Украинские элиты вообще склонны к коммерческим сделкам даже в самых отчаянных ситуациях. Воздух в Киеве всегда пах изменой... Главная проблема была в самом Кучме, который не хотел никакой устойчивости, помимо себя. Такова его философия. Если бы у нас в 99-м году Ельцин повел себя, как Кучма, то Москва вскипела бы уже где-то к октябрю и Путин бы президентом никогда не стал.
Глеб Павловский. Независимая газета, 7 декабря 2004 г.
Декабрь вообще всегда странноватый месяц. Тянет на подведение итогов года и даже — извините за высокопарное выражение — на рассуждения о смысле пережитого года. А уж если у вас простуда и вы находитесь в вынужденном временном заточении дома, смотрите и слушаете нынешние декабрьско-революционные украинские новости — то вы обречены на размышлизмы подобного рода. А тут еще натолкнулся я в своей домашней библиотеке на одну книжку. Открыл наобум страницу, да так и зачитался. Так родилась первая история.
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
«Был отличный зимний вечер. Стоял легкий морозец. Тихий снежок. Настоящий звонкий декабрь.
В резиденции председателя Верховного Совета Республики Беларусь мы собрались втроем: Шушкевич, Кравчук и я.
Собрались, чтобы решить судьбу Союза».
Это — отрывок из книги Бориса Ельцина «Записки президента», изданной в 1994 году. Напомню, что написал это все Ельцин в связи с тем, что 8 декабря 1991 года Белоруссия, Россия и Украина подписали Беловежское соглашение об образовании Содружества Независимых Государств. Тем самым СССР прекращал свое существование, уходила в историю целая эпоха.
Надо сказать, Ельцин в своих оценках честен и старается видеть системные предпосылки того, что произошло в Беловежье. Естественно, он начинает с августовского путча 1991 г., с ГКЧП, с того, что почти все тогдашние союзные республики отреагировали заявлениями о собственной независимости.
Тогда сложилась забавная ситуация — ситуация двоевластия. Все союзные органы словно оцепенели. Было ясно, что реальная власть у республик, поскольку центр попросту скомпрометировал себя, деморализован и потерял кредит доверия бывших союзных республик. И хотя Горбачев еще в ноябре 1991 г. уверял, что новый союзный договор будет подписан 29 декабря, было ясно, что это утопические планы.
Если на «национальных окраинах» все было более или менее ясно (там провозглашали независимость, искали пути оформления собственной государственности), то в России ситуация была сложнее, поскольку фактически было как бы два президента — Михаил Горбачев и Борис Ельцин, хотя первый и числился президентом СССР. И, конечно, это двоевластие нужно было преодолевать.
Но вернусь к запискам Ельцина. Он пишет: «Идея новой государственности родилась не сегодня, не в моей голове или у Шушкевича, Кравчука». Далее он вспоминает события 1917—1918 годов и те процессы движения к независимости разных народов, которые начались, но были прерваны централизаторскими действиями большевиков. Но мощный порыв к свободе был. «И Украина, — подчеркивает Ельцин, — шла во главе этого процесса».
В книге Ельцина важны строки, посвященные его отношению к Горбачеву: «Я понимал, что меня будут обвинять в том, что я свожу счеты с Горбачевым. Что сепаратное соглашение — лишь средство устранения его от власти… Поэтому решение было вдвойне тяжелым. Помимо политической ответственности, предстояло принять еще моральную».
И Ельцин, как известно, такой выбор сделал. Еще цитата: «Я хорошо помню: там, в Беловежской пуще, вдруг пришло ощущение какой-то свободы, легкости. Подписывая это соглашение, Россия выбирала иной путь развития… Она выбирала новую глобальную стратегию. Она отказывалась от традиционного образа «властительницы полумира», от вооруженного противостояния с западной цивилизацией, от роли жандарма в решении национальных проблем».
Вы понимаете, о каких важных вещах пишет Ельцин, не поздравлявший дважды Кравчука с избранием Президентом и не разводивший демагогию о вмешательстве Запада в чьи-то там внутренние дела.
Словом, 8 декабря 1991 г. трое политиков в Беловежье не разваливали некогда могучий СССР, а, создавая СНГ, стремились сделать «бракоразводный процесс» с Российской империей цивилизованным.
Впрочем, интересные детали Беловежья мы не пропустим. Леонид Кравчук, в ожидании прилета Ельцина, пошел на охоту. И завалил кабана. Когда дело дошло до подписания документа, Ельцин, как мне рассказывал сам Кравчук, заколебался. И тогда Леонид Макарович сказал: «Ну, хорошо, вы не подписываете. И кем вы вернетесь в Россию? Я вернусь в Украину как избранный народом Президент, а вы в какой роли, по-прежнему в роли подчиненного Горбачева?»
И вот тогда-то Ельцин, по словам Кравчука, взял ручку и подписал соглашение, сказав: «Да, с Горбачевым надо кончать!» И Ельцин от той позиции не отступил. Ни до своего ухода, ни после.
Со Станиславом Шушкевичем (ему, кстати, 15 декабря исполняется 70 лет) тоже все ясно. Первый председатель Верховного Совета независимой Белоруссии, один из подписавших Беловежские соглашения, свою позицию также не изменил. Впрочем, вошел он в историю не только с этим, но и с тем, что его пенсия как председателя Верховного Совета в лукашенковской Беларуси составляла чуть больше одного доллара. Вот уж действительно: пенсия — это лебединая песня зарплаты. Особенно для оппозиционера.
Но интереснее всех Кравчук. Наблюдать за ним сегодня, когда на кону судьба Украины, особенно забавно. Он вроде бы и не ревизует то, что подписал 8 декабря 1991 г., но кого же он защищал, на чьей стороне в президентской гонке был? Ответ: на стороне тех, кто фактически предлагал покончить с независимостью Украины, на стороне тех, кто беспардонно вмешивался и вмешивается во внутренние дела Украины. Будем объективны: Кравчук — вроде и не кабан, которого завалили. Но и явно в этой ситуации не орел.
Впрочем, в украинском политикуме орлы почти не водятся. Климат, что ли, у нас такой…
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ
Она навеяна разговорами о необходимости введения чрезвычайного положения в Украине. Дескать, бурлит народ, дестабилизирует положение. Пора бы президенту и власть употребить. И тут у нас хорошая возможность еще историю вспомнить.
Дело в том, что именно в декабре, а конкретно 13 декабря 1981 года, глава тогда еще Польской Народной Республики Войцех Ярузельский ввел в Польше военное положение. Для начала зададимся вопросом: а кто, собственно, вводил военное положение?
Несмотря на то, что Ярузельский носил темные очки, его трудно назвать Пиночетом. Ярузельский родился 6 июля 1923 года. Во время войны вместе с семьей был депортирован в Сибирь. В 1943 г. он вступил в армию генерала Берлинга на территории СССР. Прошел боевой путь с I армией Войска Польского и стал самым молодым генералом Польши.
После войны окончил Высшую школу пехоты и академию Генштаба Войска Польского. С 1960 года находился на высших постах в вооруженных силах: был начальником Главного политуправления, начальником Генштаба, заместителем министра, министром национальной обороны. Обеспечивал польское военное участие в оккупации Чехословакии в августе 1968 года.
В феврале 1981 г., на фоне мощного демократического движения во главе с профобъединением «Солидарность» и его лидером Лехом Валенсой, Ярузельский назначен председателем Совета Министров ПНР, в октябре стал первым секретарем ЦК ПОРП.
Вот как раз в этой роли он и ввел военное положение, продолжавшееся до 22 июня 1983 года. Подавляющее большинство поляков считает теперь, что этот шаг был вынужденным. Многие думают, что позиция генерала тогда позволила избежать иноземного вторжения и гражданской войны, предотвратила вмешательство в дела страны Советского Союза и стран Варшавского договора по чехословацкому образцу.
«Если бы не танки с польскими орлами — на перекрестках Варшавы стояли бы танки с красными звездами», — так оценивают тот шаг Ярузельского, который, в отличие от Имре Надя в Венгрии в 1956 г. и Александра Дубчека в Чехословакии в 1968 г., не допустил советской интервенции и предотвратил кровопролитие.
Итак, что мы имеем? Во-первых, абсолютную уверенность общества в том, что военное положение ввел человек, достойный уважения, патриот, не бегавший за помощью в соседние державы, скажем, не летавший во Внуково 2 за советом in the last minute.
Во-вторых, введение военного положения было меньшим злом, ибо оно было направлено не против собственного народа, а прежде всего против агрессии извне. Кстати, тогда в польскиx туристических агентствах была модной такая реклама: «Посетите Советский Союз, пока он не посетил нас!»
Тем не менее, зададимся риторическим вопросом: вы можете себе представить, что сделал бы Ярузельский, если бы в тех условиях какие-нибудь региональные польские «вожди» задумали провозгласить какую-нибудь «автономию»? Правильно, он бы их немедленно привлек к самой жесткой форме ответственности, независимо от их политической «окраски», поскольку речь идет о целостности государства. Вот теперь и почувствуйте разницу между той далекой декабрьской польской историей и нашей теперешней…
Вот что сам Ярузельский вспоминал: «Я ввел военное положение, но по сей день глубоко убежден, что это решение было правильным и необходимым. Мое президентство было довольно коротким, но содействовало тому, что Польша вышла на дорогу демократии, законности, свободы слова, рыночной экономики».
Недаром в 1988 году Ярузельского избрали президентом Польши. На вопрос: «Чем объяснить тот факт, что даже для сторонников «Солидарности» вы оказались единственным кандидатом в президенты?» — генерал ответил так: «Мне кажется, что в то время только человек, располагавший доверием армии и имевший влияние на большую часть общества, мог привести к переменам мирным путем. Доволен, что переходный период удалось пройти без кровопролития и революционных потрясений».
С президентского поста Ярузельский ушел уже в новых условиях под давлением общественности в 1990 году, мирно передал власть своему политическому оппоненту Леху Валенсе. Заметьте: Ярузельский не цеплялся за власть, а оставил ее, как только понял, что ему ее не удержать. Или нужно удерживать с чужой помощью или с помощью крови.
Ушел он, кстати, еще до завершения каденции, а на вопрос, почему он так поступил, Ярузельский ответил: «Опросы показывали, что у меня была большая поддержка. В то же время на меня оказывалось давление, прежде всего со стороны Леха Валенсы и его окружения. В СМИ под лозунгом «Время — на перемены!» постоянно обсуждался тезис, что Валенса должен стать президентом. Я никогда не гнался за властью, потому дал понять, что готов уступить. Хотя Мазовецкий и часть тогдашней оппозиции, к примеру, Михник, меня отговаривали. И все-таки я выступил с предложением о сокращении срока своих полномочий. Я посчитал, что осуществил возложенные на меня обязанности переходного этапа». Вот так, и не злорадствовал, дескать, посмотрим, как вы без меня проживете, как один известный вам украинский еще президент…
Впрочем, не будем идеализировать генерала Ярузельского. Ему припомнили жесткие меры и даже пытались судить. В каждую годовщину введения военного положения молодые люди у его дома на тихой улочке в Варшаве зажигают свечи и требуют его ареста. Правда, все это приобрело, скорее, характер ритуальный. Превалирует мнение, что судить Ярузельского имеет право только история.
Не зря же по результатам опроса еженедельника «Политика» он вошел в первую десятку списка «100 поляков ХХ века», возглавляемого Иоанном Павлом II. В 2003 году 80-летний юбилей Ярузельского был широко отмечен в стране, несмотря на сопротивление правых политиков и многих средств массовой информации.
Вот такой странный генерал в темных очках. Да, человек, который ввел военное положение, но не предал свою страну. Еще один живой урок украинским политикам.
