В марте 1937 г. в СССР началась кампания репрессий, известная как Большой террор (по названию посвященной ей книги Роберта Конквеста). И. Сталин заявил, что страна оказалась в опасном положении из-за коварной деятельности саботажников, шпионов и диверсантов.
70 лет — это срок, равный продолжительности человеческой жизни. Среди нас уже почти нет людей, которые помнят эту сталинскую акцию. Но события зловещего тридцать седьмого засели в народной памяти на уровне подсознания. Для Украины это был уже второй, после тридцать третьего, год несказанного ужаса. Но ученые до сих пор не могут понять, почему случилось то, что случилось.
1. БОЛЬШОЙ ТЕРРОР
Понятно, что Большой террор не совпадает с календарными рамками 1937 года. Отсчет сталинской акции нужно начинать с марта 1937 года. Но только 2 июля Сталин подписал решение ЦК ВКП(б), на основании которого появился оперативный приказ по НКВД СССР за № 00447. Это была первая из многих разверстка «врагов народа», при которой в ближайшие четыре месяца подлежали разоблачению и репрессированию 269 тыс. людей. Закончился Большой террор с устранением наркома НКВД М. Ежова в ноябре 1938 года. Его расстреляли по стандартному обвинению: «шпионаж в пользу иностранных разведок».
Комиссия ЦК КПСС в 1963 году выявила, что в СССР в 1937—1938 гг. было арестовано 1372392 человека, из них 681692 — расстреляны. В частности, в Украине было арестовано 265669 человек. На протяжении 1937—1938 гг. в республике рассмотрели дела на 198918 лиц. 62 процента были расстреляны (123 329 человек), 34,7 процента отправлены в лагеря (68823 человека), 2,1 процента — брошены в тюрьмы (4124 человека), 0,5 процента — приговорены к ссылке (1067 человек), 0,3 процента — освобождены (658 человек).
От Голодомора Большой террор отличался не только характером, но и отсутствием ярко выраженной национальной направленности репрессий. Голодомор был следствием чекистской акции в виде конфискации каких-либо запасов продовольствия, которая осуществлялась в Украине в январе 1933 года. Эта акция проходила на фоне голода в хлебопроизводящих регионах СССР (не исключая и Украины) вследствие конфискации выращенного в 1932 году урожая. Хлебозаготовки были террористическими по своему характеру, потому что сопровождались гибелью десятков и даже сотен тысяч крестьян, но их нельзя назвать акцией, специально направленной на уничтожение людей.
В отличие от голода 1932— 1933 гг. в СССР, Большой террор был от начала и до конца чекистской операцией, направленной на уничтожение людей. В специальной направленности на Украину уже не было потребности после Голодомора и связанного с ним уничтожения украинской интеллигенции в 1933 году. Однако многострадальная республика находилась, как и ранее, в эпицентре репрессий. Повышенное внимание Сталина к украинским делам в 1937 году проявилось, по-видимому, только в том, что в республике особенно тщательно уничтожалась руководящая верхушка. Из 11 членов политбюро ЦК ВКП(б) погибли 10. «Всеукраинский староста» Григорий Петровский спасся абсолютно случайно, воспользовавшись хаосом в государственном управлении, который воцарился на определенное время вследствие репрессий.
За несколько месяцев до развертывания террора была проведена Всесоюзная перепись населения. Поэтому есть возможность сопоставить удельный вес каждой национальности в численности населения Украины и в составе арестованных. Украинцы составляли 78,2% в населении и 53,2% среди арестованных в 1937— 1938 гг., а россияне соответственно 11,3% и 7,7%. А поляки составляли 1,5% в населении Украины и 18,9% среди арестованных, немцы соответственно — 1,4 и 10,2%. Причиной перекоса было выполнение чекистами специальных заданий: приказа № 00439 от 25 июля 1937 года о немецкой операции и приказа № 00485 от 11 августа 1937 года о польской операции. Эти приказы продолжали репрессивную политику Кремля, начатую в 1935 году депортациями немцев и поляков из пограничных районов Украины.
Часто приходится полемизировать с российскими учеными, которые не отличают украинский Голодомор от общесоюзного голода 1932—1933 гг. Они утверждают, что сталинские репрессии имели классовую, а не национальную направленность. Факты, однако, свидетельствуют о наличии как классовых, так и национальных репрессий. Во время Большого террора проводились специальные операции против поляков, немцев, латышей, греков и др. национальностей. Не обходили в Кремле своим вниманием и россиян. Они составляли 58,3% всех арестованных с октября 1936 года до июля 1938 года.
В 2004 году в Москве состоялось обсуждение коллективной монографии «Голод 1932— 1933 годов в Украине: причины и последствия», которая была подготовлена в Институте истории Украины НАН Украины. Покойный уже Виктор Данилов подарил мне тогда еще ненапечатанную таблицу национального состава арестованных во время Большого террора. Приведенная в предыдущем абзаце цифра — из той таблицы. Она убедительно доказывает, что Сталин не имел национальных предубеждений или предпочтений. Но она не является аргументом в пользу отсутствия в сталинском терроре национальной составляющей.
Думаю, что мы сможем поладить с российскими историками, если будем четко отличать Кремль от Москвы, режим от страны. За действия сталинской команды не несет ответственности даже правящая партия. Воспользуюсь аргументами, позаимствованными из последней публикации В. Данилова «Советское село в годы Большого террора». 14 апреля 1937 года при политбюро ЦК ВКП(б) была создана постоянная комиссия для подготовки и решения вопросов секретного (от политбюро ЦК!) характера. Эта комиссия в составе пяти человек (Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Ежов) решала прежде всего вопросы, связанные с террором. В 1937—1938 гг. Ежов побывал в кабинете Сталина 278 раз и находился там 833 часа. Только председатель Совнаркома Молотов больше, чем он, общался с генсеком. Это показывает, кто на самом деле руководил кампанией террора.
В 1997 году в Париже появилась «Черная книга коммунизма» — фундаментальный труд международного коллектива, вскоре переведенный на множество языков. Раздел «Большой террор» написал известный историк Николя Верт. Он считал, что репрессии 1937—1938 гг. преследовали две цели: во-первых, подчинить центру бюрократию периферии, во-вторых, уничтожить всех фигурантов чекистских картотек — членов других политических партий и оппозиционеров из ВКП(б), выходцев из дореволюционных привилегированных сословий. Верт был прав, но террор был направлен не только против элиты. В огне репрессий погибли сотни тысяч обычных людей. И до сих пор остается без ответа вопрос, впервые сформулированный в популярном журнале времен горбачевской перестройки «Век ХХ и мир» (1990, № 9) московским историком-диссидентом М. Гефтером: «Я историк, но разве я могу понять, почему в 1937 году случилось то, что случилось? Я не нахожу в мировой истории ни одного случая, чтобы в момент наивысших успехов могущественной страны уничтожались миллионы абсолютно лояльных людей!»
Однако ответ на этот вопрос существует. Если отбросить все основанные на догадках варианты (например о паранойе Сталина), то в «сухом остатке» останется только один несомненный факт: радикальное изменение процедуры формирования советских органов власти.
2. СИСТЕМА ВЛАСТИ В УСЛОВИЯХ ДИКТАТУРЫ ПРОЛЕТАРИАТА
В ноябре 1917 года большевики установили диктатуру пролетариата. Суверенным носителем власти провозглашались пролетарские массы. Представители рабочих и крестьян образовывали советы. Между съездами советов законодательная, исполнительная и судебная власть находилась в руках избранных ими органов — исполнительных комитетов. Исполкомы принимали законы и осуществляли текущее управление, учитывая приказы избирателей.
В такой системе власти В. Ленин увидел колоссальные возможности для установления невидимой диктатуры собственной партии. Составление приказов избирателей, определение кандидатов в депутаты съездов советов и обеспечение их избрания, контроль за деятельностью депутатов и их отзыв в случае надобности — все это должна была осуществлять структура, которая находилась вне конституционных рамок.
Общественной жизнью аппарат партии большевиков руководил опосредствованно — через советские органы власти. Опосредованность считалась преимуществом, потому что позволяла государственной партии решать принципиальные вопросы, не беря на себя непосредственную ответственность за текущие дела.
Власть советских органов была вторичной, но реальной. Диктатура партийных комитетов в конституциях не находила отражения, а поэтому не портила конституционного вида советов. Узурпация власти компартийными комитетами происходила не на институционном, а на личностном уровне. Решения, которые принимались парткомами, проводились в жизнь именно потому, что полномочные представители советской власти были членами этой партии и подчинялись железной партийной дисциплине.
Узурпация властных функций советов должна была воспроизводиться при каждом их обновлении. Поэтому выборы в советские органы власти всегда были для партийных комитетов, вплоть до центрального, делом большой важности. Чтобы удержать контроль над страной, государственная партия разработала избирательные процедуры, которые позволяли ей гарантированно подбирать состав органов власти по всем параметрам: классовому происхождению, партийной принадлежности, демографическим признакам, персональным качествам.
Диктатура системы «партия—советы» базировалась не только на насилии, но и на пропаганде. Непосредственная связь с населением давала возможность поднимать миллионы людей на решения задач, которые партийное руководство считало первоочередными. Советы, в которых работали сотни тысяч депутатов, стали эффективным «передаточным ремнем» от руководящих органов государственной партии ко всему населению. Эту же функцию «передаточного ремня» исполняла многомиллионная членская масса «внешней» партии, а также профсоюз, комсомол, организации пионеров и октябрят.
Чтобы облегчить себе формирование состава советов, парткомы отказались от равных выборов. Рабочие по конституции пользовались пятикратным преимуществом в нормах представительства по сравнению с крестьянами. Представители «нетрудовых» классов вообще лишались права голоса. Категория «лишенцев» составляла до 10% населения.
Избирательными единицами были предприятия, учреждения, учебные заведения. Кандидатуры на избрание предлагались от имени партийных или профсоюзных организаций. Утверждались они, как правило, простым поднятием руки. На несогласных с предложенными кандидатурами в депутаты сразу влияла администрация.
Прямые выборы проводились только в местные советы. Все съезды советов — от районных до всесоюзных формировались из депутатов местных органов власти. Над списками делегатов съездов и над списками членов исполнительных комитетов советов, вплоть до Всесоюзного центрального исполнительного комитета, тщательно работали в партийных комитетах соответствующего уровня.
Технология избирательных кампаний не подлежала критике. Тот, кто ее критиковал, немедленно обвинялся в антисоветском поведении и репрессировался. Поэтому выступления были анонимными. В листовке, которая распространялась эсерами Днепропетровска в январе 1929 года, находим такие строки: «Большевики навязали нам открытое голосование в выборах в советы. Но неужели можем мы выбирать свободно, когда выбираем открыто? Кто осмелится на глазах ячейковых князьков голосовать за честного беспартийного или поднять руку против мерзавца-коммуниста, если последний выставлен ячейкой?»
3. УГРОЗА СВОБОДНЫХ ВЫБОРОВ
Работники, специализировавшиеся в парткомах на организации выборов в советы, были шокированы коротким сообщением в газетах о решении февральского пленума ЦК ВКП(б) 1935 года. Пленум ЦК предложил внести в повестку дня очередного всесоюзного съезда советов вопрос об изменениях в Конституцию СССР. Подчеркивалась необходимость демократизации избирательной системы: замены неравных выборов равными, многостепенных — прямыми, открытых — закрытыми.
VII Всесоюзный съезд советов в феврале 1935 года создал конституционную комиссию во главе со Сталиным. 12 июня 1936 года комиссия опубликовала проект новой конституции. Началось его почти полугодовое обсуждение. В Украине в нем участвовало 13 млн. человек. Это был рекордный показатель в организационно-массовой работе компартийно-советского аппарата. Чрезвычайный VIII съезд советов 5 декабря 1936 года утвердил новую конституцию.
Конституция провозглашала, что в Советском Союзе построен социализм. В связи с этим, согласно положениям действующей программы РКП(б) 1919 года, нужно было отказываться и от праволишения избранных отдельных категорий населения, и от формирования органов власти по классовому признаку. Поэтому многостепенные выборы заменялись прямыми при тайном голосовании. Крестьяне получали наравне с рабочими права избирать и быть избранными во все органы власти. Избирательные округи в городах нужно было формировать не по производственным единицами (завод, учреждение и т. п.), а по месту проживания избирателей. Съезды советов разного уровня заменялись институтом сессионных заседаний местного и Верховного (республики и Союза) совета. Новые советы обретали внешние черты парламентской власти.
Принципиальные изменения в конституционных нормах нисколько не отразились на системе реальной власти. Советы не были самостоятельной властью в традиционной форме и не могли стать ею в парламентской форме. Контроль над государством и обществом осуществляли парткомы. Однако диктатура парткомов официально отрицалась, скрываясь за бессодержательным словосочетанием «диктатура пролетариата». В конституцию вошло декларативное положение о коммунистической партии как руководящем ядре всех общественных и государственных организаций, но оно было лишено нормотворческой силы.
Уже опубликовано немало документов, подтверждающих нарастающее недовольство компартийно-советского аппарата диктатурой Сталина. Аппаратчики были не довольны тем, что генсек выстроил еще одну вертикаль власти — по линии органов государственной безопасности. Распространялся во всем обществе протест против террористических методов руководства.
Сталин не мог быть диктатором, опираясь только на ДПУ- НКВД. Он нуждался в надежной поддержке со стороны компартийно-советского аппарата. Чтобы получить ее, генсек поставил аппаратчиков перед угрозой свободных выборов. Только он, контролируя органы государственной безопасности, мог предотвратить опасность появления на всех ступенях советского аппарата новых людей. Понимая это, аппаратчики должны были сплотиться вокруг генсека и вместе встретить ту угрозу, которую несла с собой самая демократическая в мире (без всякой иронии!) сталинская конституция.
Каждый понимал, что помощь органов государственной безопасности в проведении выборов по демократическому сценарию может осуществляться в обычных для чекистов формах государственного террора. Так Сталин получил от партийно-советского аппарата карт-бланш на репрессии в любых масштабах. Те, кто не соглашался запрограммированно действовать в ситуации, созданной генсеком, должны были сгореть в огне террора. Желающих занять их места было достаточно.
4. «СВОБОДНЫЕ ВЫБОРЫ» ПО СТАЛИНСКОЙ КОНСТИТУЦИИ
Вожди партии имели план коммунистических превращений, воплощенный в программе РКП(б) 1919 года. Программа считалась действующей вплоть до времен Н. Хрущева и осуществлялась при помощи насилия методом проб и ошибок. Что-то удавалось, от чего-то приходилось отступать на определенное время или навсегда. В 1938 году появился короткий курс «Истории ВКП(б)», в котором неудачи были затушеваны, а успехи подчеркнуты. С тех пор история СССР разворачивалась как последовательность заблаговременно известных руководству задач, которые ставились перед народом, а тот их с героическими усилиями выполнял. Непредвиденная руководством ситуация возникла в этом рассказе только один раз — 22 июня 1941 года. Потом внезапностью нападения объяснялись все неудачи Красной армии на протяжении... полутора лет.
Из сказанного выше следует, что Сталин имел определенную последовательность действий, которая предполагалась программой партии. Он заблаговременно просчитал свои действия, которые следовали после объявления социализма построенным. Это подтверждают изменения в уголовно-процессуальных кодексах союзных республик, осуществленные после убийства С. Кирова в декабре 1934 года. Они технически обеспечивали осуществление массового террора, но определенное время оставались неиспользованными.
В день утверждения сталинской конституции было объявлено, что выборы в Верховный Совет СССР планируются на «ближайшее время». Однако они были отсрочены на целый год, до 12 декабря 1937 года. Вместо выборов Сталин устроил в феврале—марте 1937 года пленум ЦК ВКП(б), который положил начало Большому террору. Отсрочка была нужна, чтобы должным образом подготовить электорат.
В ситуации разворачивающегося террора был положен конец разговорам о выдвижении альтернативных кандидатур, которые имели место во время обсуждения проекта конституции. Избирательные комиссии обязывались регистрировать только одного претендента на каждое депутатское место — кандидата от «блока коммунистов и беспартийных». Предложение о выдвижении альтернативного кандидата рассматривалось как антисоветская выходка. Однако в избирательном бюллетене, как того требовала мировая практика, были напечатаны слова: «Оставьте фамилию одного кандидата, за которого Вы голосуете, остальное вычеркните».
Даже тогда, когда в бюллетене была всего одна фамилия кандидата в депутаты, голосующий — если это были свободные выборы, обязывался определить свое отношение к предлагаемой кандидатуре в письменной форме, т.е. вычеркиванием одного слова в альтернативной паре слов: согласен — не согласен. Однако организаторы первых и всех последующих советских выборов с тайным голосованием осуществили коварное упрощение текста бюллетеня: в нем печатались только фамилия кандидата и название коллектива, который его первым выдвинул. При этих условиях позитивное отношение к кандидатуре исключало необходимость письменной фиксации. Наоборот, негативное отношение обязательно требовало письменной фиксации, т.е. вычеркивания фамилии в бюллетене. Выходило так, что посещать кабинку для тайного голосования нужно было только тем, кто намеревался вычеркнуть фамилию кандидата от блока коммунистов и беспартийных. Кабинка для тайного голосования становилась тестом на лояльность.
Избиратели поступали в распоряжение огромной армии агитаторов, которая рекрутировалась по производственному признаку из их среды. Агитатор лично отвечал за то, чтобы все его избиратели проголосовали. Чтобы они проголосовали как следует, отвечали уже не агитаторы. Здесь первое слово в создании соответствующей атмосферы переходило к органам государственной безопасности.
В ходе террористических операций, которые сменяли одна другую, сотни тысяч людей были уничтожены физически, а миллионы — морально, путем принуждения к сотрудничеству с органами безопасности, публичного осуждения «врагов народа», вынужденной дачи лжесвидетельств против сотрудников, знакомых и даже родных. Избирательный бюллетень народу доверили только тогда, когда довели его террором к определенной кондиции.
5. ВОЗВРАЩАЯСЬ К ГОЛОДОМОРУ
Я начинал эту статью с упоминания о Голодоморе, и хотелось бы закончить ее этой же болезненной темой. Точнее, размышлениями о том, как убедить ученых, общественность и власть в Российской Федерации, и заодно всех солидарных с ними украинских граждан в наличии в сталинском терроре всех трех составляющих — социально-классовой, национальной и персональной.
Российскую власть нельзя обвинять в защите Сталина. Она прагматически опасается, что Украина начнет требовать от России материальных компенсаций за смерть от голода миллионов украинских граждан. Этого же опасались украинские политические деятели, озабоченные тем, чтобы не испортить отношения с Россией. Несколько дней назад у меня состоялся разговор в коридорах власти с одним высоким чиновником, который заявил, что в 1933 году был не геноцид, а социоцид, от которого также пострадали его родственники — не украинцы. Социоцид не относится к категории преступлений, предусмотренных Конвенцией ООН «О предупреждении преступления геноцида и наказания за него». Именно поэтому он использовал этот термин, хотя несколько лет назад в другой политической ситуации вполне уверенно говорил о геноциде.
Политические деятели должны принять свои меры, чтобы убедить российских коллег в отсутствии у них намерений обвинить в сталинском терроре современную Россию. К сожалению, такие намерения время от времени выражаются экстремистами. Однако экстремистов хватает везде, в том числе и в России. А задачей наших ученых и журналистов должно стать восстановление исторической памяти украинского народа, пострадавшего от сталинского террора как физически, так и морально. Разве не унизительно для нас самих раскладывать смерть родных по полочкам: здесь — геноцид, здесь — социоцид?
Большой террор, так же как и Великий голод, свидетельствует о всеядности сталинских репрессий. Они были инструментом государственной политики, и только. Во время коллективизации села от репрессий пострадали крестьяне, и эту разновидность террора можно назвать социоцидом. Это тоже геноцид, но он не вошел в конвенцию о геноциде от 9 декабря 1948 года только потому, что советские представители в ООН хорошо знали историю своей страны. Во время голода 1932—1933 гг., который был следствием коллективизации и политики хлебозаготовок, особенно пострадали украинские крестьяне. На это также есть политическая причина: Сталин хотел с помощью жестокого голода предупредить социальный взрыв в УССР и на Кубани, который назревал вследствие политики губительных хлебозаготовок. Во время Большого террора больше всего (в процентах к своей численности) пострадали чекисты, потому что Сталину нужно было переложить на других ответственность за массовые репрессии.
Массовый террор, который был инструментом государственной политики до начала 50-х гг., в Украине имел две пиковые отметки — в 1933-м и в 1937 г. В обоих случаях он достиг своей цели. Это легко проверяется жизненным опытом старшего и даже среднего из трех современных поколений. Тем, кому сейчас за 40, можно задать два вопроса:
— Скажите, почему вы в те годы не вспоминали публично о всем известном, но официально умалчиваемом голоде в Украине?
— Скажите пожалуйста, почему вы голосовали за безальтернативного кандидата в депутаты, обходя традиционную кабинку?
Обратите внимание, так все продолжалось с 1953 по 1987 г., т.е. три с половиной десятилетия, без массового террора — только с профилактическими беседами в КГБ в случае необходимости. Сталинский террор держит нас мертвой хваткой до сих пор. Ведь мы не чувствуем унижения, живя в городах или идя по улицам, которые носят имена чекистов и их начальников.
