Война имеет свои психологические законы. Внутренне она начинается с осознания самого факта войны, признания существования противника, перевода его в статус врага, несущего смертельную опасность. Этот процесс психологического вхождения в состояние войны во время Второй мировой небезболезненно прошла Франция, временно оккупированная фашистской Германией. Это подтверждают «Письма к немецкому другу» (1943—1944 гг.), принадлежащие перу Альбера Камю, выдающегося французского писателя-экзистенциалиста (1913—1960), автора известных произведений «Посторонний», «Чума», «Миф о Сизифе», «Бунтующий человек», «Калигула» и др. Этот яркий образец эпистолярия вспомнился мне в ситуации временной оккупации Крыма и последующих военных событий на востоке Украины, когда в информационном пространстве внезапно появилось письмо немецкой интеллигенции к Путину по поводу событий в Украине, опубликованное на портале «Новой Рейнской газеты» с 200 подписями, поразив своей заангажированностью и, если хотите, некомпетентностью и аморальностью. И хотя речь идет в действительности о каких-то достаточно маргинальных фигурах, а философия демократии дает право на разные, иногда антагонистичные взгляды, все же этот якобы локальный факт осветил проблему нравственности как такой, которая разворачивает парадигму гуманизма в современном мире.
• Фашизм глазами величайшего писателя Франции, которая пережила ужас и унижение временной оккупации и сумела превратить свое поражение в победу, раскрыт с точки зрения духовных, моральных констант того, на чьей стороне правда и справедливость. Поскольку не совсем корректно просто пересказывать эпистолярные размышления выдающегося писателя-гуманиста, возьму на себя ответственность процитировать наиболее выразительные и яркие строки. Такие письма мог бы написать кто-либо из наших интеллектуалов, моральных авторитетов, обращаясь к нынешней российской интеллигенции или, как минимум, подписаться под большинством их тезисов, ведь проекция французско-немецких гуманистических проблем периода Второй мировой войны на заострение украинско-российских проблем настоящего подчеркивает те аспекты патриотизма, которые сегодня волнуют каждого из нас. Более того: по моему убеждению, исторические параллели продуктивны хотя бы потому, что позволяют по-новому, иногда под неожиданным углом зрения переосмыслить вещи, которые на первый взгляд кажутся несомненными, а иногда и, наоборот, спорными. Следовательно, речь идет о письмах-размышлениях, письмах-рефлексиях Альбера Камю, адресованных безымянному «немецкому другу», написанных и изданных в подполье на территории временно оккупированной нацистами Франции. Фактически они превращаются в воображаемый диалог о цене любви к Родине, настоящих ценностях, цене ненависти и насилия, равноценности духа и меча и неопровержимом духе нации, побеждающем все — даже поражение.
«Я пишу вам из всемирно известного города, который, вам на погибель, готовит завтрашнюю свободу. Он знает, что это не так-то легко и что до победы ему придется побороть ночь еще более мрачную, чем та, которая началась четыре года назад с вашим приходом», — ложились на бумагу полные боли строки А. Камю из оккупированного Парижа, исполненные неистовой веры: «Скоро, очень скоро овеет его дыхание свежего ветра, вам еще неведомого». Поражает своей горечью фраза: «Я удивлен, что мы, некогда такие похожие, ныне стали врагами». Отталкиваясь от прежнего разговора со своим немецким другом пятилетней давности (речь идет о 1939 г., начале Второй мировой войны), в которой доминировало его мнение о том, что иррациональность вселенной якобы дает право поддерживать иррациональность политики Гитлера, А. Камю опровергает право человека подчинить все поставленной цели, чтобы быть причастным «к судьбе своей нации». «Есть средства, которые извинить нельзя. И мне хотелось бы любить свою страну, не изменяя в то же время и справедливости. Я не желаю родине величия, достигнутого любыми средствами, замешенного на крови и лжи. Нет, я хочу помочь ей жить, помогая жить справедливости». Все пять лет автор вспоминал слова прежнего друга: «Вы не любите свою родину!». Они стали той оптикой, которая помогла ему выяснить сущность двух видов величия: одного, базировавшегося на силе и реваншизме, и другого — базировавшегося на справедливости и гуманизме, способности возрождаться «в духовности».
• Следовательно, письмо первое, датированное июлем 1943 г. «В первую очередь я хочу рассказать вам, какого рода величие движет нами. Тем самым я объясню, в чем заключается мужество, которое восхищает нас, но чуждо вам. Ибо мало заслуги в том, чтобы суметь броситься в огонь, когда к этому готовишься загодя и когда для тебя порыв более естествен, нежели зрелое размышление. И напротив, велика заслуга человека, смело идущего навстречу пыткам, навстречу смерти и притом абсолютно убежденного в том, что ненависть и жестокость сами по себе бесплодны. Велика заслуга людей, которые сражаются, при этом презирая войну, соглашаются все потерять, при этом дорожа счастьем, прибегают к разрушению, лелея при этом идею цивилизации высшего порядка. Вот в чем мы добились большего, чем вы, ибо вынуждены были бороться в первую очередь с самими собой. Вам ничего не пришлось побеждать ни в собственном сердце, ни в образе мыслей. А у нас оказалось два врага; и мало было восторжествовать с помощью оружия, подобно вам, которым не потребовалось ничего преодолевать в самих себе». «Перебороть себя», согласно А. Камю, значит преодолеть отвращение к крови и насилию, а главное — преодолеть «искушение уподобиться вам», то есть тем, кто поставил цель поработить и покорить силой оружия. Он объясняет это так: «Но нам предстояло победить в себе еще одну малость — ту, что зовется героизмом. Я знаю: вы уверены, что нам героизм чужд. Вы ошибаетесь. Просто мы одновременно и исповедуем и побаиваемся его. Исповедуем, поскольку десять веков истории научили нас тому, что есть благородство. И побаиваемся, ибо десять веков разума преподали нам красоту и все преимущества естественности и простоты. Чтобы противостоять вам, нам пришлось проделать долгий и трудный путь [...]. Вот потому-то мы и начали войну с поражения, что были озабочены донельзя — пока вы завоевывали нас — задачей определить в сердце своем, на нашей ли стороне истина и справедливость».
• И дальше прозвучали слова, которые можно назвать основополагающими в той гуманистической позиции, ключом которой А. Камю пытается открыть причины поражения: «Нам пришлось также побороть свою любовь к человеку и представление о мирной, миролюбивой судьбе; нам пришлось преодолеть глубокое убеждение в том, что ни одна победа не приносит добрых плодов, так как любое насилие над человеком непоправимо. Нам пришлось отказаться разом и от нашей науки, и от нашей надежды, от причин для любви и от ненависти, которую мы питали ко всякой войне. Одним словом, мы должны были убить в себе любовь к дружбе. Я надеюсь, вы поймете мысль человека, которому охотно пожимали руку», — обращается писатель к своему немецкому другу. И продолжает: «Теперь это сделано. Путь был окольным и долгим, и мы пришли к цели с большим опозданием. Это тот самый окружной путь, на который сомнение в истине толкает разум, сомнение в дружбе — сердце. Это тот кружной путь, который защитил и спас справедливость, поставил правду на сторону тех, кто терзался сомнениями. Да, мы, несомненно, заплатили за него дорогой ценой. Нашей платой были унижения и немота, горечь побежденных, тюрьмы и казни на заре, одиночество, разлуки, ежедневный голод, изможденные дети и, что хуже всего, вынужденное раскаяние. Но это было в порядке вещей. Нам понадобилось все это время, чтобы понять наконец, имеем ли мы право убивать людей, дозволено ли нам добавлять страданий этому и без того исстрадавшемуся миру. И именно это потерянное и наверстанное время, это принятое и преодоленное нами поражение, эти сомнения, оплаченные кровью, дают право нам, французам, думать сегодня, что мы вошли в эту войну с чистыми руками — то была чистота жертв, чистота побежденных — и что мы выйдем из нее также с чистыми руками, но на сей раз то будет чистота великой победы, одержанной над несправедливостью и над самими собой» (курсив мой. — Л.Т.)
«Ибо мы станем победителями, и вы это знаете. Но победим мы именно благодаря тому поражению, тем долгим блужданиям во мраке, которые помогли нам постичь свою правоту, благодаря тому страданию, чью несправедливость испили полной чашей, сумев извлечь из него нужный урок. В нем нашли мы секрет нашей победы и если не утеряем его когда-нибудь, то станем победителями навек». Философия войны и мира, согласно А. Камю, заключается в глубине духа, который движет человеком: «Через страдание мы постигли, что, вопреки нашим прежним убеждениям, дух бессилен перед мечом, но что дух в союзе с мечом всегда возьмет верх над мечом. Вот отчего теперь мы взяли на вооружение и меч, убедившись в том, что дух — на нашей стороне. Для этого нам необходимо было узнать смерть и смертный риск [...]. И наконец, для того чтобы подчинить себе разум, нам понадобилась физическая пытка. Поистине прочно владеешь лишь тем, за что дорого уплачено. Мы дорого заплатили за свое знание, и нам предстоит еще платить и платить за него... Но зато теперь за нами наша уверенность, наши убеждения, наша справедливость — и поражение ваше неизбежно».
• Писатель отмечает: «Вот то, что я хотел ответить на ваше «вы не любите свою родину», которое до сих пор преследует меня. Но я хочу быть до конца откровенен с вами. Я думаю, что Франция надолго утратила свою мощь и величие, и ей понадобятся долгие годы отчаянного терпения, отчаянной упорной борьбы, чтобы вернуть себе хоть часть того престижа, который необходим для любой культуры. Но, я думаю, она все это потеряла, опираясь на чистые помыслы. Вот почему надежда не покидает меня. Вот в чем весь смысл моего письма. Тот же человек, которого пять лет назад вы жалели за то, что он столь сдержан в своих чувствах к родине, сегодня может сказать вам — вам лично и всем нашим ровесникам в Европе и во всем мире: «Я принадлежу к замечательной, стойкой нации, которая, невзирая на тяжкий груз заблуждений и слабостей, смогла сохранить и уберечь то главное, что составляет ее величие и что ее народ постоянно — а его избранники временами — пытается выразить все четче и яснее. Я принадлежу к нации, которая четыре года назад начала пересмотр всей своей истории и которая нынче среди развалин спокойно и уверенно готовится переписать эту историю заново, попытав счастья в игре, где у нее нет козырей. Моя страна стоит того, чтобы любить ее трудной и требовательной любовью (курсив мой. — Л.Т.). Моя страна, я уверен, теперь стоит того, чтобы за нее бороться, ибо она заслуживает высшей любви. И я говорю: ваша нация, в противоположность моей, удостоилась от своих сынов той любви, которую заслужила,— любви слепцов. Такой любовью ей не оправдаться. Вот что вас погубило. И если вы были побеждены уже в разгаре самых триумфальных ваших побед, то что же станется с вами теперь, в поражении, которое близится так неотвратимо?» Эти слова будто обращены к нынешней путинской России, поддержанной агрессией той «слепой любви» «простого россиянина» к родине, которая дает реваншистам карт-бланш на военное вмешательство в дела независимой Украины.
Письмо второе, датированное декабрем 1943 г., отсылает нас к размышлениям о цене силы: «...отчего мы сильнее вас: из-за того окольного пути, на котором искали подтверждения своим принципам; из-за опоздания, виной которому было сомнение в правоте; из-за безумного в своей нелепости желания примирить все, что мы любили [...].Но именно этот обходной путь сомнений стал сегодня нашей силой, и именно благодаря ему мы близимся к победе». А. Камю пытается объяснить противоречие, которое якобы кроется именно в такой любви к своей родине: «...если мы временами предпочитали родине справедливость, это означало лишь то, что мы хотели любить родину в справедливости, как хотели бы любить ее в истине и надежде. Вот в чем заключалось наше отличие от вас: мы были требовательны к отчизне. С вас хватало умножать мощь нации, мы же мечтали даровать своей истину. С вас было довольно служить реальной политике, мы, в самых тяжких своих заблуждениях, бессознательно держались идеи политики чести — именно той, какую вновь обрели сегодня. Когда я говорю «мы», я не имею в виду наших правителей. В конце концов, что такое правитель?!» «Что есть дух? — спрашивает писатель. И отвечает: — Мы знаем лишь его противоположность, имя которой — убийство [...]. Человек — та сила, которая в конечном счете перевешивает и тиранов, и богов. Человек владеет силой очевидности. Именно человеческую очевидность мы и должны оберегать, и наша уверенность основана на понимании того, что судьба человека и судьба нашей родины слиты ныне воедино».
• А. Камю четко расставляет акценты относительно расхождений между исповедованием ценностей обеими странами: «Мы воплотили свою родину в идее, которую ставили в ряд с другими великими представлениями: о дружбе, о человеке, о счастье, о нашей жажде справедливости. Именно поэтому мы стали требовательными к своей стране. В итоге мы нашли смысл. мы не захватывали для своей родины рабов, мы ничего не растоптали во имя ее. Мы терпеливо ожидали проблеска истины и обрели, посреди горя и страданий, радость готовности к бою разом за все, что нам дорого. Вы же, напротив, боретесь именно против того в человеке, что не принадлежит родине. Ваши жертвы безграничны, поскольку ваша иерархия ценностей ошибочна, а сами ценности извращены. Вы предали не только человеческое сердце. Разум тоже берет свой реванш. Вы не заплатили цены, которой он стоит, отдав положенную ему тяжкую дань ясному взгляду на мир. Из бездны нашего поражения говорю вам: именно это вас и сгубит». И едва ли не самое яркое обвинение: «Даже сами боги у вас мобилизованы. Они с вами, как вы любите выражаться, но с вами поневоле. Вы уже ничего не выделяете, вы воплотились в натиск».
• Писатель апеллирует к следующим словам своего «немецкого друга», высказывания которого являются достаточно категоричными: «Французам не хватает одного качества — гнева». Он резко отрицает, пытаясь объяснить природу национальной ментальности: «Нет, это не так, но французы осторожны со своими качествами. Они вспоминают о них лишь в случае крайней необходимости. И это свойство придает нашему гневу ту силу молчания, которую вы начинаете чувствовать только сейчас». Писатель последователен в своем убеждении: «Нам известно, что мы утратили на нашем долгом пути, и мы знаем, какой ценой заплатили за горькую радость сражаться, будучи в мире с самими собой. И именно оттого, что мы испытываем это пронзительное ощущение непоправимости, борьба наша исполнена как горечи, так и уверенности в будущем. Обычная война не удовлетворяла нас. Ибо доводы наши еще не созрели. Наш народ выбрал другое: гражданскую войну, всеобщую упорную борьбу, самопожертвование без лишних слов. Эту войну он объявил сам, ему не навязывали ее глупые или трусливые правители, и в ней он обрел свою душу, и в ней он отстаивает то представление, которое сложилось у него о себе самом. Но за эту роскошь ему пришлось заплатить ужасную цену. Вот почему этот народ имеет больше заслуг, чем ваш. Ибо лучшим из его сынов суждено было пасть на поле этой битвы: вот самая жестокая моя мысль [...]. В войне, которую мы ведем, мужество вызывает огонь на себя: это наш самый чистый, самый возвышенный дух расстреливаете вы каждодневно. Ибо ваша наивность не обделена даром предвидения. Вы никогда не знали, что следует избирать, но всегда твердо знали, что необходимо разрушить. Мы же, нарекшие себя защитниками духа, знаем при этом, что дух может погибнуть, когда сила, обрушившаяся на него, достаточно велика. Но мы веруем в иную силу. Вы воображаете, что в этих немых уже отрешившихся от земного лицах вы сможете обезобразить лицо нашей правды. Но вы не принимаете в расчет упорство, которое заставляет Францию бороться не торопясь. В самые тяжкие минуты нас поддерживает эта приводящая в отчаяние надежда: наши товарищи окажутся терпеливее своих палачей и многочисленнее, чем их пули. И вы убедитесь: французы способны на гнев». Однако даже эти «гроздья гнева» (Стейнбек) А. Камю наполняет смыслом гуманизма, который позволяет человеку остаться человеком.
Письмо третье, датированное апрелем 1944 г. и преисполненное содержанием подлинности слов, особенно тогда, когда речь идет о родине и Европе — двух понятиях, которые имеют для А. Камю особенно вдохновенное содержание. Он обращает внимание на то, что в этом диалоге одним и тем же словам (добавлю: слишком сакральным) придается разное значение: «И если у вас слово «родина» окрашено в кровавые глухие цвета, которые мне отвратительны, то для нас оно озарено сиянием разума, при котором труднее проявляется мужество, но где человек зато полностью выражает самого себя», — обращается он к своему адресату. И отмечает: «...наша Европа не была вашей», — таково сквозное мнение этого фрагмента эпистолярного «пакета» писателя, протестующего против самого права называть «европейской» армию порабощения. Он конкретизирует эту мысль, наполняя содержанием оба виденья Европы: «Вы говорите о Европе, но разница состоит в том, что для вас она — собственность, тогда как мы чувствуем себя ее детьми. Впрочем, вы заговорили так о Европе лишь с того дня, как потеряли Африку. Такой вид любви — порочен. На эту землю, где столько веков оставили свой благородный отпечаток, вы смотрите как на место вынужденной отставки, а мы — как на сокровеннейшую из надежд».
«Вы говорите «Европа», а думаете «полигон, хлебные закрома, прибранные к рукам заводы, послушный приказу разум»[...] — читаем в этом письме. — Но, по крайней мере, я знаю, что, говоря «Европа», даже в лучшие моменты вашей жизни, когда вам удается искренне поверить в собственные домыслы, вы поневоле думаете о колоннах рабски покорных наций, ведомых Германией господ к сказочному и кровавому будущему. Мне бы очень хотелось заставить вас ясно почувствовать эту разницу: для вас Европа — это пространство, окруженное морями и горами, прорезанное плотинами, изрытое шахтами, покрытое колосящимися полями, пространство, на котором Германия разыгрывает партию, где ставкой служит одна только ее судьба. Но для нас Европа — заповедная обитель, где на протяжении двадцати веков разыгрывалась самая удивительная мистерия человеческого духа. Она — та избранная арена, на которой борьба человека Запада против всего мира, против богов, против себя самого ныне достигла трагического апогея. Как видите, у нас разные ценности».
• Гуманистический пафос А. Камю неопровержим: «В противовес вам, я выбрал справедливость, чтобы остаться верным земле. Я продолжаю думать, что мир этот не имеет высшего смысла. Но я знаю также, что есть в нем нечто, имеющее смысл, и это — человек, ведь человек — единственное существо, претендующее на постижение смысла жизни». «Нам пришлось вникнуть в вашу философию, согласиться слегка походить на вас, — признается А. Камю. Однако он сразу же расставляет акценты, которые разграничивают эту якобы похожесть: — Вы избрали для себя бесцельный, слепой героизм — единственную ценность, имеющую хождение в мире, потерявшем смысл. И вот, избрав его для себя, вы принялись навязывать его всему миру, и нам в первую очередь. И мы вынуждены были подражать вам, чтобы не погибнуть. Но тут мы заметили, что наше превосходство над вами заключается как раз в наличии цели». И эта цель, по убеждению писателя, заключается в том, чтобы, идя дорогой войны, «не забыть о счастье», так как в итоге, пришло осознание: «...чтобы выковать оружие счастья, нужно много времени и слишком много крови». «Мы слишком дорого заплатили за свое новое знание, — вынужден признать автор, — чтобы наше положение перестало казаться нам отчаянным».
Гуманистические убеждения Альбера Камю побуждают и нас к размышлениям о цене победы и поражения, о праве на свое счастье на собственной земле.
