С началом Первой мировой войны Николай Гумилев сразу изъявил желание попасть на фронт. Главной преградой стало здоровье, поскольку он ранее был признан негодным к военной службе из-за косоглазия. И все же 30 июля 1914 года поэт получил медицинское свидетельство (по утверждению родных, дал взятку писарю), что не имеет физических недостатков за исключением близорукости правого глаза и поэтому годен к военной службе. Доброволец Николай Гумилев уже 5 августа одел военную форму. В тот же день он со своей женой Анной Ахматовой в Царском Селе встретил обмундированного Александра Блока, в адрес которого сказал: «Посылать такого воина на фронт — то же, что жарить соловьев».
Почему же Гумилев так рвался на войну? Через десять лет его бывшая жена Анна Ахматова будет утверждать, что таким образом он убегал от несчастной любви и литературных неудач. Поэзия и любовь для Гумилева всегда были трагическими, только война была эпосом, Гомером. Доброволец Гумилев проходит подготовку под Новгородом в Лейб-гвардии ее Величества Императрицы Александры Федоровны полку. Элитное подразделение находилось в запасе и длительное время в кровопролитных боях не участвовало. В начале 1915 года кавалеристы этого полка были расквартированы на территории Польши. Однажды за ночную разведку все 65 уланов получили Георгиевские кресты. К этой награде поэт отнесся скептически, потому что легко ее заслужил. Настоящие военные испытания были впереди. В течение двух месяцев он тяжело болел, лечился в лазарете в Санкт-Петербурге. В свой полк поэт вернулся в мае 1915 года. 27 июня того же года кавалерийский полк прибыл во Владимир-Волынский. Волынская одиссея началась...
Спустя несколько дней кавалеристы перебазировались в село Менчичи. Позиция полка тянулась по реке Западный Буг, а штаб разместился в селе Заболотцы (сейчас Иваничевского района). Южнее этого населенного пункта держал оборону эскадрон, в котором воевал поэт. Кровопролитные бои 5—6 июля 1915 года навсегда врежутся в память поэта как дни самого большого напряжения воли и огромного душевного подъема — осуществление давней мечты об «огнезарном» бое. Полк уланов входил в состав 4-го кавалерийского корпуса генерала Гилленшмидта, а корпус принадлежал 13-й армии генерала Горбовского Северо-Западного фронта.
Как свидетельствуют архивные данные, 28—29 июня уланы — боевые товарищи Николая Гумилева — находились в селе Селец. В течение следующих двух дней полк стоял в Менчичах, собирал разведданные на линии Мышев — Старогрудь, а с 4 июля перешел на позиции южнее сел Литовеж — Заболотцы.
6 июля поэт назовет самым знаменательным днем своей жизни. Враг тогда находился на высоте 100,4. Утро было дождливым, а когда вечером пришлось сменить в окопах однополчан, начался ливень. Спешившись в леске, кавалеристы шли «цепочкой», держась за плечо друг друга. До передовой позиции было три версты через болото. И в итоге, к изумлению поэта, окопов не было: за хребтом длинного пригорка тянулся ряд ямок с бойницами для стрельбы. На рассвете 6 июля русские солдаты заметили зашевелившихся немцев. Впоследствии поэт напишет: «Я выглянул в бойницу. Было серо, как и раньше, лил дождь. Передо мной шевелился австриец, словно крот, на глазах углублялся в землю. Я выстрелил. Он присел в уже выкопанную яму и поднял лопату, показывая, что я промахнулся. Через минуту он высунулся. Я во второй раз выстрелил и снова увидел лопату. Однако после третьего выстрела уже ни он, ни лопата больше не появлялись...»
Русских было восемьдесят, а австрийцев — в пять раз больше. Шла перестрелка. Вскоре между позициями начали взрываться снаряды.
— Ура! Это наша артиллерия! — воскликнул Гумилев. Тем временем ротмистр князь Кропоткин нахмурился:
— Нет! Это их недолеты. Они стреляют по нашим окопам. Будем отступать!
С левого фланга позицию русских обходили враги. Русские начали выпрыгивать из окопов.
Гумилев выглянул в бойницу и увидел перед собой озабоченное усатое лицо австрийца. Выстрелил не прицеливаясь и помчался догонять своих. Австрийцы шли за отступающими, стреляли и предлагали сдаться...
Во время этого отступления Николай Гумилев спасает пулемет. По нему стреляют. Один снаряд взрывается в пяти шагах...
Добравшись до Заболотцев, уланы сообщили пехотному подразделению о вражеском наступлении. На околице села около кладбища бой продолжался вплоть до вечера. Когда пришла пехота, уланы облегченно вздохнули. Впоследствии поэт будет вспоминать: «Вот они уже спрятались во ржи, и я услышал, как чей-то звонкий голос кричал: «Мирон, ты фланг загибай австрийцам!» — «Хорошо, загнем», — был ответ. И сразу выстрелило пятьсот винтовок. Они увидели врага. Мы послали за коноводами и собрались отходить, но меня назначили для связи с пехотой. Когда я приблизился к их рядам, услышал громкое «Ура!». Но оно как-то сразу и оборвалось, и прозвучали отдельные крики: «Лови, держи! Ой, убежит!» — как при уличном скандале. Неизвестный мне Мирон оказался на высоте положения. Половина нашей пехоты под прикрытием огня остальных зашла австрийцам во фланг и отрезала половину их батальона. Те сотнями бросали оружие и покорно шли в указанное им место, к группе старых дубов. Всего в этот вечер было захвачено восемьсот человек и, кроме того, возвращены потерянные сначала позиции».
Этой помощью были три батальона (каждый по 300 — 400 человек) 331-го Орского полка 83-й пехотной дивизии, взявшие в плен более 800 вражеских солдат и 20 офицеров. За этот бой приказом по второй Гвардейской кавалерийской дивизии от 5 декабря 1915 года Николай Гумилев был награжден Георгиевским крестом третьей степени № 108868. А в приказе № 528 Уланского полка за 26 декабря 1915 года говорилось, что Николай Гумилев как кавалер Георгиевского креста «повышается в унтер- офицеры».
Интересно, что того же героического 6 июля Николай Гумилев будет писать своей жене из села Заболотцы: «Мы были в резерве, но четыре дня назад перед нами потеснили армейскую дивизию, и мы пошли улаживать дело. Вчера с этим справились, кое-где выбили врага и сейчас снова отошли валяться на сене и есть вишни. С австрийцами намного легче воевать, чем с немцами. Они плохо стреляют. Вчера мы хохотали от души, смотря, как они обстреливают наш аэроплан. Снаряды взрывались примерно в пяти верстах от него. Сейчас война приятная, досаждают лишь пыль во время переходов и дожди, когда враг вынуждает залечь. Но и то, и другое бывает редко. Здоровье мое отличное...».
До 11 июля полк, в котором воевал Николай Гумилев, стоял в селе Беличи. После этого началось отступление на север вдоль Западного Буга. 15—17 июля уланы в селе Лушкив (Польша). Оттуда Ахматовой Гумилев сообщит: «А мы все воюем, хотя сейчас и не так яростно. За 6-е и 7-е наша дивизия потеряла до 300 человек при 8 офицерах, и нас перевели верст за пятнадцать в сторону. Тут также непрерывный бой, но много пехоты, и мы то в резерве у нее, то занимаем полевые караулы и т.д. Тут ежедневно берут по несколько сотен пленных, все германцы, а уж убивают без счета, тут отличная артиллерия и много снарядов. Солдаты озверели и дерутся отлично... Я все читаю «Илиаду»; удивительно своевременное чтиво. У ахеян также были и окопы, и заграждения, и разведка. А отдельные описания, сравнения и замечания оказали бы честь любому модернисту. Нет, не прав был Анненский, когда говорил, что Гомер как поэт умер».
Вместе с отступавшими частями русской армии эскадрон, в котором служил Гумилев, шел по правому берегу реки Западный Буг. 18—19 июля поэт с боевыми товарищами в селе Погулянки, 20-го — в Штуни, 21-го — в селе Ровно, а 21—27 — в Столинских Смолярах. Отсюда Гумилев будет писать Ахматовой: «У нас не жарко, изредка легкие дожди, в общем — приятно. Живем мы сейчас на сеновале и в саду, в дома не хочется заходить, душно и грязно. Молока много, живности также, беженцы продают очень дешево. Я ежедневно ем то курицу, то гуся, то поросенка, естественно — все вареное. Сигарет, к сожалению, нет и купить негде. Ближайший город верстах в восьми-десяти. Нам прислали махорки, но нет бумаги. Это печально». Именно в Столинских Смолярах Гумилев понимает и убеждается, хотя себя переломить было слишком трудно: «Ты не только одна из лучших русских поэтесс, но и просто великий поэт». Так напишет он Анне Ахматовой.
28—29 июля уланы находились в селе Забужье, а 31 — в бою вблизи села Собибор (сейчас Польша). Уланы отвлекали внимание врага, чтобы пехотные дивизии, размещенные на левом берегу Западного Буга, могли отойти на противоположный берег. (По реке проходила граница с Австрией; сейчас — граница Украины с Польшей). Вскоре уланы в Лушкове получили приказ сжигать фураж и сено, потому что ожидалось наступление врага. Гумилев это описывал так: «Стемнело. Мы исподволь двинулись на бивак и по дороге поджигали скирды хлеба, чтобы не доставалось врагу. Жалко было подносить огонь к этим золотым копнам, жалко было топтать лошадями хлеб на корню, он все не хотел загораться, но так весело было скакать потом, когда по всему полю, сколько глаз видел, зашевелились, замахали красными рукавами высокие костры, словно ослепительные китайские драконы, и послышалось иератическое бормотание огня, раздуваемого ветром».
31 июля унтер-офицер Гумилев с боевыми товарищами — в Малиновке и Кошарах. Это были последние волынские села, в которых побывал русский поэт. Через реку от Кошар было село Собибор. Туда Гумилев пробирался с разведкой и потом долго с грустью вспоминал имение помещика, где любовался старинными картинами, однако не хотел быть мародером. Имение на глазах поэта сгорело вследствие обстрела русской артиллерией позиций немцев, подошедших к Собибору.
В начале августа Уланский полк отступал в направлении Бреста: «Прежде чем сняться с позиций вместе с 4-й батареей 27-й артиллерийской бригады, дали врассыпную по четыре очереди беглого огня. Это было сделано по приказу генерала Княжевича для прощания с Бугом. После этого с хором горнистов Уланского полка генерал Княжевич поехал. По дороге играли марши всех полков и другие музыкальные номера. (Из журнала боевых действий 2 – й и 5-й батарей 2-й Гв. Кав. дивизии)».
Так началось отступление армии от Буга на Кобрин и далее на Слуцк.
Отношение поэта к войне хорошо видно из письма к другу Михаилу Лозинскому: «... В жизни пока что у меня три заслуги — мои стихи, мои путешествия и война».
Многие исследователи творчества Гумилева утверждают, что поэт так и не дослужился до офицерского звания, а был только прапорщиком, потому что каждый раз проваливался на экзаменах. Однако прапорщик в царской армии и был низшим офицерским званием. А в школу прапорщиков унтер- офицера Гумилева отправили сразу после волынской одиссеи — 22 сентября 1915 года. Прапорщиком, то есть офицером, поэт стал 28 марта 1916 года
На Волыни Гумилев прошел самые трудные военные испытания, тут он получил Георгиевский крест — награду за мужество, которой очень гордился. На это Анна Ахматова отреагировала несколько скептически:
Долетают редко вести
К нашему крыльцу.
Подарили белый крестик
Твоему отцу.
Николай Гумилев — путешественник и воин, ставил героику прежде всего. Героизм для него — спасение духа и чести. Поэт не упоминал ни в стихах, ни во фронтовых корреспонденциях грязи фронтовой жизни, а писал, что самые счастливые минуты — перед боем. Поэт поклонялся величию войны и постоянно во время боевых действий перечитывал «Илиаду», предчувствуя свою дальнейшую судьбу:
И умру я не на постели
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще...
Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с Землею разлучит.
