У гениев тоже есть свои духовные, творческие вершины; удивительные взлеты пророческой энергии великих «будителей» нации (не только собственной нации, хотя, конечно, в первую очередь ее) преодолевают — если только мы способны быть их свободными собеседниками — огромные временные и пространственные расстояния и, будто бы в яркой вспышке молнии, освещают истину. Вечную истину, которая так нам нужна. Вечную истину Добра, Любви, Свободы.
У Шевченко такой «поднебесной» вершиной его поэзии (это — шедевр поэзии политической, историософской и, в то же время, щемяще-лирической) является, вне сомнения, его «Кавказ». Уже первые слушатели прославленной поэмы были поражены невиданной, отчаянной смелостью автора, который с нескрываемой ненавистью, сарказмом, презрением и отвращением создал, сорвав лицемерные маски имперского «просвещения», «благоденствия» и «порядка» («До нас в науку! Ми навчім, Почому хліб і сіль почім!»), страшную картину мертвого, свинцового деспотизма, сковавшего, кажется, навсегда и намертво, будто вечный лед Арктики, все живое на безграничных пространствах империи Романовых. Эта страшная картина чем-то напоминает ужасные офорты Франсиско Гойи (воистину, «сон ума порождает чудовищ», а казнь неволей — навеки блаженно-счастливых рабов...). Троюродный брат Шевченко, Варфоломей, которому поэт зачитывал отдельные фрагменты произведения где-то в конце сентября 1845 года, три десятилетия спустя вспоминал: «Раз ходили мы с Тарасом по саду; он стал декламировать «За горами гори, хмарою повиті...» Я слушал, затаив дух; волосы у меня поднялись дыбом! Я стал советовать ему, чтобы не очень заходил он в облака». До того, как «Кавказ» впервые был напечатан (заметим две вещи: за границей и еще при жизни Тараса Григорьевича!) в лейпцигском издании «Новые стихотворения Пушкина и Шевченко» (1859 год) — хотя, почти третья часть строк имеет разночтение, четыре строки пропущено вообще — эта поэма распространялась по всей Украине и на территории России в десятках, сотнях рукописных списков. Именно за «Кавказ» (он, похоже, был выделен среди других антитиранических произведений Кобзаря) Шевченко было так нещадно наказан Николаем І.
Откуда такая жестокость царя? Почему это произведение с таким любопытством, так жадно читали — рискуя свободой, а не только карьерой? Сверхактуальная тема: колониальная война России на Кавказе, которая именно тогда, в 1845 году, была в разгаре? (Напомним к слову, что непосредственным творческом толчком к написанию «Кавказа» была полученное Шевченко в августе-сентябре 1845 года известие о внезапной смерти близкого знакомого поэта, художника Якова де Бальмена, иллюстратора «Гайдамаков» и «Гамалии» — находясь в действующей армии на Кавказе, де Бальмен во время неудачного Даргинского похода имперских войск погиб в столкновении с горцами). Блестящее творческое мастерство Шевченко, который владел, подобно выдающимся композиторам — авторам грандиозных симфоний, всем регистром художественных приемов — от сокрушительного сарказма до высокой патетики («І вам слава, сині гори, Кригою окуті. І вам, лицарі великі, Богом не забуті. Борітеся — поборете, Вам Бог помагає! За вас правда, за вас слава І воля святая!»)? Все это было существенным, но, может быть, и не основным.
В этом уникальном даже для Шевченкового пера произведении, уникальном испепеляющей силой ненависти к любому насилию над человеком или целым народом (и родным, украинским, и вольнолюбивыми народами Кавказа — ведь Шевченко прекрасно понимал, гениально воплощая стремление украинцев к национальному и социальному освобождению, что чужой боли не бывает!) дано разительной силы обобщение имперской системы Романовых, построенной на захватнических войнах, лжи и репрессивном аппарате «сыска», доносов и цензуры. Главное, что это (разве только тогдашнее?) имперское государство все время агрессивно расширяло свои границы, «собирало» все новые и новые земли — будто бы и действительно не осознавая, где же, собственно, заканчивается исконная этническая территория россиян... Настоящие, тщательно скрытые политические и психологические мотивы такого агрессивного курса с удивительной четкостью и трезвостью воспроизвел в «Кавказе» Шевченко: «Ми християне; храми, школи, Усе добро, сам Бог у нас! Нам тільки сакля очі коле: Чого вона стоїть у вас, Не нами дана; чом ми вам Чурек же ваш та вам не кинем, Як тій собаці! Чом ви нам Платить за солнце не повинні! Та й тілько ж то! Ми не погане, Ми настоящі християне, Ми малим ситі!» Уместно напомнить эти слова одного из наиболее гениальных художников восточнославянского мира, брошенные в лицо «христианнейшим» имперским захватчикам разного ранга, на совести которых море пролитой крови в годах 1816 — 1859, 1944, 1994 — 2004 — напомнить их ярым сторонникам единства «восточнославянской цивилизации».
Глубокий, в полной мере актуальный и сейчас анализ «Кавказа» (как и другой антидеспотической поэмы Шевченко — «Сон») встречаем в исследовании Ивана Франко «Темное царство» (1881; 1914). По мнению Франко, определяющей чертой зрелого Шевченко является «любовь ко всем славянам, притесняемым чужими, а далее любовь ко всем людям, угнетаемым оковами общественного неравенства, неправды и неволи». Эти вольнолюбивые мотивы у Шевченко имеют воистину исключительное значение — ведь он бросил бесстрашный вызов деспотическому общественному строю (чуть ли не первый в России!), живя в государстве, где, по словам Франко, вообще «политикой заниматься нельзя, когда под словами «заниматься политикой» хотим понимать свободное обсуждение действий и распоряжений правительства, свободную критику государственного строя и публичной жизни. В абсолютном государстве, где воля царя — закон, и где тем самым закон основан не на каких-то, для каждого ясных и понятных принципах, а на воле одной, всевластной единицы, нет никакого основания или возможности — критиковать законы, критиковать строение и ход государственной машины. Если правдой является то, что сказал Щедрин о русской свободе слова вообще, что в России можно только «молоть пустяки», то вдвойне правдивый будет такой суд о критике политического уклада и действий власти, а особенно единой, всемогущей власти — царя. А где нет свободы слова, там нечего и говорить о свободном выражении чувств, которые пробуждаются в сердце свободного и мыслящего человека под давлением политического самоволья». (Эти чеканные формулы Франко как будто взяты со страниц «недобитой» русской оппозиционной прессы наших дней — а им уже более 100 лет!) «Кавказ» для Франко — «это огненная инвектива против «темного царства» с положения общечеловеческого, это, может, самое лучшее свидетельство могущественного, всеобъемлющего искренне человеческого чувства нашего поэта». И далее: «Кавказ», который является словно одним огромным взрывом чувства, также, что касается формы, должны считать одним из лучших произведений Шевченко». История полностью подтвердила правильность этой оценки Ивана Яковлевича Франко.
Однако стоит иметь в виду еще одно обстоятельство. В полной мере «Кавказ» может быть понятен только в историческом контексте, в контексте трагических событий 40-летней русско-кавказской войны 1816 — 1859 годов (так долго продолжалось кровавое «подчинение» народов Кавказа империей). Вокруг этой войны накоплено множество «патриотических» мифов, просто выдумок и инсинуаций. Поэтому, лучший способ возродить истину — это обратиться к аутентичным историческим документам, мемуарам, воспоминаниям участников боевых действий и тому подобному.
И здесь очень полезными могут быть для заинтересованного и беспристрастного читателя «Записки во время управления Грузией. 1816 – 1826», принадлежащие перу знаменитого русского военного и государственного деятеля, героя 1812 года, генерала Алексея Петровича Ермолова (1777 — 1861). Их ценность является еще большей потому, что автором «Записок» является действительно неординарная, ярко одаренная личность, наделенная, между прочим, и определенным литературным талантом (читать эти воспоминания, написанные Алексеем Петровичем по «горячим следам» событий, а потом им же, на склоне лет, отредактированные для печати, просто интересно). Сильнейшая личность среди русской имперской элиты, которая «усмиряла» непокорных горцев. К тому же, Ермолов в своем рассказе искренне стремится быть откровенным и искренним, не скрывает поражений, просчетов и неудач. Словом, это тот случай, когда, образно говоря, посмотрев на «сливки», можно сделать вывод, каким же является «молоко». Что же мы видим на страницах «Записок»?
Прежде всего, из произведения Ермолова можно четко проследить механизм имперского «усмирения» Кавказа. А именно: высшая русская власть склоняла на свою сторону (подкупом, происками или силой) правителей кавказских небольших государств (ханств, княжеств и тому подобное) — Ермолов пишет об этом неоднократно и обстоятельно. Конкретно: за лояльность к царю предлагались звания генералов российской армии и постоянное жалование от 2 до 6 тыс. рублей серебром. Но, к сожалению для Алексея Петровича, такие мудреные мероприятия (кстати, типологически схожие с заигрыванием царского правительства Алексея Михайловича с украинскими гетманами и высшими должностными лицами наподобие Ивана Брюховецкого, Ивана Самойловича, Якима Сомко, Семена Зарудного...) далеко не всегда давали ожидаемый эффект. Ведь «нередко власть наша на Кавказе или мало признаваема была, или не с надлежащим уважением». Тяжело надеяться на кавказскую знать, потому что «ханы дани в казну не платят, никаких обязанностей не имеют, ниже за безопасность проезжающих через их владения не ответствуют. Русские иначе, как с благонадежным конвоем, проезжать не могут».
В этих строках Ермолова слышится такое оскорбление и гнев, будто бы кавказские ханы были обязаны(!), какими бы коррумпированными они ни были, защищать завоевателей-россиян и платить им налоги... Интересно, что дальше сам же русский наместник на Кавказе прямо признает, что «горские народы сильны, воинственны, никому доселе не покорствовали». И далее: «многие народы на Кавказе чужды всякого порядка, паче мусульмане». А может, дело просто в том, что этот русский «порядок» был отвратительным и неприемлемым для горцев? Генерал, герой и писатель Алексей Ермолов (кстати, его политические взгляды были настолько либеральны, что Николай І даже считал его близким к декабристам, и, в конечном итоге, отправил его в 1827 году в отставку) откровенно писал: «кабардинцы и чеченцы противостояли русским... Многие другие племена горцев мало еще покорствуют или из одного страха. От некоторых содержатся заложники (аманаты) во Владикавказе».
Да, были и заложники, и жесткое, нещадное разделение горцев на «мирных» (это те, кто соглашался принести присягу на верность царю) и «непокорных» (эти последние подлежали уничтожению). Именно так действовал даже «либерал» Ермолов, а тем более его преемники — Паскевич, Воронцов, Перовский и другие. Ответом горцев было появление знаменитого имама Шамиля, который под зелеными знаменами ислама 25 лет противостоял российской армии...
«Дрожи, Кавказ — идет Ермолов». Эти пушкинские строки — ключ к пониманию реальной сущности русской политики в этом регионе. И не только в этом (это прекрасно понимал Шевченко). И не только 200 лет назад (это далеко не всегда понимают наши политики).
