Игорь Сюндюков сделал очень cвоевременную и полезную вещь: напомнил о юбилейной дате со времени выхода в свет первого тома «Капитала» Маркса (см. «День» № 163-164 от 16 сентября 2017 года). Резонным является и его призыв к дальнейшему изучению и обсуждению идей Маркса. Тем более что в мире до сих пор сотни миллионов людей (я не считаю населения «краснознаменных» государств, то есть «марксистов по рождению») искренне считают себя марксистами, не имея никакого представления об «аутентичном Марксе», и так же сотни миллионов людей категорически не хотят ничего слышать о Марксе — на тех же основаниях. По собственному опыту: десять лет тому назад пришлось быть в двух прямых телеэфирах по случаю очередного юбилея того же первого тома «Капитала», так вот, депутат-коммунист утверждал, что «Капитал» — это очень хорошо, потому что содержит программу движения к коммунизму, а депутат-нацдем настаивал, что «Капитал» — это очень плохо, потому что содержит программу движения к коммунизму. Между тем ни в одном томе «Капитала» Маркс не употребляет понятие «коммунизм». И не случайно.
Поэтому позволю себе делом ответить на призыв Игоря Сюндюкова. О Марксе-политике и Марксе-ученом я уже писал в статье «Маркс против Маркса, или Почему невозможен коммунизм?» («День» №34, 2010), а более детально о тоталитарных идеях, выраженных в «Манифесте коммунистической партии» и воплощенных Сталиным, — в целом ряде заметок. Сегодня же у меня есть цель сосредоточить внимание именно на наработке Карла Маркса как работника-исследователя
Разделение наработки Карла Маркса на произведения «молодого» и «зрелого» кажется определенным упрощением. Все намного сложнее. Молодой Маркс — целостная фигура — и в философии, и в поэзии, и в политике, а вот зрелый, начиная с «Манифеста...» — это человек, распахнутый на политика-идеолога и работника-исследователя. То же самое, только в меньшей мере, касалось и Энгельса. То есть речь должна идти не только о тех или иных идеях, но и о внутренней трагедии автора «Капитала».
В первом томе «Капитала» и подготовительных работах к нему был детально (исходя из теории «трудовой стоимости») проанализирован процесс образования добавочной стоимости, описан механизм капиталистической эксплуатации и начерчен выход из будущего цивилизационного кризиса, каким он представлялся Марксу: отрицание частной собственности, что является возвращением к такой разновидности индивидуальной собственности, которая в то же время является и собственностью общественной. Длительное время почти все марксисты трактовали это как простую национализацию большой собственности или ее обобществление под рабочим контролем и при этом умудрялись выпустить четко прописанный вывод: следствием экономических и политических процессов станет «общество ассоциируемых производителей», которое поставит под контроль производительные силы и высвободит их развитие от оков, вызванных господством частной собственности. При этом на месте этой собственности появится не государственная, как в «Манифесте...», а индивидуальная (individual property), которая сохранит достижение капиталистической эры и станет основой общественной, социально значимой собственности (social property).
Расшифровка этой формулы содержится в третьем, незавершенном и выданном после смерти Маркса томе «Капитала». Речь идет об «отмене капитала как частной собственности в пределах самого капиталистического способа производства», то есть о кооперативных производствах и акционерной собственности рабочих, которая дает им возможность приобщаться к управлению производством. «Капиталистические акционерные предприятия, как и кооперативные фабрики, — писал Маркс, — следует рассматривать как переходные формы от капиталистического способа производства к ассоциируемому». Эту идею развил Энгельс: «Капиталистическое производство, которое ведется акционерными обществами, уже больше не частное производство, а производство в интересах многих лиц, которые объединились». Ну, а кооперативы тем более не частные структуры, потому что здесь складываются вместе не только финансы, но и производительные возможности, живой труд субъектов производственного процесса. Это — принципиально другое качество, чем просто сумма капиталов в каком-то тресте; собственно, эту идею и подхватил Ленин, в 1922 году во время своей болезни, проштудировав третий том «Капитала» (в оригинале, потому что русского перевода еще не было) и заявив о «коренном изменении всей точки зрения нашей на социализм» и о социализме как «строе цивилизованных кооператоров»; мол, сначала придется идти «к созданию основных предпосылок цивилизации», а затем уже попробовать воплотить тем или иным способом коммунистические идеи; процессы эти будут длиться десятилетия, поколения, эпохи, иначе — «всероссийская мясорубка». Однако уже было поздно; тяжело больной Ленин со своими опасными для партии идеями очутился в искусственно созданной изоляции в Горках и честно отметил: «Мы полностью провалились».
Но вернемся непосредственно к «Капиталу». В его первый том в силу логики материала вошли далеко не все итоги рассуждений Маркса, зафиксированных в его подготовительных рукописях (Grundrisse). Там содержатся выводы относительно научного характера экономики, когда «процесс производства выступает не как подчиненный непосредственному мастерству рабочего, а как технологическое применение науки», когда труд рабочего становится не ключевым узлом, а «всего лишь моментом процесса производства». Появляются понятия «всеобщего общественного знания», «всеобщего интеллекта», согласно чему должен быть перестроен процесс социальной жизни, «общественных производительных сил в форме знания» и тому подобное — можно было бы приводить и приводить цитаты о том, что радикально меняется сама суть производства («системы машин», «автоматизированного процесса»), которое теперь будет определяться уровнем науки и техники, а не физическим трудом. Казалось бы, сказав «а», нужно сказать и «б»: главными действующими лицами процесса производства теперь становятся инженеры, менеджеры, научные работники и технологи, а наиболее ценной собственностью — научные знания. Но Маркс, похоже, испугался собственных выводов и ограничился тезисами о «всеобщем труде», который становится на место физического, и о свободном времени как времени для «полного развития индивида», — а само это развитие, мол, превращается в «наибольшую производительную силу». Если перевести это на нормальный язык, то оно и будет означать — не пролетарий, а интеллектуал стал двигателем прогресса, и все будет решать собственность не на станки и железные дороги, а на знание и на головы, в которых вмещено это знание. Ведь каким еще может быть «всеобщий труд», кроме интеллектуального? Ни пахота поля трактором, ни управление самолетом, ни работа даже за модерным станком.
Частично эти идеи вошли в третий том «Капитала»; не случайно Энгельс попробовал распутать «диалектический клубок противоречий» и на исходе жизни повел речь относительно «пролетариев умственного труда», то есть интеллектуалов, которые становятся органичной частью рабочего движения. Однако и он не осмелился прямо сказать «б».
А еще в ходе своих студий Маркс, похоже, неожиданно для себя самого, обнаружил: в индустриальном обществе, основанном на машинном труде, даже на совершенных полностью автоматизированных системах машин, желанное им освобождение человека, его возвращение к себе невозможно. «Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по сути вещей оно лежит по ту сторону материального производства». Между тем адекватный машинному, даже системно автоматизированному (о нем — вещи фантастической в те времена — также говорится в этих текстах) производству способ организации производства — это капитализм. А по Марксу, пока определенный способ производства не исчерпает возможность своего развития, он не уходит с арены истории. Следовательно, коммунизм даже теоретически невозможен, пока существует индустриальное общество. Преодоление частной собственности становится возможным, когда в основе производства появляется сила природы, «прирученная» человеком, трансформируемая им, когда наука и знания становятся основой общественного производства, а свободное время — мерилом богатства, когда труд за пределами абсолютно необходимого для жизни станет «общей потребностью» и когда реализуется историческая миссия капитала, и «всеобщее трудолюбие... разовьется как всеобщее достижение нового поколения».
Это открытие, а также вывод о принципиальном отличии сельского хозяйства от промышленности (который был сделан, на мой взгляд, под воздействием трудов Сергея Подолинского), которое Маркс попробовал преодолеть с помощью внедрения понятий двух разновидностей земельной ренты, но не совсем удачно, и имели впоследствии, что второй том «Капитала», полностью готов через несколько лет после выхода первого, Маркс не захотел печатать, а третий том так и оставил недописанным, пытаясь выйти за пределы собственных предубеждений.
А то, что такое движение было, свидетельствует, что, кроме всего прочего, на склоне лет Маркс отмечал, что «мы не отрицаем, существования таких стран... в которых рабочие могут достичь своих целей мирными средствами»; после смерти своего друга Энгельс, пытаясь выпутаться из этой ситуации, ввел понятие «пролетарии умственного труда» и начал говорить о том, что революция не нужна в странах с общим избирательным правом, поскольку это «страны, где народное представительство сосредоточивает в своих руках всю власть, где конституционным путем можно сделать все что угодно, если только имеешь за собой большинство народа». Настораживает, впрочем, «все, что угодно», однако опять-таки не случайно Маркс и Энгельс использовали в это время понятие «демократия рабочего класса» и отметили, что от капиталистов можно будет откупиться, и это станет оптимальным вариантом.
Но при этом ни Маркс, ни Энгельс не дезавуировали своих насыщенных радикальной идеологией предыдущих произведений, в частности, «Манифеста...», более того — переиздавали его с предисловиями в подтверждение правильности основных идей, правда, дистанцируясь от чрезмерного насилия, невзирая на то, что в начале 1850-х Энгельс в письме к Марксу назвал Союз коммунистов, программным документом которого был «Манифест...», «отарой ослов».
Поэтому страх перед собственными научными выводами и нежелание пересмотреть свои ошибочные идеи привели к тому, что «отары ослов» в ХХ веке, по данным «Черной книги коммунизма», уничтожили около 100 миллионов людей.
