Если бы украинский народ дал миру только одну фигуру такого масштаба, как Иван Франко, то и тогда унизительно и позорно было бы для нашей нации хоть на минуту ощущать этот пресловутый «комплекс неполноценности». Иван Яковлевич воистину был личностью, сопоставимой по универсальности дарования и широте духовных интересов с титанами эпохи Возрождения. Совершенно справедливо сказал о нем выдающийся филолог, академик Александр Билецкий: «Перед нами действительно феноменальный человек, которому трудно подобрать аналогичную фигуру в другой литературе мира». Гении, как правило, сознательно обрекают себя на одиночество — и сами прекрасно это понимают. У Франко есть великолепный, блестящий по форме и поразительный по глубине мысли сонет «Моєму читачеві» (1905 г.), где поэт благословляет своего друга из грядущего, который станет листать страницы его произведений, на всю жизнь сберечь «серце чисте й щиру душу». И прибавляет пожелание (зная, как тогда жилось Франко, трудно с безразличием читать эти строки):
І щоб ти не зазнав сирітства духового,
В якому я свій вік коротать мушу.
Это не жалоба, отнюдь, — горькое признание гордой, высокой души. Последнее десятилетие земной жизни нашего гения было едва ли не самым трудным. Тяжелая болезнь, вследствие которой, начиная с апреля 1908 года и вплоть до самой смерти в мае 1916-го, Франко мог — и то с огромным трудом — писать только левой рукой печатными буквами; материальные лишения; отвращение к части галицкого мещанского окружения, «патриотам» на словах — амбициозным эгоистам на деле; сложные отношения с Михаилом Грушевским, на сотрудничество с которым возлагались такие надежды; смерть сына Андрея, верного помощника (1913 г.); возрастающее ощущение одиночества... И все же и в те годы поэт оставался верным своему гордому девизу: «Працювать, працювать, працювати, в праці сконать» . Вот неполный перечень сделанного им: «Нарис історії українсько-руської літератури до 1890», «Причинки до історії України — Руси» (1912), сборник «Давнє й нове» (1911)... И переводы — с арабского, французского, древнеисландского, древнегреческого, латыни, немецкого, древнееврейского... Сила воли, динамизм просто фантастические!
И, конечно, он искал, пусть и в глубине веков, родственную душу, чье мужество, стойкость в несчастье, благородство постоянно приумножали бы силы, подпитывали бы гордое стремление — выстоять. Мысль Франко всякий раз обращалась к гениальному Данте, великому изгнаннику, проклятому и осужденному на смерть родной Флоренцией, тому Данте, который в тяжелейшие мгновения жизни не склонился перед горем, а, «создав партию из самого себя», приступил к написанию «Божественной Комедии»...
Интерес к несравненному итальянскому поэту возник у Ивана Яковлевича еще в юности. В Дрогобычской гимназии Франко познакомился с произведениями Данте в немецком и польском переводах, и тогда же возникло неудержимое желание: воспроизвести дантовы шедевры на родном языке! В конце 80-х годов ХIХ в. Франко пишет Драгоманову, что Данте, «цю колосальну святиню середньовікового духу», следует ценить «головно задля недосяжної простоти і грандіозності його стилю». И прибавляет, что сам намеревается взяться за лирику Данте и «Божественную комедию»: «Може, удасться дещо й на наше бідне поле перенести». Вовсе не случайно, что именно последние, самые тяжелые 10 лет (правда, какие годы в жизни Франко были легкими?) активизировали желание творца «Моисея» приступить к написанию биографии Данте и опубликовать переводы «Комедии» и сонетов. Начиная с 1907 года на страницах «Літературно–Наукового Вісника» появляется ряд «студий» Франко о Данте и его времени; шесть лет спустя, в 1913-м, тяжело больной поэт, обстоятельно переделав эти статьи, дополнив их собственным переводом части «Божественной комедии» и анализом лирической и дидактической поэзии великого флорентийца, издал все это в виде единой книги (И. Франко, «Данте Алігієрі», Львов, 1913 г.). Книга эта, без преувеличения, — одна из наиболее ярких (и, к огромному сожалению, последних) вспышек духовной энергии нашего Титана...
Франко — блестящий историк, литературный критик и Франко — первый, по сути, переводчик Данте — в этой книге прекрасно дополняют друг друга. Первые два раздела книги: «Средние века» и «Культура средних веков» рисуют широкий исторический фон, предшествовавший появлению Данте. Франко умел писать просто, четко и ясно («Кто ясно мыслит — тот ясно излагает», по Шопенгауэру), но не стоит забывать, что прежде чем взяться за перо, он тщательно проштудировал труды немецких и итальянских историков (Карл Федерн, Роберт, Крафт, Карло Гаспари...). Франко-ученый, таким образом, гармонично сливался с Франко- художником. Окончание книги — это биография и переводы.
И, бесспорно, только тот творец, кто, подобно Франко, постиг загадочную и гордую душу гениального итальянца, мог бы написать такие чудные, вдохновенные строки: «Дантова поема – се не лише малюнок даного закутка дійсного світу, який Данте переходив своїми ногами, і малюнок тої історичної доби з її героями й катастрофами, яку пережив Данте; се не лише малюнок того космічного порядку, який тогочасна наука бачила в світі з його поділом на землю, пекло, чистилище й небесні сфери; се не лише малюнок індивідуальної душевної драми, що відбулася в Дантовій душі; се щось іще більше, ще глибше: се малюнок душевного перелому в душі кожного чоловіка, того перелому, що починається гріхом, порушенням суспільного порядку та етичного закону, і через безодні завзятості, зневіри, розпуки доходить до жалю, каяття, покути і кінчиться розкошами поєднання і душевного відродження та заспокоєння. Се віковічна повість кожного з нас, кожного, хто думав, любив, помилявся, падав духом і знов підносився. Данте силою свого генія зробив... першу новочасну психологічну повість, першу студію новочасної душі, виведеної з гармонії і раз у раз занятої змаганням знов дійти до гармонії».
Да, он увидел в горячих очах Данте нечто свое, лишь ему данное, неповторимое. Состоялся диалог с глазу на глаз двух гениев. О том, что Франко постоянно сопоставлял свою судьбу с судьбой Данте, свидетельствуют очень интересные воспоминания общественного деятеля Северины Кабаровской, которая в январе 1914 года пришла поздравить Ивана Яковлевича с 40-летием творческой деятельности. Вот что она вспоминает: «Наша делегація вручила йому вінки, серед них – терновий, з білими трояндами. Франко затримався довше перед великим терновим вінком з китицею білих рож і червоними стрічками. – Від кого сей вінок? – спитав. – Від жіноцтва ходорівської землі. – Чому ж терновий? – усміхнувся неначе. – Бо тернова ваша слава... – А ця китиця білих рож? – Це китиця ясних хвилин у Вашому житті, високодостойний ювіляре! Він поглянув на мене швидко й допитливо, і тихо, і якось болісно сказав: – І стільки їх не було... але – додав у мент якийсь – ся хвилина, яку дали–сьте мені нині, є однією з тих білих рож...».
Не кажется ли Вам, читатель, что над этой сценой явно витает дух Данте? И еще: не чересчур ли редко мы, украинцы, смотрим в вечное, высокое небо? Ведь у нас был Франко, который мог на равных вести беседу с кем угодно из великих...
