Окончание. Начало читайте «День», №№ 37-38, 42-43
Как бы странно это ни выглядело, факт до сих пор остается фактом: в оценке содеянного Прокоповичем зла (точнее - в нежелании об этом говорить) современная украинская историография недалеко ушла (это - минимум) от историографии советской и российско-имперской. Очень часто встречаем здесь такие дефиниции: «верный сподвижник Петра в деле коренного реформирования государства», «архитектор петровской «перестройки», «выдающийся философ-гуманист», «автор теории модернизации Российской империи» и т.д.
Здесь необходимы существенные уточнения. Прокопович действительно был выдающимся философом, математиком, логиком, историком (толковал русскую историю как сложный, но неизбежный процесс перехода от начальной целостности времен Киевского государства к расчленению с последующим крайне жестоким, но необходимым восстановлением утраченного единства. Разумеется, такая теория была одобрена Петром). Однако дело в том, что Феофан никогда не был гуманистом! Этот очень одаренный человек стал ведущим идеологом тоталитарного, абсолютистского Российского государства. Вопрос: должны ли мы гордиться тем, что Феофан был украинцем - или как раз этот факт должен стать основанием для горьких, самокритичных, крайне угнетающих раздумий?
Лишь немногие историки ХХ в. (в основном ученые украинской диаспоры) помнили и развивали мысль Михаила Грушевского: «Прокопович - прирожденный карьерист». Среди них, в частности, стоит упомянуть Бориса Крупницкого (1894-1956). Вот что он писал о Феофане: «Приблизившись к Петру, этот бывший панегирист Мазепы не только поддерживает, защищает и популяризирует его реформы, но и пишет, по царскому поручению, знаменитую «Правду воли монаршей», в которой, в частности, оправдывает перед народом и всем миром содеянное Петром с сыном Алексеем Петровичем» (которого «венценосный» отец замучил. - И.С.). «Он, - продолжает Крупницкий, - официальный пиит всех российских царей своего времени - Петра I, Екатерины I, Петра II, Анны Иоанновны. С чрезвычайным пониманием ситуации и придворных отношений он становится как раз на ту сторону, от которой зависит благо в государстве».
Более того, как указывает Борис Крупницкий, «когда, после смерти Петра I Прокопович все же чувствует себя под угрозой со стороны многочисленных врагов, не стесняется броситься в объятия страшного Преображенского приказа (центра пыток, кнута и дыбы. - И. С.), сотрудничая с ним до конца своей жизни и уничтожая своих действительных или мнимых врагов полицейскими методами. Его безоглядность и неразборчивость в средствах идет так далеко, что он, ища за чиновниками крамольных писем и доносов, губит сотни людей, в том числе иерархов православной церкви, в частности Феофилакта Лопатинского - человека высокой морали и чистой христианской жизни».
Неподкупная (несмотря на все трагедии) История сохранила для нас поистине красноречивые факты, которые могут быть отличным дополнением к словам Б. Крупницкого. Так, есть все основания утверждать, что именно Прокопович, этот предтеча последующих «самоотверженных малороссов» (именно о таких писал Шевченко: «грязь Москви»!), подал в августе 1723 года донос на наказного гетмана Павла Полуботка, обвиняя его в государственной измене, а именно - в тайных сношениях (переписке) с «предателем Орликом», в свое время - ближайшим соратником гетмана Мазепы, создателем знаменитой Конституции. Полуботок умер в тюрьме Петропавловской крепости в 1724 году, незадолго до смерти Петра. А Феофан - стал в году 1725-м первым по чести членом Святейшего Синода, архиепископом новгородским. И оставался в этих высоких духовных санах до смерти в 1736 году (умер своей смертью, не от пыток, не в сибирской ссылке, несмотря на то, что на престоле была крайне жестокая Анна Иоанновна)...
Интересные рассуждения о наследии и личности Феофана выразил Михаил Грушевский. Он отмечал: «Современники, люди западной культуры, которым приходилось иметь с ним дело, единодушно с удивлением и благодарностью (именно так. - И. С.) отзываются о его учености, культурности, человечности - как явлении исключительном в тогдашней российской столице. Но на его ближайшее окружение производили впечатление не столько его способности, знания и идеи, сколько блестящие успехи его карьеры. Он любил блеск, власть, богатство и представительность. Его владыческая резиденция славилась своими пирами, роскошью, сибаритством. Сковорода, который имеет в себе много общего с ним в идеологии и может в определенной степени считаться его идейным преемником, как человек и моральный характер - полный контраст ему, и насколько он оказывал необыкновенное моральное воздействие на свое окружение, настолько бесплодным с этой стороны был Прокопович. Интеллектуально он, возможно, был даже сильнее своего дальнего ученика, но морально стоял неизмеримо ниже. Особенно в последние годы его жизни (1730-1736), когда в борьбе со своими врагами он воевал не словом и убеждением, а политическими процессами, тюрьмой, пытками, производят особенно неприятное и гнетущее впечатление».
Михаил Сергеевич Грушевский, как видим, в свое время предложил к обсуждению интересную, малоисследованную и содержательную тему: Прокопович и Сковорода. Впрочем, вернемся к «практическим достижениям» архиепископа Феофана. Современный российский историк Евгений Анисимов, не только блестящий специалист по истории политических спецслужб в Российской империи XVIII века, но и честный, мужественный человек, напоминает, что именно при деятельном, непосредственном участии Прокоповича еще при жизни Петра был подписан царский указ, который обязывал, принуждал, заставлял (под страхом жестокого наказания) священников - «духовных отцов» - разглашать тайну исповеди своих «духовных сынов». И в случае, если таким образом они узнавали о «государственной измене», «злоумышлении против Его Царского Величества», «бунте» (пусть даже не было никаких доказательств), - немедленно сообщать об этом «куда следует» (тот же страшный Преображенский приказ). А там уже палачи свое дело знали хорошо.
Таким образом, тайна исповеди - вещь, священная для христиан, переставала существовать. Нечего и говорить, как это повлияло на авторитет православной церкви, к тому же уже полностью, стараниями того же Прокоповича, огосударствленной. Евгений Анисимов справедливо пишет: «Подвиг святого Иоанна Непомука Чешского, который не открыл даже под угрозой мученической смерти исповедальные откровения своей «дщери духовной» (жены короля, которую монарх страшно ревновал) и был подвергнут за это страшной казни - в России представить себе просто невозможно. Священник рассматривался властями как должностное лицо, которое служит государству вместе с другими чиновниками» (а разве не так было в недавние советские времена, и разве не так сейчас в России, и не только в России? Традиции Феофана Прокоповича живут!).
Далее Е. Анисимов делает вывод: «Священнослужители действовали как помощники следователей: напутствовали обвиняемых в застенках, исповедовали «государственных изменников», а затем подробно отчитывались об этом перед Тайной канцелярией. С деятелями церкви беспощадно расправлялись так же, как и с другими «государевыми рабами». Особого внимания заслуживает такое мнение Евгения Анисимова: «Надменное утверждение некоторых современных российских историков о том, что в России XVII-XVIII веков не было ужасов инквизиции Западной Европы, требует весьма и весьма существенных уточнений. Действительно, церковных судов, подобных инквизиции католической церкви, у нас в России не было. Но их роль образцово выполняли органы политического сыска, которые, как и государство в целом, взяли на себя функции защиты православной веры в ее единственной официальной версии». Добавим к этому: а кем был, собственно, Феофан Прокопович, как не инквизитором высшего ранга? Инквизитором, который в 1720 году прислал царю донос на архимандрита Гедеона, ненавистного своего врага, - и Петр наложил резолюцию: «О нем, Гедеоне, объявить в Синоде, и когда с него тот сан духовный сымут - накрепко пытать». И таких фактов - десятки, сотни...
***
Наследие Феофана Прокоповича, откровенно говоря, не только почти неизвестно в современном обществе (а мы, можно сказать, кровью платим все эти три века за сделанное им) - оно даже не проговорено, более того, не осмыслено. Конечно, более лестно, когда в центре внимания находятся яркие страницы национальной славы! Прокопович - совсем другой случай. Нельзя сказать, что национального позора (слишком значительный масштаб личности), но, во всяком случае, грозного национального предостережения, еще, похоже, не услышанного. А именно: вот какое зло способен творить высокообразованный интеллектуал-карьерист, весьма и весьма «амбициозный», который, руководствуясь установками двойной (а то и тройной) лояльности, ревностно и талантливо начинает служить другому государству, которое он не воспринимает как чужое, и помогает подавлять свободу своего народа, его церковь, его национальную идентичность. Это зло тем значительнее, чем талантливее человек, совершающий его, и чем герметичнее заблокированы социальные лифты в феодальном (полуфеодальном) обществе. При этом особенно важны качества и цели тех, кого поднимают такие лифты...
