Ключевой в осмыслении Голодомора является роль историографии. Если она на основании источников, в правдивости которых нечего сомневаться, ответит на связанные с Голодомором основополагающие вопросы, то политики выберут другую тему для дискуссий, что поможет им держаться в поле зрения избирателей. Однако ученые находятся лишь в начале того пути, который ведет в этом вопросе к абсолютной истине.
Я уже потерял счет своим публикациям в газете «День», в которых идет речь о Голодоморе. Эта статья будет иметь некоторые повторы, связанные с механизмом Голодомора, но без них не обойтись. Однако предлагаю в ней для размышлений и критики некоторые выводы, которые выплывают из более глубокого осмысления природы этой трагедии. Как и раньше, убежден, что это следует назвать геноцидом. Надеюсь, однако, что сформулированные здесь тезисы, если они найдут поддержку в историографии, снимут напряжение в обществе, которое генерируется такой квалификацией.
1. УКРАИНСКИЙ ГОЛОДОМОР КАК ГЕНОЦИД
Ученые Института истории Украины внесли весомый вклад в историографию этой проблемы. В 2006 году, когда Верховная Рада рассматривала Закон о Голодоморе, каждый народный депутат получил подготовленный ними том исторических свидетельств, из которых следовало, что устроенный сталинским руководством голод в УССР и на Кубани имел все признаки геноцида. В парламенте хватило голосов для принятия закона, первая статья которого придала правовую форму этому научному выводу.
Острые дискуссии по поводу оценки Голодомора начались еще на первой Международной конференции «Голодомор 1932 — 1933 гг. в Украине: причины и следствия», проведенной Институтом истории Украины 9—10 сентября 1993 года. Опубликованные институтом материалы конференции давно стали библиотечным раритетом, однако аргументы сторон повторяются в других публикациях, которые издаются во многих странах. Украинский Голодомор давно стал проблемой, которая привлекает внимание мировой историографии.
Наиболее четко очертилось противостояние между украинскими и российскими историками, а следовательно — между украинскими и российскими политиками. Тон задал первый президент Украины, который принимал участие в упомянутой выше научной конференции. «Я полностью соглашаюсь с тем, — говорил Леонид Кравчук, когда характеризовал Голодомор, — что это была спланированная акция, что это был геноцид против собственного народа. Но я здесь не ставил бы точку. Да, против собственного народа, но по директиве из другого центра».
Это сакраментальное словосочетание «другой центр» стало бутылкой керосина, выплеснутой в постоянно тлеющий костер украинско-российских противоречий. По-видимому, президента молодого государства достала та пренебрежительность, с которой к нему обращались и доныне не лишенные имперской спеси российские функционеры. Он не понял, что в 1993 году словосочетание «другой центр» можно было трактовать как угодно: Кремль, Москва, Россия. Одновременно он не учел, что в 1933 году существовал только один на все советские республики политический центр, который в силу объективных исторических обстоятельств сузился до одной единственной фигуры — И. Сталина.
Можно согласиться с тем, что институты власти и задействованные в них функционеры были способны в зависимости от места расположения вносить определенную «отсебятину», выполняя сталинскую волю. Чтобы полностью исключить такую возможность во время карательной акции, следствием которой стал Голодомор, Сталин воспользовался услугами своего близкого окружения. Председатель Совнаркома СССР В. Молотов и секретарь ЦК ВКП(б) Л. Каганович были отправлены в Украину и на Кубань во временную командировку, а П. Постышева назначили на постоянную работу в качестве второго секретаря ЦК КП(б)У, оставив за ним должность секретаря ЦК ВКП(б).
После этой научной конференции эмоционально острая тема Голодомора-геноцида вошла в украинскую общественно-политическую жизнь и в украинско-российские межгосударственные отношения как генератор раздора и ненависти. В 2010 г., когда Партия регионов получила большинство в парламенте, народный депутат Василий Киселев поспешил предложить поправку в Закон Украины о Голодоморе, устраняя из него правовую оценку этой трагедии как геноцида. Газета «День» выступила тогда с серией статей на эту тему, после чего инициатива регионала увязла в парламентских дебрях.
Однако в парламенте не переводятся депутаты, склонные распластаться перед руководством Российской Федерации безотносительно к сути принимаемых законов. Стоит вспомнить Михаила Чечетова, который квалифицировал рутинный перевод стрелок часов как «нож в спину» российского президента, когда тот решил воздержаться от введения зимнего времени.
Опасность вмешательства народных депутатов в историческую науку более весома, чем законодательные новации в сфере астрономии. В истории легче почувствовать себя специалистом, чем в точных науках. Поправка В. Киселева может быть реанимирована. Поэтому специалисты в этой области отечественной истории должны убеждать общество в том, что признание Голодомора геноцидом делает виновными только определенный круг конкретных лиц, которые присутствовали на политической арене 30-х годов прошлого века, и никого более. Чтобы доказать это, нужно по-новому посмотреть на природу советской власти и осуществляемую ею в те времена политику.
2. ОБЪЕКТ ТЕРРОРА: УКРАИНЦЫ ИЛИ КРЕСТЬЯНЕ?
Основываясь на свидетельствах людей, которые пережили Голодомор и после войны эмигрировали в Северную Америку, Роберт Конквест в своем классическом труде о Большом голоде 1932— 1933 гг. утверждал, что острие государственного террора направлялось на этнических украинцев. Свидетели Голодомора всем своим естеством чувствовали, что их хотят уничтожить. Когда забирали хлеб, можно было подумать, что государство должно накормить город или заработать валюту для закупки машин. Когда после конфискации зерна начали забирать любую еду, применяя одновременно физическую и информационную блокаду ограбленной таким способом местности, трудно было сомневаться в том, что государство создает для крестьян условия, несовместимые с жизнью. Поэтому в среде эмигрантов родился термин «Украинский холокост». Холокост (Шоа) евреев — это «раскрученное» понятие, которое отождествляется с геноцидом. Следовательно, словосочетание «Украинский холокост» ненавязчиво подталкивало к отождествлению Голодомора с геноцидом без обременения себя поиском более весомых аргументов.
Однако западные ученые не могли понять, почему под удар попали украинцы, которых они, в общем-то, практически не отличали от русских. С другой стороны, украинцы из числа советских граждан могли пожаловаться, например, на русификацию. Но они знали, что в Советском Союзе не охотились на них так, как на евреев в гитлеровской Германии только из-за их этнического происхождения. Концепт «Украинского холокоста» сыграл злую шутку со всеми, кто добивался международного признания Голодомора геноцидом.
Полемизируя с Р. Конквестом, английский специалист по экономической истории СССР Алек Ноув в 1989 г. указал, что сталинский удар направлялся скорее против крестьян, среди которых было много украинцев, чем против украинцев, среди которых было много крестьян. Однако афористическая дилемма Ноува одинаково бесплодна в обеих частях. Советская власть не вела с крестьянами войну на истребление только из-за того, что они занимались сельскохозяйственным трудом. Остается признать, что убийство голодом миллионов людей объяснялось конкретными обстоятельствами места и времени.
3. КАК ПОНЯТЬ ПОЛИТИЗАЦИЮ ЭТНИЧНОСТИ?
Убежденность жертв Сталина в том, что их терроризируют по этническому признаку, была не случайной. В повседневной жизни советского общества принцип политизации этничности играл исключительно важную роль. С ним были связаны три весомых элемента национальной политики: концепт титульной нации, кампания коренизации в национальных республиках и фиксация национальности граждан в пятой графе всех анкет (а с декабря 1932 года — во внутренних паспортах) не по собственному желанию (как при переписях населения), а на основании документально засвидетельствованного этнического происхождения. В историографии эти элементы всегда рассматривались отдельно, хотя только комплексный подход может обнаружить весомое значение политизации этничности.
Концепт титульной нации был внедрен в научный оборот в конце XIX века французским писателем националистического направления Морисом Барресом и впоследствии нашел отражение в конституционном праве. Так назвали ту часть населения, национальность которой определяла название государства. Существуют и синонимические определения — государствообразующая нация, представленная в названии государства, доминирующая нация в многонациональном государстве.
Однако в Советском Союзе содержание этого понятия кардинально изменилось. Стремясь представить себя сторонниками наиболее радикального решения национального вопроса, вожди большевиков объявили титульными нациями все народы, которые составляли большинство населения в соответствующей административно-территориальной единице. Вследствие этого образовалась иерархия наций, которая определялась политико-административным делением. Во главе иерархии оказались русские, которые признавались титульной нацией общесоюзного масштаба. Титульные нации второго порядка образовывали союзные республики, третьего — автономные республики, четвертого — национальные округа, пятого — национальные районы. Представители титульных наций, которые проживали за пределами своих административно-территориальных единиц, или люди тех национальностей, которые не имели таких единиц в СССР, считались национальными меньшинствами.
Наиболее привилегированное положение занимали титульные нации союзных республик, поскольку по конституции они имели государственные права вплоть до права выхода из Союза. Однако в строении Советского Союза принцип политизации этничности соединялся с принципом «демократического централизма», вследствие этого низшие инстанции любых организационных структур полностью и всегда подчинялись высшим. Поэтому положение титульных наций нельзя оценивать в отрыве от реальной власти, которая не описывалась конституцией.
Импульсы власти передвигались с ее вершины до каждого человека с помощью вертикально построенных «приводных ремней» — многомиллионной «внешней партии», комсомола с пионерскими и октябрятскими организациями, профсоюзами, многочисленными общественными организациями. Горизонтальные связи между людьми, благодаря которым формируется независимое от государства гражданское общество, были почти полностью ликвидированы. Те, что остались (семья, религиозные общины) были пропитаны миллионной армией созданных чекистами сексотов. Советская власть вполне справедливо называла себя «рабоче-крестьянской». Атомарное, насквозь пронизанное «приводными ремнями» общество превращалось в продолжение государства.
Кумулятивный эффект от сочетания принципов «демократического централизма» и политизации этничности превращал Советский Союз из федерации равноправных республик в страну имперского типа с наивысшей в истории человечества степенью централизации власти. Олигархический политический режим не зависел ни от партии, которую он подмял под себя, ни от общества, которому оставалось безропотно избирать в советские органы власти кандидатов от «блока коммунистов и беспартийных». Не зависел он в сталинские времена и от номенклатуры, которую постоянно тасовал ротациями или репрессиями, чтобы она не пускала корни в общество, добиваясь определенной независимости от высшей по иерархии инстанции.
Наличие многих титульных наций не подрывало привилегированное положение русских, которые не считали себя национальным меньшинством в любом регионе СССР. Но не стоит переоценивать привилегий русских в атомарном как по социальным, так и по национальным признакам обществе. Олигархический центр отражал в первую очередь российские национальные интересы. Стоит вспомнить безуспешные попытки правительства СССР увеличить территорию республики за счет прилегающих земель РСФСР с преобладающим украинским населением. С другой стороны, Российской Федерации не позволяли перестроить в Москве партийно-советский центр, подобный тем, которые имели союзные республики.
Наличие нескольких титульных наций в каждой союзной республике не позволяло развиться естественному процессу формирования гражданской нации. Даже через два десятилетия после обретения Украиной независимости немало русских по инерции чувствуют себя не национальным меньшинством в стране, где не существует различения национальностей, а титульной нацией первого порядка.
Вмонтированный в строение Советского Союза концепт титульной нации требовал осуществлять кампанию коренизации, которая предусматривала предоставление ей возможности развиваться в пределах ее собственной административно-территориальной единицы. Лозунг коренизации (в Украине — украинизации) был провозглашен XII съездом РКП(б) сразу после образования СССР. Прежде всего, коренизация означала укоренение советской власти, то есть пополнение ее функционерами соответствующей национальности. Она означала также перестройку национальных средств массовой информации, поскольку власть должна была действовать не только насильственными (вплоть до террористических) методами, но и средствами пропаганды. Коренизация предусматривала также перевод учебных заведений с русского на национальные языки преподавания. Наряду с террором и пропагандой важной составной частью влияния государства на общество было воспитание. Наконец, коренизация предполагала развитие культуры, без которой невозможно существование любого национального сообщества.
Следует признать, что кампания коренизации способствовала развитию культуры титульных наций, хотя государство в первую очередь рассчитывало на укоренение своей власти в обществе. Этот расчет оправдался. Советская власть, которая в течение 1917—1919 гг. устанавливалась в Украине трижды, потеряла оккупационный характер именно из-за того, что ей удалось найти общий язык с местными политическими силами еще до объявления официального курса на украинизацию.
Коренизация имела определенные рамки, что наиболее убедительно засвидетельствовала практика украинизации. Постановление ЦК ВКП(б) «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области» от 14 декабря 1932 г., которая положила конец украинизации Кубани, ввела в политический оборот два названия: большевистская и петлюровская украинизация. Большевистская украинизация укореняла режим, а «петлюровская» была ее нежелательным побочным явлением, которое способствовало национальному возрождению, то есть действовала вопреки намерениям режима возвратить нацию к состоянию этноса.
Попытки украинского руководства воссоединить с УССР прилегающие районы Центрально-Черноземной области и Северо-Кавказского края с преобладающим, как показала Всесоюзная перепись 1926 года, украинским населением, вызывали у руководителей партии раздражения и подозрение. Так же они реагировали на успехи украинизации чуть ли не половины районов Северо-Кавказского края и стремление украинцев Кубани получить права титульной нации, воссоединившись с УССР. В Кремле особенно боялись усиления сепаратистских тенденций в Украине — расположенной на границе с Европой республике с сильными традициями освободительной борьбы и большим экономическим и человеческим потенциалом. Согласно конституции Украина имела государственные права, которые были призрачными, пока диктатура партийного руководства оставалась крепкой. Но они могли реализоваться в случае кризиса власти в центре.
Советская власть подчеркивала свой интернационализм, но всегда отличала граждан по признаку этничности. Этот признак становился весомым не сам по себе, а только в сочетании с принадлежностью к титульной нации. Преследуемые в Украине за «буржуазный национализм» украинцы часто спасались в Российской Федерации, где переставали быть представителями титульной нации, то есть теряли свой политический статус.
Опасными для власти были только украинцы со статусом представителей титульной нации. Хотя государство старалось ликвидацией горизонтальных связей превратить население страны в атомарную массу, граждане УССР осознавали себя государственной нацией. Социальный взрыв первой половины 1930 г. был стихийным, но в нем постоянно звучали лозунги Украинской революции. В 1931—1932 гг. назревал новый социальный взрыв — несравненно более опасный для власти, так как в стране уже начинался голод, который приобрел наиболее острые формы именно в УССР. Создание ситуации абсолютного голодания должно было предупредить взрыв.
Построение многонационального государства по принципу «демократического централизма», дополненного принципом этнократизма, должно было сопровождаться предоставлением национальности граждан государствообразующего значения. Титульные нации советского образца не должны были выходить за рамки этнических сообществ. Они должны были довольствоваться культурно-национальной автономией, которая конституционно упаковывалась в форму государственности с целью нейтрализации национально-освободительного движения. Протестующие подвергались репрессиям.
Характерно то, что в репрессивных действиях в Украине центральная власть пряталась за маску подчеркнутой украинофилии. Сталинский наместник в УССР П. Постышев истреблял национальную интеллигенцию, одевшись в вышиванку. Когда местные аппаратчики поняли репрессии как конец кампании украинизации, он немедленно прекратил попытки ограничения прав титульной нации. Очередной демонстрацией эфемерной украинофилии был перевод в 1934 г. республиканских органов власти из Харькова в национальную столицу украинского народа — Киев.
Могла ли национальная интеллигенция оценить использование хлебозаготовок как репрессии, которые могут уничтожить негативные для власти последствия украинизации? Могла, и даже до Голодомора, когда все стало понятно. Ученики М. Грушевского дали надлежащее объяснение повышенным в Украине, по сравнению с другими зернопроизводящими регионами, нормам хлебозаготовок. 10 сентября 1932 г. чекисты сообщали, что ученики намеревались проинформировать находящегося в Москве учителя о голоде в Украине. Причиной устроенного властью голода они считали «политику, направленную на то, чтобы окончательно сломать украинскую нацию как единую национальную силу, способную на серьезный отпор» («Рассекреченная память». Голодомор 1932—1933 гг. в Украине в документах ГПУ—НКВД. — К., 2007. — С. 291).
Независимо от учеников М. Грушевского такой же вывод сделал молодой американский украиновед Джеймс Мейс. Еще за шесть лет до появления дилеммы А. Ноува, он сформулировал ответ, подтвержденный в наше время многими документальными публикациями и монографическими исследованиями: сталинский террор в Украине направлялся не против людей определенной национальности или рода занятий, а против граждан Украинского государства, которое возникло во время распада Российской империи и пережило свою собственную гибель, возродившись в форме советского государства. Формула об уничтожении украинцев как представителей нации-государства, а не этнической группы (to destroy them as political factor and as а social organism) содержалась в докладе Мейса на Научной конференции по голоду 1932—1933 гг. в Украине, которая проходила в Монреале в 1983 г.
4. ВЫВОДЫ
Лишая членов общества политической и экономической свободы, кучка членов политбюро ЦК принимала на себя нелегкое обязательство поддерживать жизнедеятельность общества. Советское общество по определению было патерналистским, что устраивало миллионы, если не десятки миллионов людей. Через 20 лет после его исчезновения эти миллионы, как и раньше, смотрят на государство как на кормильца, позволяя ему делать с собой все, чего оно только ни пожелает.
«Государство-коммуна», сливаясь с порабощенным обществом, было многонациональным. Как чувствовала себя в ней титульная нация первой категории — русские? Они были такой же опорой режима, как номенклатурные работники или бедняцкий слой крестьянства в сельской местности. Однако все они были подневольными, ничем не отличаясь от других этносоциальных сообществ.
Все изложенное выше очерчивает реальность, которая утвердилась в Советском Союзе. Однако даже после того, как советская власть лишила своих граждан частной собственности и опутала их, словно паутиной, вертикально построенными связями, они все же оставались живыми людьми. Людьми, способными выявить свою волю или же ожидать удобного времени, чтобы выявить ее. В частности, украинцы в своем большинстве осознавали себя сообществом с определенными традициями, ценностями и интересами. В сложившейся ситуации они объединялись в нацию без каких-либо организационных структур, основываясь лишь на собственной памяти и сознании. Именно этим они становились опасными для власти, которую персонализировал И. Сталин. Именно поэтому они в большей степени, чем представители других титульных наций, могли быть подвергнуты репрессиям. Возможность даже самых ужасающих репрессий обеспечивалась максимальной концентрацией политической и экономической власти в руках кучки олигархов, которые в то время превратились в почти безвольное окружение единоличного диктатора.
