Продолжение. Начало читайте — «День» №220-221
2. УКРАИНСКАЯ ЭМИГРАЦИЯ МЕЖВОЕННОГО ПЕРИОДА
Выдающийся деятель освободительного движения, а в эмиграции — руководитель Украинского социологического института в Праге Никита Шаповал оценивал численность эмигрантов из подроссийской Украины по состоянию на 1929 год ориентировочной числом в 185 тыс. человек. По его подсчетам, наибольшее количество эмигрантов дали украинцы, мобилизованные в белогвардейские армии из южных районов Приднепровья и Кубани — до 100 тыс. человек. Второе место занимала политическая эмиграция — до 70 тыс. человек. Среди них были бывшие военнослужащие вооруженных сил Украинской, Западноукраинской и Кубанской народных республик, чиновники этих государств и работники их зарубежных представительств. На третьем месте были украинцы, оказавшиеся в Европе во время мировой войны — до 15 тыс. человек. Сюда входили бывшие военнопленные российской армии и военнослужащие в составе экспедиционных корпусов, размещенные во Франции, Бельгии, Великобритании и Греции. Н. Шаповал признавал, что эти количественные оценки минимальны: «Если бы действительно пересмотреть «русскую» эмиграцию, то мы бы там на удивление нашли украинцев больше, чем кто-то себе представляет».
В ноября 1921 года Совнарком РСФСР издал декрет об амнистии рядовым участникам вооруженных формирований, в том числе украинских. Как и военнопленные, они имели возможность вернуться домой. С тех пор представители советских правительств России и Украины развернули пропагандистскую работу в общественных организациях эмигрантов с целью склонить их к возвращению. Для национально сознательных украинцев «переход к большевикам» оказался довольно болезненным актом, но немало из них все-таки решались вернуться на родину.
Владимиру Трощинскому удалось разыскать интервью Симона Петлюры представителю эмигрантской прессы о положении украинской эмиграции. «Умови її життя, — говорил Петлюра, — як матеріальні, так і правові, надзвичайно тяжкі. Порівняно вони є сприятливі в Чехословаччині. Не так мається справа в Румунії і в Німеччині, а особливо в Польщі. Тут становище українців куди важче: матеріально не забезпечені, пригнічені правовими обмеженнями, вони підлягають з морального боку важким переживанням у зв’язку з тою політикою, яка проводиться до місцевого українського населення».
3. СОВЕТСКИЙ ФЕДЕРАЛИЗМ
Двухэтажная конструкция власти в ленинском государстве-коммуне позволила большевикам создать иллюзию решения национального вопроса без малейшего вреда для сохранения степени зацентрализованности государственного управления, свойственного дореволюционной империи. Главная вертикаль власти, демагогически названной советской, объединила многонациональную страну стальными обручами коммунистической партии. Благодаря построению на основе «демократического централизма» она обеспечила своим вождям диктаторскую власть. Диктатура вождей дала возможность строить советскую вертикаль власти как угодно: сначала в виде договорной федерации независимых республик, а с 1923 года — в форме «союза равноправных советских государств».
Лживость советского федерализма стала понятной даже для такого сторонника федеративных связей между народами империи, распавшейся в 1917 году, как Михаил Грушевский. Работая в эмиграции над новой программой Украинской партии социалистов-революционеров вместе с А. Жуковским, М. Чечелем, Н. Шаповалом и М. Шрагом, он летом 1920 года опубликовал статью «УПСР и ее задачи», в которой решительно высказался против федеративной связи с большевистской Россией. «Тою федерацією, — подчеркивал он, — котру своєю волею декретувала на Україні, а на практиці звела до повної й абсолютної залежності України від московського центру, навіть без якого-небудь путящого самоврядування, вона сама поховала для українців ідею федеративної Росії».
Оказавшись в эмиграции в ноябре 1920 года, Симон Петлюра заявил, что борьба под флагом УНР будет продолжена. С этой целью он создал Государственный центр УНР в изгнании. Будучи солидарным с оценкой М. Грушевским и его единомышленниками из среды УПСР сути советского федерализма, он в интервью зарубежному агентству «Русс-Пресс» (декабрь 1923 года) подчеркнул значимость опыта государствообразующих усилий украинцев в эпоху освободительной борьбы и с оптимизмом заявил: «База державного будівництва залишилася недоторканною. Знищити її навіть більшовики при всій їхній жорстокості й безцеремонності не в силах. Вона — в народі українському, в його творчих потенціях і усвідомленій волі до самостійного державного буття». Справедливость этих слов подтвердил символический акт самоликвидации Государственного центра УНР в изгнании. В 1992 году его последний председатель Николай Плавьюк сложил свои полномочия перед первым президентом независимой Украины Леонидом Кравчуком.
4. «ПОВОРОТОВСКИЕ» НАСТРОЕНИЯ В. ВИННИЧЕНКО
Владимир Винниченко наряду с Симоном Петлюрой был руководителем партии украинских социал-демократов, которая вместе с УПСР создавала Центральную Раду. Исследователи всегда подчеркивают, что в УСДРП он находился на крайнем левом фланге. Можно сказать даже больше: этот политический деятель не столько сохранял преданность социализму европейского образца, сколько склонялся к «неосознанному социализму» народных низов, готовых экспроприировать в огне революции собственность помещиков и капиталистов. Выдающийся украинский мыслитель Иван Лысяк-Рудницкий не без оснований обвинял его в «упрощенном эгалитаризме», подчеркивая следующее: «Розум Володимира Кириловича відмовлявся сприйняти просту соціологічну істину, що «пани і буржуї» не тільки «розкошують», але теж виконують певні потрібні суспільству функції».
«Левизна» Винниченко порождалась тем, что под социализмом он понимал прежде всего социальную справедливость. Этим объясняется его увлечение российским большевизмом, который в поисках популярности подхватывал чужие для него советские лозунги. Когда же большевики утвердились в Украине, уничтожили небольшевистские политические силы и начали воплощать в жизнь свою программу, прежнее увлечение у Винниченко немедленно перешло в острую ненависть. И опять-таки, когда большевики скорректировали национальную политику после краха советской власти и оккупации Украины деникинцами, Винниченко увлекся российским коммунизмом. Еще в апреле 1919 года он записывал в «Дневнике»: «Коли б не націоналістична жадність і тупість зголоднілих, лютих кацапів, коли б вони поступилися й згодилися на українську совєтську владу... Та ні, не віриться мені в таку залюбленість кацапських комуністів у світовий соціалізм». А в сентябре этого же года он вышел из УСДРП и основал в Вене с несколькими единомышленниками Зарубежную группу украинских коммунистов. Накануне нового года Владимир Кириллович записал в письме к своему духовному отцу Евгению Чикаленко (помещику, между прочим!): «Найшвидше і найлегше може існувати така наша державність, яка відповідає основі нашої нації — селянству й робітництву — себто селянсько-робітнича державність, іншими словами — большевицька, совітська!»
Ободренный приглашением на высокие должности в руководстве советской Украины, Винниченко прибыл в Москву в мае 1920 года. За четыре месяца общения с руководителями РКП (б) и КП (б) У он убедился в том, что реальная советская власть полностью отличалась от декларативной. Вернувшись в Европу, он постарался свои впечатления донести до тех социалистов, которые, как и он, не видели по декларациям того, что происходило на самом деле. «Вважається, — рассказывал он, — що на Україні революцією керує партія українського пролетаріату й незаможного селянства, що має свою незалежну назву — «Комуністична партія (большевиків) України». Але це є декларативна, формальна сторона... КП(б)У є тільки обласна організація РКП. Більшість відповідальних керуючих партійних діячів цієї організації прислано й призначено з центру... Так само вважається, що Укр, Соц. Рад. Республіка є самостійна, незалежна робітничо-селянська держава. Але це тільки в деклараціях. В дійсності ж політика абсолютного централізму керівників революції звела не тільки державну самостійність України, але навіть її самодіяльність, нанівець. Тут так само все, що можна, централізовано. Особливо в сфері економіки. Промисловість, транспорт, робітничий ринок, продовольча справа, фінанси — все це залізними дротами прикуто до московського центру, звідки даються накази й директиви».
Как ни странно, В. Винниченко разочаровался не в коммунизме, а в том, что в советских республиках утверждалось под названием «коммунизм». В датированном январем 1922 года письме к главе украинского общества в Чехословакии Николаю Галагану, с которым Винниченко общался с начала ХХ в., он писал: «Очевидно, московський псевдокомунізм доживатиме самотужки, хіба що доб’є його Америка. Наробивши величезного лиха справі соціалізму на цілі віки, «світ зі Сходу» погасне, хоча й тепер він уже хоч і має з вигляду червоний колір, більш подібний на світ червоних ліхтарів при публічних домах, аніж на щось ідейне». А в «Дневнике» Винниченко от 6 июня 1926 года встречаем такую запись: «Писати чи не писати листа до ЦК КП(б)У? Писати їм, що Москва робить не комунізм, а дискредитацію його на багато літ, а вони, покірні слуги та виконавці наказів Москви, вчиняють не історичний подвиг, а злочинство».
Окончание читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»
