В долгой истории украинофобства есть несколько персон, которых следует время от времени вспоминать. Уже хотя бы из-за того, что их «тени» чуть ли не ежедневно появляются на телеэкранах зрителей от Луганска до Ужгорода и от Чернигова до Одессы. У них другие имена; на лацканах их дорогих пиджаков — значки народных депутатов Украины; зарплату они получают из украинского госбюджета, однако это вовсе не мешает им обслуживать интересы другой страны. Хватает украинофобов и среди высокопоставленных государственных чиновников. Чего стоит один Табачник — министр образования, науки, молодежи и спорта Украины, идеолог «русского мира» на территории Украины! (Дмитрий Табачник, к слову, отнюдь не уникальная фигура на фоне киевской истории, богатой не только украиноненавистническими, но и «черносотенными» страницами; в 1905 году Леся Украинка так и писала в одном из писем к Ольге Кобылянской: возвращаюсь в «разбитый черной сотней Киев»).
Коллекция имен тех, кто отбрасывает длинные «тени», велика. В этот раз назову лишь два: Михаил Юзефович (1802—1889) и Валентин Маланчук (1928—1984).
«ОБРУСИТЕЛЬ» ЮГО-ЗАПАДНОГО КРАЯ
Тарас Шевченко, как и многие из среды киевской интеллигенции 1840—1888-х гг., называл «киевского Юзефовича» «предателем» (см. запись в Дневнике поэта от 6 мая 1858 года). Он не мог не помнить о той роли, которую играл помощник попечителя Киевского учебного округа Михаил Юзефович в 1847 г., когда жандармы разгромили Кирилло-Мефодиевское братство. Напомню: 3 марта 1847 г. студент Киевского университета Алексей Петров, который снимал помещение в доме протоиерея Андреевской церкви Завадского, «настучал» попечителю округа О.Траскину на своего соседа Николая Гулака, чьи разговоры он подслушивал. У Гулака собирались те, кого в скорости обвинят в антиправительственном заговоре. У студента Петрова проснулся азарт агента: войдя в доверие к «братчикам», он выведал у них все, что смог, и пошел к начальству. Так что первыми, кто узнал о тайном обществе, были Траскин и Юзефович. Они и взяли у «стукача»-энтузиаста необходимые письменные свидетельства. Так было положено начало делу «Об украино-славянском обществе».
Николай Костомаров вспоминал, что когда дошло до арестов, Юзефович с готовностью выполнил роль провокатора. «Возвратившись ... домой (из церкви, где через день должно было состояться венчание М.Костомарова и А.Крагельской. — В.П.), я отправился в свою спальню, но не успел раздеться, как вошел ко мне помощник попечителя учебного округа Юзефович и сказал: «На вас донос, я пришел вас спасти; если у вас есть что писанного, возбуждающего подозрение, давайте скорее сюда». За свои бумаги в кабинете мне нечего было бояться, но я вспомнил, что в кармане моего наружного пальто была черновая, полуизорванная рукопись того сочинения о славянской федерации, которую еще на святках я сообщил для переписки Гулаку. Я достал эту рукопись и искал огня, чтобы сжечь ее, как вдруг, незаметно для меня, она очутилась в руках моего мнимого спасителя (курсив мой. — В.П.), который сказал: «Soyez tranqulle» (будьте покойны. — В.П.), ничего не бойтесь». Он вышел и вслед затем вошел снова, а за ним нахлынули ко мне: губернатор, попечитель, жандармский полковник и полицмейстер. Они потребовали ключей, открыли мой письменный стол в кабинете, и попечитель, увидя в нем огромный ворох бумаг, воскликнул: «Mon Dieu! Il faut dix ans pour dechiffrer ces broiullons» («Боже мой! Нужно десять лет для расшифровки этих черновиков». — В.П.). Потом забрали мои бумаги и, завязавши их в потребованные простыни, опечатали кабинет, вышли из моей квартиры и велели мне ехать вместе с ними. Я едва успел подойти к матери, поцеловать ее оледеневшую от страха руку и сказал: «Прощайте»» (Костомаров М. Автобиография. Бунт Разина. — К., 1992. — С.139).
Михаил Юзефович старался не только потому, что был усердным чиновником, ревнителем интересов самодержавного «Отечества». Он испугался. Ведь нити «заговора» тянулись в стены подведомственного университета. Николай Костомаров преподавал там историю (упомянутое Костомаровым «сочинение о славянской федерации» — это «Книга бытия украинского народа», программный документ кирилло-мефодиевцев). Буквально за несколько дней до скандала учителем рисования в университет зачислили академика Тараса Шевченко, чьи стихи, найденные у «братчиков», особенно переполошили жандармов. А Пантелеймон Кулиш вообще был близок к Юзефовичу: пользовался его протекцией, переписывался с ним. И даже использовал для сюжета своего исторического романа «Михаил Чарнышенко» семейную историю жены Юзефовича Анны Максимовны, в девичестве — Гудим-Левкович!
Теперь блестящая карьера Юзефовича могла внезапно оборваться...
Отец Михаила Юзефовича владел имениями в Пирятинском уезде на Полтавщине. Там, в селе Сотниковка, и родился будущий «предатель». Учился он в привилегированном Московском университетском пансионе, после чего, по примеру своего дяди, дивизионного генерала Д. Юзефовича, избрал путь военной карьеры. В 1826—1829 гг. служил в действующей армии, был адъютантом генерала Николая Раевского, своего ровесника. В старости Юзефович любил вспоминать о «пяти-шести неделях», проведенных в тесном общении с Александром Пушкиным, который в 1829 г. отправился в путешествие на Кавказ. Вспоминал и о дружбе с братом поэта — Львом. В повести «Путешествие в Арзрум» Пушкин также мимоходом упомянул «поэта Ю.». Значит, Михаила Юзефовича в молодости посещали музы! Цензор Александр Никитенко вспоминал в дневнике, что его «друг юности» Юзефович как-то написал драму «Мазепа», правда — неудачную.
В 1836 году Михаил Юзефович ушел в отставку, женился и на четыре года «осел» в Сотниковке. В 1840 г. ему была предложена должность инспектора казенных училищ, а еще через некоторое время — помощника попечителя Киевского учебного округа. В круг его обязанностей входило, в частности, учреждение общежитий — «приютов обучающегося юношества» — для учеников гимназий. Но подлинным своим призванием М. Юзефович считал обрусение края. Он стал правой рукой киевского генерал-губернатора Д. Бибикова, о котором писали: «Дмитрий Гаврилович ... понял истинные задачи русской политики в крае, где еще недавно господствовали польские законы, где суд чинился на польском языке, а во многих правительственных учреждениях и переписка велась по-польски» (См.: Юзефович М. В. Несколько слов об исторической задаче России. Изд. 2-е. — К., 1895. — С.IV).
Вообще, Михаил Юзефович был заметной личностью в Киеве. В его доме каждую пятницу собиралась киевская знать. Побывал здесь в гостях даже знаменитый Оноре де Бальзак, который не раз приезжал в Киев. Несколько его писем к Юзефовичу, наверное, вошли в полное собрание сочинений писателя.
Как специалист по «обрусению» М.Юзефович интересовался историей. В 1843 г. он был причастен к созданию археографической комиссии. Есть свидетельства, что молодой М.Драгоманов даже назвал было его среди просветителей края. Потом, конечно, сожалел.
В отставку М. Юзефович ушел в 1851 году. Отныне его время было полностью подчинено идее изучения истории Юго-Западного края. В 1857—1889 гг. Юзефович возглавлял комиссию по рассмотрению старинных актов, которая, следует признать, послужила исторической науке ценными научными изданиями. Среди специалистов, работавших в ней, был выдающийся историк Владимир Антонович (в 1863 г. его назначили главным редактором). По инициативе комиссии создан Киевский центральный архив. Незадолго до смерти М.Юзефович еще успел увидеть, как на площади возле Софии открывали памятник Богдану Хмельницкому. Идея увековечить гетмана в бронзе принадлежала Михаилу Максимовичу. Юзефович активно включился в реализацию проекта, ведь Богдан был для него прежде всего тем, кто присоединил Украину к Московии. Это полностью соответствовало его представлениям о патриотизме.
«Малороссы никогда не ставили родину (то есть Украину. — В.П.) выше отечества (то есть Российской империи. — В.П.)», — писал он. Эта формула была его краеугольным принципом: любить Украину можно лишь как территорию с ее этнографическими особенностями, как место своего рождения. Но при этом следует оставаться русским патриотом. Себя Юзефович позиционировал как «истинно русского» защитника именно такого — великорусского — патриотизма.
Поэтому и воевал с теми, кто придавал «Родине» (то есть — Украине) большее значение, чем он сам. Особенно бурную деятельность в борьбе с украинофильством Михаил Юзефович развернул в 1870-е годы, когда был создан Юго-Западный отдел Русского географического общества. Юзефович считал его «украинским генеральным штабом политической жизни», поскольку десять членов отдела из семнадцати были членами киевской «Старой громады». Их исследования по истории, фольклористике, этнографии, статистике, археологии демонстрировали самобытность малороссиян. Задуманное генерал-губернатором А.Дондуковым-Корсаковым «изучение края» в интересах «местной администрации» объективно вело к самопознанию и национальному пробуждению украинцев. Восьмитомный «Архив Юго-Западной России», в котором помещены документы по истории Правобережной Украины ХVІ—ХVІІІ веков, семь томов «Трудов этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край», подготовленные под руководством Павла Чубинского, «Исторические песни малорусского народа и примечания В.Антоновича и М.Драгоманова», работы языковедов Александра Потебни, Павла Житецкого и Константина Михальчука, юриста Александра Кистякивского, этнографа Олены Пчилки закладывали тот фундамент, который имел в виду М.Драгоманов, когда утверждал: «Украина сама себя еще не знает. Ей нужна научная и литературная работа, чтобы себя познать...»
М.Юзефович решил, что чаши весов двух патриотизмов могут покачнуться в сторону «Родины», а не «Отечества» (империи). Он развернул бурную антиукраинскую деятельность, направленную против деятелей «Громады». Так удивительно ли, что в 1874 г., когда в Киеве проходил Археологический съезд, петербургский профессор Николай Костомаров не подал Михаилу Юзефовичу руки? Он хорошо помнил «предателя» и знал, что в украинских кругах Юзефович имеет репутацию «старого доносчика» и «мерзавца».
Именно так называл его в своем дневнике известный киевский юрист Александр Кистякивский. Вот несколько характерных записей.
24 апреля 1875 г.: «Вечером ... отправился к Драгоманову. ... Он сообщил мне, что Юзефович на обеде в честь Дондукова произносил реплики против украинофилов, указывая на Драгоманова, Житецкого, Беренштама, Чубинского как на людей опасных, говорил Дондукову: «Куда Вы смотрите?». /.../ Говорят, что Юзефович не на шутку приготовил донос в 3-е отделение».
10 марта 1876 г.: «Государь назначил комиссию (по «малороссийским делам». — В.П.) из Тимашева, Потапова, Толстого и сюда же присоединил старого доносчика Юзефовича. О сем назначении он объявил Юзефовичу лично. Последний был вне себя от радости. Везде трубил, что он будет добиваться того, чтобы все, наиболее заявившие себя своими малороссийскими симпатиями, были высланы из Киева в Великую Россию...»
18 июня 1876 г.: «Неужели царская власть ищет поддержки у таких негодяев (как Юзефович. — В.П.)? /.../Юзефович, по общему мнению, человек, способный плыть по ветру. Если бы восторжествовала революция, он бы и ей предложил свои услуги. Он предал Костомарова. Сделал донос на покойного Судовщикова. Он своими доносами произвел увольнение Драгоманова. Он по природе шпион и доносчик» (см.: Кистякивский А. Ф. Дневник. — Т.1. — К., 1994).
М.Юзефовича считают идеологом Эмского указа, подписанного императором Александром ІІ в мае 1876 г. На украинский язык указ налагал суровые запреты: в Россию не разрешалось ввозить книги, изданные «на малорусском наречии»; не разрешалось печатать произведения и издавать книги на украинском языке; под запрет подпадали сценические спектакли и чтения на украинском языке. Табуировались даже украиноязычные тексты под музыкальными нотами! Этот пункт, печально шутил А.Кистякивский, предназначался специально для Николая Лысенко...
«Истинно русский» патриот Михаил Юзефович мог торжествовать.
Юзефович, кстати, был близким родственником Тарновских: его родная сестра — Людмила Владимировна — была женой Василия Васильевича Тарновского-старшего, «одноборщника» Гоголя (они вместе учились в Нежинской гимназии), человека весьма благородного. Когда В.Тарновского не стало, Юзефович написал о нем очерк-некролог, который был издан отдельной брошюрой. Немало статей М.Юзефовича было напечатано в газетах «Киевлянин», «Московские Ведомости», «День».
Своеобразным его завещанием можно считать трактат «Несколько слов об исторической задаче России», найденный уже «в бумагах покойного». Юзефович излагал здесь свой взгляд на историю царей (от Петра І до Александра ІІІ), государственное устройство России, место церкви и образования. Апологет самодержавной власти и отчаянный противник либеральных идей, он считал идеальной уваровскую формулу «православие, самодержавие, народность». Тем не менее особенно интересны — учитывая нынешние реалии — соображения М. Юзефовича на тему «Россия и Европа». Россия представлялась ему как миссионер, призванный обеспечить «переход человечества от временного своекорыстного индивидуализма к окончательному христианскому братству». «Мы должны смотреть на себя не как на государство, а как на самостоятельную в мире единицу, как на особую часть света (Sic! — В.П.), — писал М. Юзефович. — /.../ Во всех Европейских концертах наше solo может производить одни лишь диссонансы и, во избежание какофонии, мы вынуждены бываем прилаживаться в чужой гармонии и нередко урезывать из своей партии самые существенные ноты. Поэтому, чтобы исполнять ее целиком, без пропусков, нам необходимо выйти из пресловутого Европейского концерта и не принимать в нем никакого участия».
Ничего нового в такой позиции, впрочем, не было: радикальные лозунги об «особом пути» России в ХІХ в. звучали не раз. Звучат они и теперь.
Патетические, великодержавные по своей сути, видения Михаила Юзефовича неожиданно завершаются... антисемитским пассажем. Представляя, как «охранительной силе (России. — В.П.) охотно подчинятся все народы», он вдруг упомянул о евреях, которые «веками эксплуатируют все человечество в интересах своей лично пользы». Это народ, «который возвел в догмат самый бессердечный талмудический эгоизм вместо христианского братства», поэтому, по Юзефовичу, он обречен на «историческую ликвидацию». Именно так — на ликвидацию: «С ним, совокупными национальными силами, нам не трудно будет покончить всякие счеты».
Так говорил «истинно русский» киевский патриот Михаил Юзефович, опережая на несколько десятилетий творцов Холокоста.
А об украинцах он ничего не говорил. Нас для него просто не существовало.
ПАРТИЙНЫЙ ЖРЕЦ
Еще одна зловещая фигура в истории украинофобства — Валентин Маланчук. Высшая точка его карьеры — должность секретаря ЦК КПУ (1972—1979). Виталий Врублевский, помощник первого секретаря ЦК КПУ Владимира Щербицкого, вспоминал, что это был партийный жрец, который «главное условие победы идеологии интернационализма» видел в уничтожении национальной идеи, в безустанной и жестокой борьбе с национализмом, с «бандеровщиной» (См. здесь и дальше: Врублевский В. Владимир Щербицкий: правда и вымыслы. — К., 1993).
Еще учась во Львовском университете, Маланчук заявил о себе как о боевом комсомольском активисте. Потом его взяли на партийную работу. Своим восхождением В.Маланчук был обязан первому секретарю Львовского обкома КПУ Ивану Грушецкому, у которого работал помощником. Грушецкий имел серьезное влияние во властных структурах, которые и содействовали карьерному росту его «ученика».
Трудоспособность и идеологическая непримиримость Маланчука были замечены. Он стал главным идеологом Львовщины. В 1963 году издал во Львове толстую монографию «Торжество ленинской национальной политики (Коммунистическая партия — организатор решения национального вопроса в западных областях УССР)». На нее обратил внимание «сам» Михаил Суслов, главный советский идеолог, серый кардинал нескольких генсеков.
«Завоевать» Москву для Валентина Маланчука было крайне важно. Только на этот раз он перестарался и допустил тактическую ошибку, которая могла ему дорого стоить. «Ощутив, что называется, «вкус крови», он (Маланчук. — В.П.) печатает в московской прессе статьи, в которых рассматривает борьбу с национализмом как одну из важнейших задач партии, — вспоминал В. Врублевский. — Тем самым он мимоходом подтверждал, что такая угроза существует реально, вопреки исповедуемой руководством ЦК компартии Украины официальной доктрине о полном торжестве интернационализма в республике».
Получалось, что Маланчук «подставлял» руководство республики в глазах Кремля! Реакция первого секретаря ЦК Петра Шелеста была соответствующей: во Львов направили от ЦК группу в составе двадцати пяти (!) человек для «фронтальной проверки идеологической работы». Возглавлял группу заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КПУ И.С. Орел. «Всю идеологическую деятельность партийной организации вывернули до дна, — рассказывал Врублевский, также входивший в состав группы. — Естественно, выявили много недостатков. Вскоре после этого Маланчука сняли с поста секретаря обкома партии и перевели в Киев на должность заместителя министра высшего образования...» Произошло это в 1967 г.
Казалось бы, политическая карьера В.Маланчука стремительно пошла вниз. В Министерстве образования он отвечал за преподавание общественных наук. К тому же Маланчук попал под сокрушительную критику за недавние служебные злоупотребления: оказалось, что на свои монографии он потратил годовой запас бумаги, выделенной для целой области! Досталось заядлому идеологу и за просчеты в работе на должности секретаря Львовского обкома. Самое удивительное, что теперь его критиковали еще и за... ревизионизм! Дело в том, что в какой-то из работ «жреца идеологической чистоты» Маланчука упоминался украинский социал-демократ начала XX в. Владимир Левинский. «Наверху» было решено, что характеристика Левинского у Маланчука расходится с ленинской.
Спасаться пришлось «сохранением» в больнице, а также письмами в Москву и в киевский «Белый дом» Щербицкому. В.Маланчук отвергал обвинения в якобы ревизионистских оценках им фигуры В.Левинского, а одновременно сам переходил в наступление! В глазах сильных мира сего он хотел выглядеть как самоотверженный борец с национализмом, который даже в такой непростой для него ситуации не выпускает оружия из рук.
Маланчук — доносит и обвиняет! Обвиняет историков Р.Иванову, И.Назаренко, Ю.Пинчука, а заодно — М.Драгоманова и М.Костомарова, о которых эти исследователи писали. Одного (М.Драгоманова) они, видите ли, ставят рядом с признанными деятелями революционно-освободительного движения, пропагандистами марксизма; другого (М.Костомарова) возвышают до ранга прогрессивного историка, хотя был он, конечно, автором «буржуазно-националистических теорий». Досталось от В.Маланчука и тем, кто в своих статьях реабилитирует «боротьбизм и шумскизм». Или, как бывший редактор журнала «Жовтень» Ростислав Братунь, скрывает свое оуновское прошлое...
Чистой воды донос! В. Маланчук все рассчитал точно, даже в отношении акцентов на том, что его отец, первый секретарь райкома КПУ, погиб «в бою с бандеровской бандой»...
Свое письмо Владимиру Щербицкому Маланчук написал сразу после неожиданной отставки Петра Шелеста. Он понимал, что приходит его время. Под давлением И. Грушецкого, который теперь занимал высокую должность в Киеве, а также с согласия М. Суслова В. Маланчука выдвинули и избрали...
В. Врублевский пытался выгораживать своего шефа В. Щербицкого, подавая ситуацию таким образом, будто выбор за него сделали другие. На самом же деле идейная бескомпромиссность В. Маланчука пришлась по душе и В. Щербицкому. Об этом свидетельствовала его резолюция на полученном письме: «Думаю, что идейно-политические позиции т. Маланчука ни у кого из коммунистов-интернационалистов не могут вызывать сомнения, и вопросы он ставит в принципе правильно» (См.: Овчаренко Ф. Воспоминания).
В октябре 1972 г. Валентина Маланчука, бывшего секретаря Львовского обкома КПУ и вчерашнего заместителя министра образования, назначили на должность секретаря ЦК КПУ по вопросам идеологии. Но перед тем надо было освободить от этой должности Федора Овчаренко. Известный химик, академик, он недолго и продержался у идеологического руля, всего четыре года, начиная с весны 1968-го. Тогда ему, как и полагалось, давали установки М. Суслов и Л. Брежнев. Главных требований было два: «держать в центре внимания и усиливать борьбу с украинским буржуазным национализмом и всячески ускорять ассимиляцию украинской нации» (курсив мой. — В.П.). «Из всего хода разговора становилось ясно, что начинается обвинение в национализме украинского народа», — вспоминал о своих тогдашних впечатлениях Ф. Овчаренко (Овчаренко Ф. Воспоминания. — К., 2000. — С.163).
Осенью 1972 г. в ЦК КПУ решили, что с поставленными задачами Овчаренко не справился, поэтому его уволили с суровым приговором: «За серьезные ошибки и недостатки». В.Щербицкий в письме в ЦК КПСС писал, что по вине Ф.Овчаренко «в ряде случаев не давался решительный отпор проявлениям украинского буржуазного национализма и сионизма»; сам же секретарь заигрывал с творческой и научной интеллигенцией и «даже брал под защиту некоторых литераторов и ученых, которые допускали серьезные идейные срывы». Объективно эта негативная характеристика выглядит теперь как признание определенных заслуг Ф.Овчаренко перед демократией и украинским делом.
В.Маланчук пришел на место «либерала» Ф.Овчаренко как его антипод. В партийных кругах он уже имел репутацию «спеца» по борьбе с УБН — украинским буржуазным национализмом. Для Маланчука это было именно то, что надо, ведь, как вспоминал помощник В.Щербицкого Виталий Врублевский, «на борьбе с национализмом многие делали карьеру». Вполне своевременно появилась и монография В.Маланчука «Исторический опыт КПСС по решению национального вопроса и развитию национальных отношений в СССР», изданная в Москве (1972 г.). Ее автор снова надеялся на поддержку Кремля, где сидел «вечный» Михаил Суслов. (Собственно, без поддержки Москвы, спецслужб карьера Маланчука могла бы быть другой. Это может показаться парадоксом, но власть, казалось бы, всесильных первых секретарей ЦК КПУ на него распространялась лишь частично).
На должности главного идеолога Валентин Маланчук отличился как архивнимательный могильщик всего живого в украинской культуре. Заняв секретарское кресло, он взялся расставлять свои кадры на руководящих должностях, от которых зависели дела в литературе. На должность редактора «Литературной Украины» привел малоизвестного журналиста Виталия Виноградского. Произошли изменения и в руководстве издательств и журналов. Незадолго до назначения Маланчука секретарем ЦК с должности Председателя Союза писателей Украины ушел Олесь Гончар (21 мая 1971 г.), который понял, что «невозможно дышать дальше», поэтому лучше выйти «из грязной игры»...
Кадры решают все — эту заповедь Маланчук запомнил очень хорошо...
Идеологическим вождем Украины В.Маланчук был шесть с половиной лет. Оставил он по себе черный след. В «Дневниках» Олеся Гончара есть запись о том, как одиозного украиноненавистника освобождали от должности, — произошло это аж в апреле 1979 г.: «Только что вернулся из ЦК. Вздохнул с облегчением. Наконец-то избавились от этого неуловимого, как таракан, Маланчука-Мильмана. Сколько зла нанес он нашей культуре! И как загадочно долго держался!.. Теперь — вслед за Шамотой, Козаченко, Чалым — он летит кувырком... «Слабо руководил... Недостаточно знал дела на местах... Не нашел общего языка с партработниками, с деятелями науки и культуры...» Вот-вот!
Сидел за спинами переднего ряда, сощурившись под стеной, и все поблескивал стеклышками очков злобно, зловеще (когда о нем говорилось). Бледный как смерть. Острая крысиная мордочка еще более заострилась... Когда проголосовали — прочь! — встал и быстренько с помоста президиума перебежал в зал» (Гончар О. Дневники. — Т. 2. — К., 2003. — С. 369).
Среди идеологических «бзиков» Маланчука вспоминают, в частности, тот факт, что он «редактировал» «Кобзарь» Шевченко, выбрасывая из него такие «националистические» произведения, как «Великий льох»; запрещал употреблять термин «Киевская Русь» (введя вместо него термин «древнерусское государство»); подгонял украинский язык под русский; вместо памятников запорожским казакам и историко-культурного заповедника на острове Хортица требовал ставить монументы в честь «дружбы народов» и рабочего класса; составлял «черные списки» писателей, которых не следует издавать... Во времена Маланчука преследование творческой интеллигенции вообще достигло апогея. Впоследствии эту идеологию остракизма, повышенной подозрительности на почве ненависти ко всему украинскому и примитивного толкования интернационализма назовут «маланчуковщиной»...
После «падения» Маланчук оказался на должности заведующего кафедрой истории партии в Киевской политехнике. А закончил он скверно: запил и через некоторое время, не забытый в своем бесславии, умер.
Что общего между этими двумя предшественниками Дмитрия Табачника — Юзефовичем и Маланчуком? Прежде всего, оба они были верноподданными империи: один — Российской, другой — Советской. А поскольку обе эти империи «перемалывали» и русифицировали народы, то это означает, что и защитник «православия, самодержавия и народности» Михаил Юзефович, и коммунист (атеист) Валентин Маланчук сходились в главном: они служили идее русской великодержавности (во втором случае слегка замаскированной под «советскость» и «социалистическую семью»).
Сфера, в которой этих два деятеля нашли для себя точку приложения сил, — идеология. Они понимали значение гуманитарной политики, поэтому «отличились» и на ниве образования и науки. Оба пытались контролировать историческое сознание общества, жестко (и жестоко) корректируя его в соответствии с теми идеологическими схемами, слугами которых были. И Юзефович, и Маланчук были бойцами идеологического фронта, призванными «каленым железом» выжигать то, что в их глазах было «украинофильством», «сепаратизмом», или же — украинским буржуазным (почему-то непременно «буржуазным», с классовой «подкладкой»!) национализмом. Казуистика заключалась в том, что национальное отождествлялось с националистическим. Из-за этого плацдарм для борьбы был широким; «националисты» покушались везде и всюду, особенно в среде студенчества и недобитой «украиноязычной» интеллигенции. И кумиры у них — тоже «националисты»: Тарас Шевченко, Пантелеймон Кулиш, Иван Франко, Леся Украинка — и дальше в соответствии с каноном. Сколько работы для ревностного великодержавника! Выжженная земля должна была быть везде, где звучит украинский язык, где издаются украинские книги, ставятся украинские спектакли. Все должно было стать общим, единым — историческая память, язык, церковь, способ мышления. Никакой Украины — только «русский мир»!
Уже и украинской государственности скоро 20 лет, а мы еще до сих пор все это «проходим»...
