «Литературной газеты» была посвящена И. Микитенко. В репортаже с кустового партсобрания ССП Украины и Гослитиздата, где 1-2 октября обсуждались «итоги сентябрьского (1937 г.) Пленума ЦК КП(б)У и задачи парторганизаций в борьбе с троцкистско-националистической агентурой в литературе», об И. Микитенко говорилось уже однозначно: «...до последних дней в руководстве Союза писателей был... чужой, враждебный партии и советскому народу человек... Прижатый к стенке неопровержимыми фактами, Микитенко «признает» один за другим свои преступления перед партией, перед советским народом...» Газетная передовица сообщала об инкриминированных И. Микитенко политических обвинениях, в частности, он назывался «подпевалой и личным товарищем выявленного врага народа, буржуазно-националистического выродка Хвыли», другом и приятелем «шпиона, троцкиста Авербаха», утверждалось, что «Микитенко скрыл от партии и советской общественности свое социальное происхождение». В качестве доказательства утверждалось, что «это же факт, что герои его повести «Братья» — это родственники Микитенко, махровые кулаки из села Ровного». Указывалось, что И. Микитенко «не только помог своему брату скрыться от советского правосудия (брат — активный организатор банды, которая пускала под откос эшелоны с красноармейцами), но и устроил его в ВШ (высшая школа. — Авт. ), а потом и на работу». Очевидно, не утруждая себя доказательствами, редакция признала И. Микитенко «дельцом в литературе».
Морально-психологическую атмосферу озлобленности того времени в Союзе писателей Украины можно проследить по такой оценке: «... не стоило ожидать от И. Микитенко искренности. «Признавая» все то, что не признать уже было нельзя, он всячески пытался спрятать концы в воду, обелить себя, представиться обманутым, одновременно пытаясь спрятать свои враждебные связи, не раскрыть вредительства своих хозяев..., не выдать своих подручных, чем ярко доказал свою враждебную суть».
Но неужели такие серьезные политические обвинения, которые предъявлялись И. Микитенко, не попали тогда в поле зрения органов НКВД? Сегодня у нас достаточно оснований утверждать, что беда подбиралась к нему и с этой стороны. В бывшем партийном архиве сохранилась справка Управления госбезопасности НКВД УССР (датируется 1937 годом), из которой видно, что ряд арестованных или уже осужденных должностных лиц свидетельствовали: «Микитенко был активным участником антисоветской националистической организации...» При этом УГБ ссылалось на показания бывшего первого секретаря Черниговского обкома КП(б)У П. Маркитана, научного сотрудника Института имени Т. Шевченко И. Проня, заместителя начальника Управления искусств при Совнаркоме УССР М. Соболя. Чтобы разобраться в обоснованности такого вывода, попробуем проанализировать факты, которыми располагало УГБ, скажем, на примере дела того же И. Проня, арестованного в октябре 1936 года. На допросе в декабре того же года, отвечая на вопрос: «С кем вы были в дружеских отношениях на день вашего ареста?», И. Пронь отвечал: «С Коваленко Борисом Львовичем — бывшим ученым Украинской ассоциации марксистско-ленинских институтов. Это мой лучший товарищ. В хороших отношениях я находился с Рыбаком Натаном и Чигириным. Оба — писатели. Бывал часто у Микитенко». Этого единственного упоминания имени оказалось достаточно, чтобы информировать ЦК о причастности И. Микитенко к так называемой «контрреволюционной деятельности». Но работники госбезопасности, по-видимому, и сами понимали шаткость подобных «доказательств», поэтому и не торопились с арестом, и, наверно, накапливали негативные материалы.
Сегодня трудно представить себе, знал ли И. Микитенко о намерениях органов НКВД. Наверняка, догадывался о них. Во всяком случае, все факты, которые сегодня известны о тех ужасных днях, свидетельствуют о перенесенном им потрясении и проливают свет на его дальнейшее поведение, объясняют слишком страшное нервное напряжение писателя.
Через несколько дней пленум Киевского горкома партии принял решение о выведении И. Микитенко из состава горкома «как исключенного из рядов партии» и даже не сподобился заслушать «виновного». Через год, в сентябре 1938 года, Политбюро ЦК КП(б)У порекомендовало Главлиту УССР (а поскольку письмо было подписано Н. Хрущевым, считай, решило) изъять все произведения И. Микитенко как вредные. Хотя на то время его книги давно уже были убраны с полок украинских библиотек, а в школьных учебных заведениях его имя было тщательно вычеркнуто.
Верный друг и жена писателя Зинаида Микитенко неутомимо искала хоть какое-нибудь сообщение о муже, но ведомство Ягоды- Ежова-Берии, которое в НКВД Украины представляли Балицкий — Леплевский — Успенский, упорно хранило молчание, словно мстило за потерянную возможность расправиться с такой заметной фигурой литературной и общественно- политической жизни страны 20— 30-х годов. Многочисленные письменные ответы, как правило, сообщали, что сведений о писателе нет (подробнее в публикации Олега Микитенко, сына писателя, в журнале «Курьер Кривбасса» за 1998 год, № 102-103).
Через много лет, в марте 1956 года, из Прокуратуры УССР З. Микитенко получила следующее сообщение: «Ваш муж — Микитенко Иван Кондратович, 18 октября 1937 года был найден мертвым на окраине г. Киева в районе «Шовкобуду» с огнестрельной раной на виске… На основании судебно-медицинского осмотра смерть Микитенко наступила в результате самоубийства...» «Органы» его боялись мертвого, как и живого, ведь необходимо было заводить уголовное дело, расследовать, кто довел писателя до крайности и действительно ли это было самоубийство...
Вместе с делегатами ХХ съезда КПСС все советское общество начало избавляться от оцепенения, вызванного культом личности Сталина, а вернее — от культа того самого человеческого страха. Творческая интеллигенция в числе первых поставила перед собой цель восстановить доброе имя невинных жертв в годы репрессий.
Парторганизация Союза писателей Украины 18 апреля 1956 года рассмотрела вопрос «О посмертной реабилитации в партии И. Микитенко». Сообщение по этому вопросу сделал тогдашний секретарь парткома Ю. Збанацкий, его поддержали О. Гончар, И. Цюпа, Л. Первомайский, М. Бажан, И. Ле. Решение партячейки было единодушным: «Отменить постановление партийного собрания 1937 года об исключении из членов КПСС т. Микитенко Ивана Кондратовича как безосновательное».
Еще при жизни Ю. Збанацкий в беседе с автором вспоминал, какой неподдельной была радость писателей, которые осуществили по сути первый акт восстановления справедливости и доброго имени своего товарища по перу. Правда, огласки это решение тогда не получило: в ЦК компартии секретаря парткома предупредили: «...достаточно самого решения парторганизации». Скорее всего, опасения вызвали прежние взаимоотношения И. Микитенко с лицами, которые в то время еще считались «врагами народа» или их сторонниками: П. Любченко, А. Хвылей, Л. Авербахом и так далее... Позже все они были реабилитированы в уголовном и общественном отношении.
Трагической была судьба старшего брата И. Микитенко — Григория Кондратовича. Впервые его допрашивали в качестве свидетеля в 1933 году. Он тогда показал, что в 1919 году крестьянами-повстанцами под Ново-Украинкой был обстрелян железнодорожный эшелон, но сам Г. Микитенко «никакого участия в разграблении эшелона не принимал... никакой руководящей роли с моей стороны не было». Уже после того как И. Микитенко домой не вернулся, Г. Микитенко 14 октября 1937 года был арестован. Его снова допрашивали по поводу нападения повстанцев на эшелон. В декабре он признал, что «в 1919 г. участвовал в вооруженном восстании в Ровенском районе, однако не по личному желанию, а его захватили повстанцы и заставили выехать в Ново-Украинский район под угрозой оружия». Далее сообщал, что «участия в остановке поезда и ограблении его я не принимал, потому что даже не дошел до места события и при первом же удобном случае сбежал из Ново-Украинки». Ему не поверили: органы госбезопасности имели информацию, что в годы гражданской войны на территории Ново-Украинского района действовала банда под руководством Дубового, а Г. Микитенко, как на грех, в конце 20-х лет изменил фамилию на Дубовой (в то время смена фамилий и псевдонимы были массовым явлением. — Авт. ). Хотя Г. Микитенко категорически отрицал свою вину, а доказательств, как впоследствии оказалось, не было, судьи с шевронами на рукавах особой тройки при УНКВД УССР по Харьковской области признали его «активным участником вооруженного восстания против советской власти в 1919 году и атаманом банды «Дубового», который поддерживал систематическую связь с активным участником украинской националистической контрреволюционной организации — своим братом И. Микитенко». В соответствии с постановлением особой тройки от 23 марта 1938 года его осудили к высшей мере наказания — расстрелу. В тот же день приговор был приведен в исполнение. В январе 1959 года Харьковский облсуд отменил постановление особой тройки в отношении Г. Микитенко из-за отсутствия состава преступления.
И о последнем обвинении, которое душевно травмировало И. Микитенко, однако так горячо выдвигалось его коллегами из Союза писателей. Речь идет о его якобы «кулацком происхождении». Путеводитель по мемориальному музею И. Микитенко на его родине информирует, что будущий писатель родился в семье крестьянина-середняка Кондрата Микитенко и его жены Екатерины. Отец И. Микитенко был мельником (это именно в его честь пруд и дамба на околице села зовутся Микитенковскими). Ведь обвинителям известно было, что кулак — это тот, кто использует наемный труд, а родители писателя обходились собственными силами, своих четырех детей сызмала приучали к нелегкому крестьянскому труду, о чем записано в показаниях на допросах односельчан. А это больше соответствует определению отца как единоличника. Вместе с тем, он вступил в колхоз и вскоре умер в голодные годы. Еще подростком Иван работал в хозяйстве отца, вместе с парнями-ровесниками ходил на заработки в помещичью экономию.
Григорий стал медиком, Иван — известным писателем. Но кому- то в писательской среде сильно хотелось увидеть в лице славного драматурга «кулацкого сынка». А стоило бы обвинителям поинтересоваться, и они бы узнали, что, проявляя исключительные способности и стремление к учебе, И. Микитенко после окончания двухклассной министерской школы в Ровном продолжал учебу в Херсонской военно-фельдшерской школе, потому что это была единственная возможность, не оставаясь бременем для семьи, получить образование, поскольку в училищах подобного типа обучение проводилось за государственные средства.
Надеемся, что откровенное освещение драматической судьбы Ивана Микитенко напомнит о недостойной позиции Союза писателей в трагические годы сталинских репрессий и поможет дополнить образ талантливого писателя, драматурга и яркого общественного деятеля нашей страны.
Это о нем Герой Украины Павло Загребельный в свое время говорил: «Каждый раз удивляешься, из каких глухих закутков нашей земли пробивались в широкий мир рожденные ею таланты. Величие земли словно вырастало и отражалось в духе того или иного ее сына. Как это важно и прекрасно!
Микитенко принадлежит к таким сынам нашей земли...»
