В начале ХХ века в неотвратимость скорого обретения независимости Украиной верило буквально несколько десятков интеллектуалов. Правда, они звались Юлиан Бачинский, Левко Мациевич, Николай Михновский, Иван Франко... Но несравненно большее количество интеллигенции ограничивало свои мечты автономией украинских земель в составе конституционной монархии либо Романовых, либо Габсбургов. Собственно, и то «простонародье», которое чувствовало свою украинскость (а это был, наверное, только каждый десятый или даже двадцатый крестьянин и рабочий на Надднепрянщине, зато — почти весь сельский люд Восточной Галичины), не хотело большего, чем образование и пресса на родном языке и некоторые политические права — свобода слова, свобода вероисповедания, свобода собраний, выборность местной и региональной власти. Потому неудивительно, что позже многочисленные наблюдатели удивлялись: а откуда взялась эта Украина? Кто ее придумал?
Между тем, невероятно ускорив национально-политические процессы, на все наложила свой отпечаток Первая мировая война.
ВЕЛИКАЯ ИСТОРИЯ: ВОПРОС ВОПРОСОВ
В начале ХХ века несколько основных проблем портило картину в целом прогрессивного развития тогдашнего мира.
О чем идет речь?
Во-первых, о колониальном вопросе. Почти вся Африка, Океания, большая часть Азии (если учитывать российские колонии), ряд территорий Америки и, наконец, часть Европы, включая украинские земли, пребывали в состоянии колониальной зависимости (прямой, зафиксированной международно-правовыми документами, неявной, когда речь шла о европейских владениях империи Романовых, и опосредствованной, если говорилось о Туве или Хиве, находившихся под контролем тех же Романовых, или Египте, где господствовали британцы). И как национально-освободительные движения в ряде колоний и зависимых стран, так и стремление имперских государств к переделу колоний были неопровержимыми фактами, объективно подрывавшими действующее положение дел.
Во-вторых, о проблеме социального государства (подробнее см. мою статью «В поисках свободы и справедливости», «День» №202, 7 ноября 2009). Несмотря на то, что эта проблема уже начала было решаться в передовых странах, большинство участников обоих блоков только подступали или еще даже не подступали к ней. Это имело прямым следствием стремительную люмпен-революционизацию населения в последней группе стран, причем речь шла не только о коммунистическо-большевистском типе революционности. Например, в Италии в начале 20-х с ним боролся и победил фашизм, в Германии, где достижения социального государства были разрушены, боролись коммунизм, анархизм, нацизм и ультранационализм. В Болгарии происходило что-то похожее, в Венгрии сначала к власти пришли местные большевики, потом установилась военная диктатура Но так или иначе внутреннее, скрытое «бурление» в государствах, где социальные проблемы были далеки от элементарного решения, подталкивало элиты к попыткам отвлечь общественность от проблем «маленькой победной войны».
В-третьих, даже в Европе, не говоря уже о других частях света, доминировали государства с архаическими формами правления, а нередко — с недемократическими политическими режимами (например, в Российской или Оттоманской империях). Это не давало возможности властным элитам как рационально прогнозировать будущее и рассчитывать свою деятельность, так и находить оптимальные ответы на вызовы ситуации, а в то же время порождало своеобразный массовый патернализм, надежды на то, что «светлейший цесарь все знает и обо всем заботится». Тем тяжелее стало «социальное похмелье», когда оказалось, что все не так просто...
Конечно, эти проблемы можно было бы решить эволюционным путем, хотя это заняло бы больше времени, однако, случилось так, как случилось.
НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ
Украина была одним из главных театров военных действий Первой мировой войны. Сначала в сферу войны были вовлечены Волынь, Галичина и Закарпатье, потом к ним присоединились Буковина и Подолье. В 1914 — 1915 годах российская армия оккупировала Галичину и установила там жесткий оккупационный режим — с принудительной русификацией, запрещением греко-католической церкви и украинских партий, массовыми казнями неблагонадежных, депортацией десятков тысяч человек вглубь Российской империи и, конечно же, масштабными еврейскими погромами и запретом всех еврейских общественных организаций. После возвращения себе галицких земель после наступления летом 1915 года австрийская власть, в свою очередь, «зачистила» всех, кого хотя бы теоретически можно было заподозрить в русофильстве, а вместе с ними и немало преданных украинских патриотов. Именно на украинских территориях в 1916 году был осуществлен один из двух успешных в той войне прорывов эшелонированного фронта на стратегическую глубину. Если на Западном фронте такой прорыв был осуществлен в 1918 году с помощью тысяч танков, то здесь была использована разработанная генералом Сергеем Дельвигом (в будущем — начальником артиллерии УНР) стратегия артиллерийского наступления и ядовитые газы — тогдашнее самое эффективное оружие массового уничтожения. Этот прорыв, названный по фамилии командующего Юго-Западным фронтом «Брусиловским», впрочем, не завершился полным крахом австрийской армии — не хватило боеприпасов, чтобы пролагать огнем путь пехоте, и резервов, чтобы развить наступление. Поэтому войска с обеих сторон остановились, снова нарыли сотни километров траншей, натянули перед ними колючую проволоку и зазимовали на новых позициях — фронт проходил через Буковину, Восточную Галичину и Волынь...
А вся территория вглубь — до Киева, по одну сторону фронта, и до Кракова и Братиславы — по другую, превратилась в оперативный тыл. А что это значило? Скопление войск, невозможность нормальной хозяйственной жизни, реквизиции, тиф и холера, разгулы офицеров-отпускников, использование значительной части образовательных и культурных учреждений для потребностей войны и тому подобное. Впрочем, за пределами фронтового тыла жизнь тоже не была медом. Перед 1917 годом в российское войско было мобилизовано более 3,5 миллионов солдат-украинцев, в австро-венгерское — более 250 тысяч. После стремительного подъема промышленность на украинских территориях переживала не лучшие времена. Нет, военных заказов хватало, но основные фонды, то есть оборудование, коммуникации и помещения с 1914 года не менялись и не совершенствовались. Квалифицированной рабочей силы не хватало (только за первые дни войны было мобилизовано более 30% рабочих Донбасса), поэтому в украинские губернии массово завозили неквалифицированных работников из российской глубинки. И все равно было мало: только в Екатеринославской губернии по состоянию на 1916 год не хватало 104 тысяч рабочих. Но если промышленность все же набирала обороты, хоть и работала из последних сил, то с сельским хозяйством было туго. Объемы производства товарной продукции там сокращались. Не очень помогло привлечение к работе военнопленных и беженцев — их труд оказался непродуктивным. На начало 1917 года в Украине осталось 40% довоенного количества работоспособных мужчин в сельском хозяйстве; для потребностей войска было конфисковано почти 3 миллиона коней, что существенно подорвало мелкие и средние крестьянские хозяйства.
Одновременно с этим заметно ускорились процессы трансформации украинского этноса в нацию. Западный исследователь Марк фон Гаген утверждает, что война подняла украинский вопрос до беспрецедентного уровня и привела к сильному подъему национального движения. Если формирование современных наций было результатом модернизационных процессов, то, собственно, эта война была наибольшим вторжением модерного мира в традиционную жизнь крестьян, которые составляли абсолютное большинство в социальном составе всех этнических групп в этом регионе. Ведь в конце XIX века украинские крестьяне могли выбирать между тем, идти ли работать на соседние шахты, фабрики и заводы, или продолжать заниматься сельским хозяйством, перебираясь в далекие Сибирь, Казахстан или Дальний Восток. Однако даже миграция вела к продолжению традиционного стиля жизнь, на котором крайне мало отражались модернизационные влияния. А вот массовая мобилизация украинских крестьян в армию лишала их выбора между традиционным и модерным миром. Они были вынуждены идти на войну. Позитивным результатом было то, что они научились обращаться с военной техникой (по тем временам самой модерной), прошли суровую школу военной муштры, которая давала им представления о преимуществах организации и дисциплины. Неслучайно именно солдаты, «люди с ружьями», пользовались наибольшим уважением в украинском селе во время революции и обеспечивали готовое руководство для крестьянских движений.
А еще Первая мировая война ускорила процесс трансформации «из крестьян в нацию» другим образом. Большинство мобилизованных на фронт крестьян четко не представляли себе, что же является той Родиной, за которую они должны были отдать свою жизнь. Чаще всего они идентифицировали себя не с определенной нацией, а с тем регионом, в котором жили до войны. Их мобилизовали в имперские армии, которые были полиэтничными по своему составу. Ежедневные встречи в окопах и в тыловом быту с представителями других этносов помогали им осознать свою самобытность, особенно когда они становились жертвами насмешек, предубеждений или враждебности на национальной почве (а такие случаи были обычным делом в австрийской и российской армиях). С другой стороны, армии «их» империй завоевали чужие территории с населением, которое разговаривало на том же языке, пело те же песни, имело такие же традиции и обычаи, что и они сами (как это было в случае, скажем, завоевания российской армией, в которой служило много украинцев-надднепрянцев, австрийской Галичины). Такие непосредственные контакты между украинцами с обеих сторон фронта ускоряли кристаллизацию национальной идентичности, утверждает Марк фон Гаген. И это действительно так. Скажем, драматург Николай Кулиш (гражданская специальность — агроном, военная — артиллерист) позже отмечал, что впервые осознал себя украинцем в Галичине, пребывая там с российским войском. Еще пример: Сечевые стрельцы, после того как подроссийская западная Волынь в 1915 году была занята австро-немецким войском, открывали там украинские школы и возобновляли в селах «Просвіти» (запрещенные царским правительством перед началом Первой мировой войны).
К тому же именно во время войны впервые за долгое время появились украинские национальные части. Сначала в составе австрийского войска (упомянутые уже Сечевые стрельцы), потом — с лета 1917 года — и в составе российской армии. Австро-Венгрия и Германия использовали финских, польских, украинских и других военнопленных для формирования национальных легионов, которые должны были бороться за национальное освобождение своих народов от Российской империи. С другой стороны, Антанта провозгласила, что среди прочего она ведет войну за реализацию права наций на самоопределение. Украинцы, понятно, не могли воспользоваться этим принципом из-за специфически негативного отношения Петрограда к украинскому движению. Но формирование, скажем, польских и чешских легионов в составе российской армии создало прецеденты, которыми в 1917 году воспользовалась Центральная Рада, требуя разрешения (и добившись его) на создание украинских национальных военных формирований как гаранта национальной автономии и национальных прав.
После поражений в 1915 году власть Российской империи вынуждена была пойти на определенные уступки обществу, привлекши к организации тыла общественность, прежде всего земства. В тылу Юго-Западного фронта практически все земские организации в 1917-ом были явочным порядком украинизированы; скажем, на ответственной должности в земстве служил Симон Петлюра. Что же касается Австро-Венгрии, то на ее территории были сформированы определенные представительские структуры: Главный украинский совет во главе с Костем Левицким, созданный лидерами западноукраинской политической элиты, с депутатами разных уровней включительно, и Союз освобождения Украины, основанный группой политэмигрантов из Восточной Украины — Владимиром Дорошенко, Дмитрием Донцовым, Андреем Жуком, Николаем Зализняком и другими). В мае 1915 года на базе этих двух структур в Вене появляется Общий украинский совет, который становится единственным представительским органом всего украинского народа в Австро-Венгрии. Будущее Украины представлялось членам Общего украинского совета в виде независимого государства, союзного Австрии и Германии; в пределах этого государства должны были быть объединены все этнические украинские земли, а политическим строем должна была стать конституционная монархия с парламентским правлением. Но эти идеи не нашли поддержки ни со стороны австрийских, ни немецких, ни польских кругов — что, кстати, лишний раз доказывает абсурдность и фальшивость тезиса ряда российских авторов прошлого и современности об Украине как «немецкой выдумке».
Наконец, несколько сотен тысяч воинов-«схидняков» попало в австрийский и немецкий плен, а несколько тысяч галичан — в плен российский; немало гражданского галицкого люда было депортировано вглубь империи Романовых. Это тоже способствовало осознанию всеукраинского единства, а кроме того, поднимало простой и логичный вопрос: какова собственная цель украинцев в этой войне? За что они погибают и страдают? Ради того, чтобы Романовы присоединили к своей империи Константинополь или чтобы Габсбурги имели владения в Африке?
«НЕМЕЦКАЯ ИНТРИГА» ИЛИ СЛЕДСТВИЕ САМООПРЕДЕЛЕНИЯ МАСС?
Украины в геополитических планах ведущих мировых государств в первые годы войны не было. Были политики и генералы, которые понимали важность украинского вопроса, причем в обоих лагерях — Антанты и Центральных государств. Скажем, известный историк Арнольд Дж. Тойнби еще в 1915 году отмечал: «Малорусский элемент составляет почти треть всей расы, и если он будет оторван от основной массы и создаст собственную орбиту тяготения, это в критической степени ослабит всю систему», следствием чего станет распад или, по меньшей мере, паралич Российской империи. Но в составе австрийского войска был создан всего один батальон Сечевых стрельцов, тогда как добровольцев хватало на целую дивизию. Если же прибавить к добровольцам мобилизованных, то получилось бы два-три армейских корпуса, которые бы воевали не за призрачные империалистические цели, а за воссоединение Родины. Но для Габсбургов (кроме одного — лейтенанта Вильгельма, ставшего Василием Вышиваным) украинцы и Украина были чем-то эфемерным. Так же, как и для немецкого Генштаба, который щедро выделял средства на подрывную работу в Российской империи, а потому сразу же положил глаз на большевиков и лично Ленина. «Без нашей постоянной поддержки большевистское движение никогда не смогло бы достичь такого размаха и влияния, какое оно сейчас имеет, — отмечал статс-секретарь иностранных дел Германии Рихард фон Кюльман. — Только тогда, когда большевики стали получать от нас постоянный приток фондов по разным каналам и под разными вывесками, они смогли поставить на ноги свой главный орган — «Правду», вести энергичную пропаганду и значительно расширить узкий в начале базис своей партии».
Определенные средства были вложены и в поддержку, как писали сами немецкие официальные деятели, «сепаратистских движений» на территории Российской империи. В связи с этим некоторые историки (и не только современные российские, но и украинские) говорят о том, что, мол, украинская государственность в ХХ веке — это результат деятельности немецких спецслужб, и вообще Украину как таковую придумали немцы, но это не больше, чем немецкая интрига. Действительно, такие деньги выделялись, и известны фамилии тех украинских политиков, которые сотрудничали с немецким и австро-венгерским Генеральными штабами: Владимир Дорошенко, Александр Скоропис-Йолтуховский, Андрей Жук, Николай Зализняк, Марьян Меленевский. Но эти политики известны сегодня преимущественно историкам. А максимум, на что они сподобились во времена Украинской революции, это на членство в Центральной Раде или на управление губерниями. Революция в Украине была возглавлена совсем другими людьми, в то время как Ленин, Луначарский, Коллонтай, Воровский, Антонов-Овсиенко, Радек, Зиновьев — те, кого связывают с немецкими деньгами в российской революции — это большевистские политики первого ряда.
А в то же время и большевики с Лениным во главе до 1917 года даже автономию украинских земель всерьез не рассматривали; ими за все время борьбы с царизмом была напечатана одна-единственная листовка на украинском языке. Да и после провозглашения независимости Украины позиция ленинцев долгое время практически не менялась. Например, в резолюции I съезда КП(б)У, состоявшегося летом 1918 года, ставилась задача «бороться за революционное объединение Украины с Россией на принципах пролетарского централизма в пределах Российской Советской Социалистической Республики». Это и не удивительно: КП(б)У была создана на правах областной организации РКП(б). А в программе последней, принятой в 1919 году, отмечалось: «Как одну из переходных форм на пути к полному единству партия выставляет федеративное объединение государств, организованных по советскому типу». Вот так на самом деле смотрел Ленин до конца 1922 года на самостоятельность Украины. И как бы мы сейчас ни относились к Льву Троцкому, именно он от имени «красной» России без согласования с ЦК РСДРП(б) признал 28 декабря 1917 года право Украинской Народной Республики самостоятельно действовать на международной арене...
...Одним словом, вызревание национального духа, прежде всего на Надднепрянщине, происходило быстро, набрав особо радикальные темпы после свержения династии Романовых в Петрограде (в чем, кстати, самое активное участие принял лейб-гвардии Волынский полк). Как заметил позже известный ученый Дмитрий Чижевский, Украина «проходила ускоренный курс развития». В этом были и свои минусы, ведь новоприобретенная украинская идентичность не могла стать устойчивой сразу у всех десятков миллионов неофитов, в том числе и у миллиона украинских воинов, провозгласивших поддержку УНР; национальные интересы не в состоянии были сразу отодвинуть на второй план чувство единства с «братьями по классу» или «православным людом» бывшей Российской империи. Но в любом случае с украинским самоопределением значительных масс крестьянства, казачества, мещанства, рабочих и разночинной интеллигенции Надднепрянщины, Слобожанщины, Таврии, Волыни, Галичины, Буковины и Закарпатья отныне пришлось считаться всем тем, кто не замечал существования Украины или считал, что ее можно «прикупить» задешево. И провозглашенная во время войны независимость Украины тоже стала фактом Великой Истории, какие бы трансформации с этой независимостью в дальнейшем не происходили.
