Современная политическая и интеллектуальная жизнь на постсоветском пространстве (и, в частности, в России) полна парадоксов. Дела каким-то роковым, необъяснимым образом не совпадают со словами, слова — с мыслями, а мысли — с создаваемым электронными СМИ пресловутым «имиджем» (это если речь идет о политиках...). И катастрофически не хватает истинных духовных авторитетов, не «раскрученных», не «сделанных», а выстрадавших всей прошлой жизнью право сколь угодно жестко и с предельной откровенностью выступать по самым сложным вопросам.
И вот самый поразительный, быть может, парадокс: один из всемирно знаменитых таких авторитетов, каждое слово которого с особым, исключительным вниманием воспринимается общественностью не только России, но и далеких от нее стран — молчит. Вернее, он высказывается порой из своего уже не вермонтского, а троице-лыковского (это рядом с Москвой) «далека» о жгучих проблемах российского — и не только — бытия; но делает это крайне редко, последний раз — если память не подводит автора этих строк — такое случилось в ноябре 1999 года. Правда, потом была очень важная, содержательная — и будто умышленно «не замеченная» прессой встреча с новым президентом России Владимиром Путиным...
Читатель, видимо, уже догадался, что речь идет об Александре Солженицыне, Нобелевском лауреате по литературе 1970 года. Давайте говорить откровенно, по «гамбургскому счету» (когда-то цирковые борцы раз в году собирались в Гамбурге и при закрытых дверях, без публики, честно выясняли, кто из них сильней): Солженицын — бесспорно крупнейший из всех ныне живущих писателей на территории бывшего Союза. Слова «ныне живущий» весьма, кстати, неуместны применительно к Александру Исаевичу; в декабре 2002 года ему исполнилось 84, но, несмотря на почтенный возраст, писатель и сейчас очень много работает (но весьма мало публикует!).
Абсолютно уникальна роль Солженицына как общественного деятеля, борца с тоталитаризмом, яростно сокрушавшего духовные, идейные основы коммунизма и СССР (и увидевшего руины этих двух своих врагов! Что поднялось на месте этих руин и отношение Солженицына к драмам 90-х — это сложнейший, отдельный вопрос, мы коснемся его...) Вряд ли стоит еще раз напоминать потрясающие коллизии жизненного пути единственного на постсоветском пространстве живого Нобелевского лауреата-писателя. Лучше подчеркнем: с Солженицыным можно и нужно спорить по многим принципиальным вопросам, многое в его позиции вызывает решительный протест, и все же нельзя не испытать чувство восхищения этой грандиозной личностью — тем более, предлагающей иные, альтернативные пути развития не просто своей страны, но и всей цивилизации.
Но вначале — об отношении Александра Исаевича к нашей стране, к Украине. Эта тема: великий россиянин и наша земля — особо актуальна в год России.
СТРАННОЕ РОДСТВО
Находясь еще в вынужденной эмиграции, Солженицын попытался разъяснить свое видение Украины, ее свободы и ее связей с Россией в своих публицистических работах. Так, в пасхальном обращении к канадским украинцам (3 мая 1975 г.) писатель заявил: «Во мне большая доля украинской крови, моя мать была почти полная украинка. Мой дед по матери — единственный мужчина в семье за смертью моего отца — был украинец, погиб в ГПУ. Его живая речь и жизненные наставления на украинском языке до сих пор живы в моих ушах. Я сам не говорю бегло на украинском, но понимаю все. Поэтому об украинской судьбе я не думаю как о посторонней, но как о собственной своей, — я никогда не забывал никаких страданий украинского народа, особенно страшный великий голод его, унесший 6 миллионов жизней. Со многими украинцами из Галиции я сидел в каторжных лагерях и, тем более, сроднился с ними. Много моих друзей осталось там, на Западной Украине».
Спустя несколько лет, в 1981 году, Солженицын вновь вернулся к украинской теме. Обращаясь к участникам конференции по русско-украинским отношениям в Торонто, Нобелевский лауреат высказывался уже в несколько более жесткой тональности, да и постарался расширить «угол зрения» на предмет. Отметив, что непростительной узостью было бы сводить русско-украинские отношения к единственной альтернативе: «сепаратизм или федерация», писатель затем подчеркнул: «Никто никого не может держать при себе силой, ни от какой из спорящих сторон не может быть применено насилие ни к другой стороне, ни к своей собственной, ни к народу в целом, ни к любому малому меньшинству, включенному в него — ибо в каждом меньшинстве оказывается свое меньшинство».
Абсолютно демократичная и гуманная позиция (вот драматический факт: Солженицын конца 90-х, вернувшись в Россию, не совсем в такой же тональности говорил о войне в Чечне!). Но обратимся к тому, о чем говорил Александр Исаевич на той конференции в Канаде дальше. Писатель вновь высказал принципиально важный для него тезис — русский народ так же порабощен коммунизмом, как и все остальные, и потому угнетателем и тираном всех народов СССР является коммунистическая идеология, а не русская нация. Но, к сожалению, добавил Солженицын, ряд общественных деятелей из среды канадских украинцев (был назван, к примеру, Л.Добрянский) не согласны с этим. А ведь: «Коммунизм есть зло интернациональное, историческое и метафизическое, а не московское».
Утверждение чеканное и блестящее, но хочется спросить великого писателя: а был ли коммунистом Петр I, зверски сжигая Батурин? Или Екатерина II, превращая украинцев в крепостных рабов? Или Александр II, запрещая украинский язык? Надо прямо и горько признать: отрицая внутреннюю имперскую сущность как старой России, так и СССР, Александр Исаевич сам в данном случае выступает как носитель имперского сознания (то, что он всю ответственность за преступления истории возлагает на коммунистов — дело, по сути, не меняет). Кстати, на взгляд автора этих строк, именно по указанной проблеме была бы необходима и возможна хотя бы попытка диалога между Солженицыным и украинской интеллигенцией (возможно, и сейчас еще не поздно?..).
И, наконец, знаменитая статья «Как нам обустроить Россию» (сентябрь 1990 г.). Законное возмущение в Украине вызвал, в частности, такой пассаж писателя: «Спокойное сожитие наций, даже дремотное неразличение наций... было почти достигнуто в дореволюционной России». Сравним шевченковское:
«Од молдованина до фіна
На всіх язиках все мовчить
Бо благоденствує!»
Но страницей ниже тот же противоречивый Солженицын с выстраданным, яростным пафосом заявил: «Нет у нас сил на Империю! — и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжает нас, и высасывает, и ускоряет нашу гибель».
Блестяще! Но в том то и дело, что Россия, Украина и Беларусь для Александра Исаевича — никак не части империи, а один народ, Русь (и это очень типично для современного российского сознания; уж если вершинный его представитель, Солженицын, придерживается таких взглядов... Задуматься бы тем нашим политикам из числа левых, кто твердит о «братском союзе трех народов»: а откуда это у них столь странное созвучие с принципиальным врагом коммунизма Солженицыным? На какой основе?).
Удивительно ли, что там же, в статье «Как нам обустроить Россию», находим и такие строки: «Это все — придуманная невдавне фальшь, что чуть не с IX века существовал особый украинский народ с особым нерусским языком». Или: «В отторгнутой Галиции, при австрийской подтравке, были выращены искаженный украинский ненародный язык (?!! И.С.), нашпигованный немецкими и польскими словами, и соблазн отучить карпатороссов от русской речи, и соблазн полного всеукраинского сепаратизма».
Это — 1990 год. А в 1994 была и резкая критика Солженицыным тогдашнего посла США в Украине Романа Попадюка (после заявлений последнего о том, что Севастополь — территория Украины), и назойливые сомнения в том, что Донбасс, Слобожанщина, Таврия — действительно земли Украины. Такое вот странное родство... Это, тем более, поразительно, что в романе «Август Четырнадцатого» сам же Солженицын дает колоритнейший образ своего деда, украинца-тавричанина, Захара Томчака (в реальной жизни — Щербака), человека, начинавшего с нуля («в детстве был простым чабаном.., пас чужих овец и телят, приехал на Кавказ батрачить, и получал он тогда много меньше, чем платит сейчас последнему прихожему рабочему») и ставшему богачем (знаток русских пословиц, Солженицын приводит в этой связи одну из них: «Богатичи — что голубые кони: редко удаются» ).
И все же — будем благодарны выдающемуся писателю. Не только потому, что Солженицын поднял еще в 70-е годы свой голос в защиту украинских правозащитников и политиков Ивана Свитлычного, Евгена Сверстюка, Юрия Шухевича, Стефании Шабатуры, Ирины Стасив... Александр Исаевич писал о голоде в Украине еще тогда, когда западная пресса буквально «отшатывалась» от этой темы. В романе «В круге первом» есть потрясающей силы эпизод. Один из главных героев, Рубин, в юности — истово верующий марксист (реально это — замечательный писатель и общественный деятель Лев Копелев, друг Солженицына) вспоминает в конце 40-х, сидя в лагере, как в голодном 33-м «коллективизировал» украинские села. Как в пушкинском «Пире во время чумы», возчик смерти проезжал каждое утро и выкликал сначала: «Покойники е? Выносьте. — А скоро и так: Э? Чи тут е живы? Это воспоминание сейчас вжато в голову. Врезано каленой печатью. Жжет. И чудится иногда: раны тебе — за это! Тюрьма тебе — за это! Болезни тебе — за это!»
ПРОРОК, ПИСАТЕЛЬ ИЛИ ПОЛИТИК?
Диапазон оценок Солженицына и его творчества до сих пор поражает. Для одних («неколебимых» большевиков) он — «предатель, заработавший миллионы на антисоветизме». А вот нью-йоркский историк русского происхождения Николай Ульянов, автор патологически украинофобской книги «Истоки украинского сепаратизма», еще в 1969 году писал, что «никакого Солженицына вообще не существует, он сфабрикован литературной мастерской КГБ в целях выколачивания валюты. Один человек столько реальности вместить неспособен»).
Солженицын — не такой, как остальные, он — загадка... Но сам он дает нам ключ к своим взглядам и своей душе: это — православное миросозерцание. И — борьба! Вот слова Александра Исаевича: «Я выжил и стал писать. При моей безнадежно запущенной остро-злокачественной опухоли это было Божье чудо, я никак иначе не понимал. Вся возвращенная мне жизнь с тех пор — не моя в полном смысле, она имеет вложенную цель» (речь идет о смертном приговоре, вынесенном врачами-онкологами освободившемуся зэку Солженицыну в 1954 году. Тогда он решил: пока буду писать — не умру! Это было 49 лет назад... Солженицын жив и творит. Божье чудо?).
Для многих он — прежде всего автор повести «Один день Ивана Денисовича», ранних рассказов, «Архипелага ГУЛАГ». Мы же хотим привлечь внимание к величайшему, на наш взгляд, творению писателя, грандиозной эпопее «Красное Колесо» (сам Солженицын назвал этот труд своей жизни не циклом романов, а повествованием в отмеренных сроках ). Эпопея посвящена предыстории и самой истории революционных событий России ХХ века, тех событий, что и сейчас очень во многом определяют ход нашей жизни. Объем произведения — более 3,5 тысяч страниц, среди действующих лиц (а их — много сотен!) — Николай II, Ленин, Столыпин, Лев Толстой, генерал Самсонов...
Заметим, что в «Красном Колесе» Солженицын блестяще использует прием монтажа: в художественную ткань повествования включаются ювелирно подобранные выдержки из прессы тех лет, документов истории... Любопытно почитать российские газеты образца 1914 года, цитируемые автором («Польско-российские отношения еще никогда не были столь чистыми и искренними... С началом войны польский народ (литовский, финский, украинский, татарский, белорусский... народы все, как один, поддержат Государя...»). «Так писали тогда газеты. Мы знаем, что случилось потом. Об ответственности прессы и перед историей, и перед читателями сказано много. А вот — конкретика...
Очень интересен в «Красном Колесе» Солженицын-историософ. Вот лишь одна его мысль: «Быть может, главная причина, по которой рушатся государственные системы — психологическая: круги, привыкшие к власти, не успевают — потому что не хотят — уследить и поспеть за изменениями нового времени... Мудр тот, кто уступает, стоя при оружии, а не опрокинутый навзничь. Начать уступать — беспрекословность авторитета, власть, титулы, капиталы, земли, бесперебойное избрание, когда все эти права еще облиты свежим солнцем и ничто не предвещает грозу! — это ведь трудно для человеческой натуры» . Напомним, что речь идет о кровавейшей революции ХХ века, потому вышеприведенная мысль далека от абстрактного академизма...
Поразительно, как остро (на девятом десятке лет!) Солженицын чувствует политическую ситуацию в своей стране. Вот некоторые оценки из его интервью Евгению Киселеву (тогда еще — НТВ) в ноябре 1999 года: «Власть в России позорным образом сосредоточилась в руках ничтожной кучки скрытных, закулисных людей. Решения — принимает группа из 150—200 человек, они и определяют судьбу страны... Излечиваться от большевизма нужно через рост народного самоуправления, начиная снизу, а демократию надо научиться создавать, ибо это — самый трудный способ построения государства... Главный порок партийной выборной системы — «анонимность», граждане не знают, за кого они действительно голосуют; к тому же большинство партий — «призраки»... Наши «правые» — вовсе не «правые», по сути это радикал-либералы, применяющие чисто большевистские методы... Что касается коммунистов, то они просто боятся победить на выборах».
Можно соглашаться с этими суждениями или нет. Но сила, величие и уникальность Солженицына в том, что он с христианских позиций исследует поведение человека в запредельных ситуациях, за гранью жизни и смерти. Он помнит о последнем сроке . Он знает, что «главная часть нашей свободы — внутренняя — всегда в нашей воле. Если мы сами отдаем ее на разврат — нам нет людского звания» . И не случайно Нобелевскую лекцию (1972 г.) Солженицын завершил найденной им поразительной русской пословицей, в высший смысл которой он свято верит: «Одно слово правды весь мир перетянет» .
