У Владимира Винниченко есть слова о том, что украинскую историю невозможно читать без брома. Но дело в том, что и самого Винниченко читать «без брома» сложно. И писать о нем непросто, тем более когда речь идет о политической истории Украины. Один из ее неимоверных сюжетов — события 1918 года, драматическое для нашей государственности противостояние Винниченко и Скоропадского.
ВИННИЧЕНКО: ДВОЙНАЯ ИГРА
После прихода к власти Павла Скоропадского Винниченко покинул Киев. Некоторое время, как и многие из его круга, скрывался на Княжеской горе под Каневом. Здесь, на даче археолога Николая Биляшивского, собралось весьма колоритное общество. Владимир Винниченко, Евгений Чикаленко, Павел Тычина, Степан Васильченко, Павел Зайцев. Под горой, на Днепре, стояла пришвартованная яхта «Чайка» Чикаленко: она выполняла функции «плавучей гостиницы», в которой проживали друзья и близкие Евгения Харлампиевича.
1 июля 1918 г. Евгений Чикаленко записал в дневнике: «Майже десять день прожив я на плавучій земській дачі «Чайка» коло могили Т.Г.Шевченка. ...Разом зі мною проживали на «Чайці» екс-міністри Голубович, Шаповал, бувший командуючий військом Павленко, а недалечко від «Чайки», на дачі Біляшівського проживає Винниченко, який написав тепер дуже гарну драму з сучасного життя, під час большевицького нападу на Україну» (говорится о пьесе «Між двох сил». — В.П.).
Тогда же, в июле, на Княжеской Горе случился казус: Винниченко арестовали «чини Особого Відділу при штабі гетьмана», поскольку имели информацию, что он якобы готовит «государственный переворот» (этот эпизод детально описан в дневнике Винниченко; запись от 10 июля 1918 г.). Недоразумение однако быстро завершилось тем, что арестованного отпустили, да еще и чуть ли не с извинениями.
А уже 18 сентября 1918 г. Винниченко возглавил Украинский Национальный Союз, в состав которого вошли, кроме УСДРП, и другие партии социалистического направления, которые позиционировали себя как украинские демократы, выразители интересов трудового народа. Власть Гетмана, поддерживаемая немецким командованием, трактовалась ими как реставрация, как реванш больших предпринимателей и землевладельцев.
Понимая шаткость своего положения и пытаясь расширить социальную базу, на которую можно было бы опереться, П.Скоропадский предложил украинским демократам сформировать коалиционное правительство и тем самым консолидировать общество. Через министра иностранных дел Дмитрия Дорошенко он официально пригласил В.Винниченко, А.Никовского и Ф.Швеца к себе в Гетманский Дом на ул. Институтской, 40, и 5 октября 1918 г. стороны достигли договоренности о вхождении в Кабинет Министров представителей Национального Союза. Министрами стали А. Лотоцкий, П.Стебницкий, А.Вязлов, В.Леонтович и Н.Славинский.
Свои впечатления от встречи с Гетманом Винниченко зафиксировал в дневнике, причем его тон — безжалостно-сокрушительный, даже грубый. К Скоропадскому он, вчерашний премьер, относился с полным презрением: «Смешным и маленьким кажется весь процесс переговоров с тем несчастным, тупым и слюнявым кретином по поводу «кабинета». Вот он сидит в красном «моем» кабинете, за тем же столом, за которым я принимал делегации, послов от Антанты, комиссаров, большевиков. Насколько большая сила автосуггестии: этот ограниченный необразованный, по-видимому, больной офицер русской армии полностью искренне верит в то, что он гетман, то есть человек превосходящий других, имеющих право на власть, и что другие то право признают и уважают его. Он старается вести себя просто и сам это отмечает, а также его приближенные отмечают, что он обращается со всеми очень просто, как обычный человек.
Белокурая, лысая, вытянутая голова с породистым носом и круглыми, мутными, невнимательными, словно немного растерянными глазами. В уголках губ набирается слюна и белой пеной набивается там, когда он говорит. А говорить этот «обычный человек» любит, но говорит корявыми, потрепанными, неряшливыми фразами, запинаясь, перепрыгивая на следующую, забывая тему, кряхтя и создавая впечатление человека, которого нужно отправить в больницу.
Между тем классовый инстинкт у этого дегенерата достаточно сильный. И классовое честолюбие отнюдь не малое. Ему хочется сыграть какую-то немалую ролю. Роль обновителя «твердых устоев правопорядка» (Винниченко В. Дневник. — Т.1. — Эдмонтон — Нью-Йорк, 1980. — Запись от 27 ноября 1918 г.).
Гетман Скоропадский для председателя Национального Союза Винниченко — политический враг, не иначе. Но Винниченко трудно скрыть и свои безграничные амбиции: они всегда велели ему претендовать исключительно на первые роли, презирая тех, кто у него те роли «отбирал».
Согласившись на участие в Кабинете, В.Винниченко, как оказалось, вел двойную игру. Участие в гетманском правительстве Федора Лизогуба было лишь ширмой, за которой в действительности велась подготовка к вооруженному восстанию против Скоропадского. Дмитрий Дорошенко, комментируя такую тактику Винниченко, не мог сдержать горечь и досаду. Реформы, писал он, могли «консолидировать Украинское Государство, скрепить его, вместе с тем скрепить уважение и авторитет гетманской власти. Но этого последнего как раз и боялась определенная часть украинской демократии, для которой власть была главным объектом всех устремлений и мероприятий, для захвата которой она готова была идти через самые глубокие потрясения и руины и не чуралась самых крайних демагогичных мероприятий. Вот почему одной рукой внедряя в Кабинет своих кандидатов, лидеры Национального Союза второй рукой готовили гибель гетманского правления и созданного им строя — разговаривая с врагами Украинского Государства и организовывая вооруженное восстание против Гетмана» (Дорошенко Д. История Украины 1917-1923 гг. — Т.2. — К., 2002. — С.277).
Переговоры Владимира Винниченко с большевиками Християном Раковским и Дмитрием Мануильским — факт совершенный. Не скрывал его и сам Винниченко. В частности, в статье «Еврейский вопрос на Украине», напечатанной в 1923 году в пражском журнале «Новая Украина», он писал: «Перед початком повстання поміж українським Національним Союзом (у моїй особі) і російським совітським урядом (в особі представника його на Україні Мануїльського) заключено тайну умову, на основі якої російський уряд мав заховувати доброзичливий невтралітет щодо повстанців у їхній боротьбі проти німецької армії та гетьмана».
Была ли то только, говоря словами Исаака Мазепы, «политическая наивность»? Или, может, давала о себе знать политическая близость украинских социал-демократов к российским большевикам, с которыми, как представлялось, вместе можно достичь желаемой цели — всемирной социалистической революции? «Доверчивость» к «братьям» из России (которые в действительности только и ждали, когда украинцы ослабят друг друга!) оказалась просто-таки фатальной...
За двадцать лет до событий, о которых идет речь, Иван Франко вынужден был констатировать, что среди украинских радикалов есть такие, которые «признавали себя в первой линии социалистами, а только во второй — украинцами». Случай Винниченко, кажется, еще более сложный: «социалист» и «украинец» в нем неоднократно менялись местами! А то и вступали в конфликт между собой...
14 ноября 1918 г. П.Скоропадский провозгласил федерацию Украины с Россией. В тот же день Украинский Национальный Союз избрал Директорию, в состав которой вошли пятеро, — В.Винниченко (председатель), С.Петлюра, Ф.Швец, А.Макаренко и А.Андриевский.
«Члени Директорії — просто патріоти, хороші, чесні, не дурні, але тільки патріоти, — записывал в дневнике Винниченко. — Вони не революціонери. Петлюра енергійний, трошки шамотливий, з певною ініціативою, з шабльоновим демократизмом, честолюбець. Він боїться за свою популярність і за всяку ціну хотів би її зберегти. Коли для цього треба буде стати большевиком, він стане ним. Коли гетьманом — стане гетьманом. Швець, Макаренко, Андрієвський хороші чесні обивателі, які совісно, навіть з деяким ентузіязмом ставляться до своєї місії. Вони не вірять у свою соціялістичність і часом зі страхом подивляються, куди це їх несе. Але вони не будуть опиратись, коли їх занесе навіть у справжню соціяльну революцію. Усі вони не бачать грандіозности і величезної ваги своїх власних кроків» (30 декабря 1918 г.).
Дневниковые записи В.Винниченко вызывают сложные чувства. Их автора буквально переполняет ощущение собственного возвышения над другими, снисходительная пренебрежительность в отношении к тем, кто рядом. Он едва сдерживает раздражение, когда идет речь о Петлюре и его популярности. А кроме того, Винниченко раздвоен: он находится в эпицентре событий — и в то же время чувствует себя будто отстраненным от них. Вот-вот должно начаться наступление войск Директории из Фастова на Киев, а Винниченко не покидают сомнения. Он созерцает, наблюдает за всем, что происходит: «Можливо, цю справу захоплення влади в даний момент ми програли. 75 шансів за поразку під Києвом, за безпорядочне тікання нашого недисциплінованого війська, за остаточне розбиття нас німцями і Антантою разом. Але перемога наша в тому, що ми, українські соціялісти і демократи, що ми, українці, з’єдналися з своїм народом. Хай нас розіб’ють фізично, але духово, національно й соціяльно, ми поєднані тепер і в слушний час наш голос матиме довір’я в народі нашому. Це є те основне завдання, яке ми мали на меті, виступаючи, ще обмірковуючи виступ і не знаючи, як будуть ставитись до нас німці» (28 ноября 1918 г.).
Отстранить гетмана все же удалось: 14 декабря 1918 г. Павел Скоропадский отрекся от булавы и выехал за границу. Директория, казалось бы, достигла своей политической цели. Однако и с формулировкой и преданием огласке своей политики она медлила недопустимо долго. Только 26 декабря 1918 г. появилась политическая Декларация Директории, а 8 января — закон о национализации земли. «Украинские массы шли за самыми радикальными лозунгами», констатировал И.Мазепа. Поэтому украинским социалистам, чтобы не отстать от настроений масс, которые стремительно «большевизировались», нужно было провозглашать радикальные социальные лозунги и давать неисполнимые обещания.
А Винниченко продолжал рефлексировать: «Нема у нас нації. Є темний, осоловілий від усяких історичних дурманів народ. Ми хочемо зробити його нацією, а він скоса дивиться на наші маніпуляції і сердито бурчить» (29 грудня 1918 р.); «національна несвідомість, темнота, очманілість нашого народу повторюється щодня, а тому повторюються і всі явища, що походять з цієї основної причини».
Для сетований на нехватку национального самосознания у украинцев оснований было достаточно, но и проводникам нации стоит выставлять высокую планку требований! Ничего этого у Винниченко нет. Он продолжает «с болезненным любопытством» наблюдать за тем, как «большевицкие жуки точат ужасно дружественно и энергично наши бедные слабые «подпоры». И вовсе не проникается самокритикой и анализом собственных ошибок.
Это не психология харизматичного вождя. Это психология писателя, который во всем видит «сюжеты», рисует в воображении картины утопической будущности. «Мене хвилює та картина, яку я собі нарисовую, картина перебудови всіх відносин, законів, богів, гріхів, понять, станів, — фантазував В.Винниченко 30 грудня 1918 р. — Мені рисуються осяяні електрикою села в садках, пов’язані шосами, залізницями, пароплавами. Палаци-фабрики, храми-університети, городи без брудних убогих передмість, без тюрем».
Удивительно: эти фантазии Винниченко очень напоминают цитаты из... Троцкого, который так же мечтал о «переплавке человека» и идеальном социалистическом укладе («человек научится перемещать горы, воздвигать народные дворцы на вершине Монблана; /.../ поставит себя целью овладеть собственными чувствами, поднять инстинкты на вершину сознательности, сделать их прозрачными, протянуть провода воли в подспудное и подпольное и тем самым поднять себя на новую ступень — создать более высокий общественно-биологический тип, если угодно — сверхчеловека)».
Нужно было представлять себя всесильным демиургом, дерзким творцом чудесного «нового мира», чтобы впадать в такую — полусумасшедшую — «ересь утопизма».
Украина, как видим, также попадала в силовое поле грандиозного эксперимента.
СКОРОПАДСКИЙ: ГРУЗ БУЛАВЫ
Авторы «Дня» немало внимания уделили заслугам Скоропадского-гетмана, поэтому повторяться нет необходимости. Заслуг оказалось немало. Тем естественнее было бы задуматься над вопросом, почему все-таки Павлу Скоропадскому не удалось удержать булаву?
n Странно было бы объяснять неудачу только коварством украинских социалистов, политических оппонентов гетмана. Тем более что никто их вроде бы и не защищает: жили они иллюзиями относительно всемирной революции, и в этом смысле мало чем отличались от российских большевиков. Мыслили категориями не столько самостоятельного государства, сколько федерации и свято верили, что независимую рабоче-крестьянскую Украину можно построить под «патронатом» демократической России.
Все это так, однако в действительности поражение Гетманата имело много причин.
Начало. Окончание читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»
