...Июль 1941 года. Немецко-нацистские войска рвутся к Днепру и Киеву, они уже оккупировали значительную часть Украины. Однако и этот трагический ход событий не заставил «чрезвычайно бдительные» органы НКВД прекратить или же хотя бы ослабить неутомимые поиски «врагов народа», скрытых шпионов, вражеских агентов, тайных фашистских диверсантов и тому подобное. И вот, возможно, самый ошеломительный пример: 20 июля 1941 года по сфальсифицированным обвинениям были арестованы выдающиеся деятели украинской культуры — академик Агатангел Крымский (его схватили на Черкасщине, в собственном доме) и Людмила Михайловна Старицкая-Черняхивская, блестящий драматург, прозаик, мемуарист, выдающийся общественный деятель, дочь классика отечественной литературы Михаила Петровича Старицкого. Этой удивительной женщине было уже 73 года, здоровье ее было подорвано тяжелыми испытаниями (если вспомнить, что она потеряла единственную, безгранично любимую дочку Веронику, которую расстреляли в сентябре 1938 года сталинские палачи, иезуитски известив перед этим мать, что Вероника, мол, жива, ей вынесен приговор «10 лет без права переписки» и она отбывает срок в одном из сибирских или уральских женских спецлагерей; не выдержав такого удара, умер муж Людмилы Михайловны, Александр Черняхивский — если вспомнить все это, то речь идет действительно о «хождениях по мукам»!), но ничто не могло остановить бесчеловечную репрессивную машину.
В постановлении об аресте Людмилы Старицкой, в частности, утверждалось такое: «Сейчас Старицкая-Черняхивская германофильски настроена, ждет прихода немцев в Киев. Вместе со своей сестрой Стешенко Оксаной и националистом Иринархом Черкасским (ранее арестовывался) разрабатывают план своей деятельности в так называемом Украинском правительстве, которое, по их мнению, создаст Гитлер в Киеве. Согласно этому плану, они возьмут на себя руководство культурным фронтом в Украине, все остальное должно быть сосредоточено в руках немцев». Людмила Михайловна, которую подвергли изнурительным допросам, категорически отрицала эти обвинения. Однако «механизм уничтожения» работал безукоризненно даже в военное время. Людмилу Старицкую-Черняхивскую вместе с группой других репрессированных (академиком Агатангелом Крымским, младшей сестрой писательницы Оксаной Стешенко, Иринархом Черкасским, Андреем Ярошевичем) грузовиком вывозят в Харьков. 14 сентября 1941 года офицер госбезопасности, некто Кокостиков, предъявил Людмиле Михайловне обвинения в том, что она, будучи «активной украинской националисткой, в течение ряда лет осуществляла антисоветскую националистическую деятельность» (снова, как и много лет до этого, и много десятилетий спустя, каратели используют ярлык «национализма»!). Наступление гитлеровцев на Харьков стремительно развивалось, суд над обвиняемыми украинскими интеллигентами откладывают (а вполне ли серьезно планировался этот суд вообще?), арестованных, среди них и Людмилу Михайловну, срочно вывозят в так называемом телячьем вагоне на расстояние в 2500 километров, в Казахстан, в Акмолинск. 73-летняя писательница не выдержала издевательств, унижений, холода и голода — в дороге она умерла...
После войны даже те же самые «чекистские» органы фактически были вынуждены признать, что «дело Старицкой» является, по сути, циничной фабрикацией. Вот что записано в «постановлении от 31 июля 1948 года о прекращении следствия по делу № 070447 по обвинению Старицкой-Черняхивской Людмилы Ивановны» (ошибка безразличного следователя. — И. С.). «В процессе следствия никаких данных о принадлежности ее к антисоветской националистической организации обнаружено не было, а с приближением линии фронта Старицкая-Черняхивская из Киева была этапирована для дальнейшего следствия вглубь Советского Союза. Данных о местонахождении Старицкой-Черняхивской через семейные и другие связи сегодня нет; также по делу нет материалов о ее побеге из-под стражи. Майор МГБ УССР Тоцкий». Конечно, в МГБ были люди, которые хорошо знали о том, что на самом деле произошло с Людмилой Михайловной.
Впрочем, советские тоталитарные карательные органы (как это случалось очень часто) хорошо знали, кого они убивают. Сталинских сатрапов абсолютно не интересовали огромные заслуги Людмилы Старицкой-Черняхивской, автора совершенных исторических драм «Гетьман Дорошенко», «Іван Мазепа», «Останній сніп», повестей «Діамантовий перстень», «Жива могила», переводов с Гейне, Рилеева, Надсона, мемуаров «Двадцять п’ять років українського театру», «Хвилини життя Лесі Українки», «Спогади про Миколу Лисенка», «Володимир Самійленко», перед украинской национальной культурой — так же, как и ничего для них не означало имя великого творца Михаила Старицкого, отца мученицы. Однако этим палачам, без сомнения, были очень хорошо известны слова Людмилы Михайловны из ее речи в память о погибших юношах-героях Крут, произнесенной в марте 1918 года: «Каин, Иуда и большевик — три человеческих чудовища, три зверя, которые извергла в мир Божий какая-то страшная бездна. Нет, и это сравнение неподходящее! Каин убил брата, но сам ужаснулся от своего злодейства и, как безумный, бросился убегать от трупа брата; Иуда продал Христа, но не вынес укоров совести и «удавился» сам. А большевик перед казнью, перед расстрелом отрезал носы, уши, выкалывал глаза, выпускал внутренности, добивал еще живых прикладами по голове, как бешеных собак, и радовался мукам своих братьев». Пылкие слова... Понятно, что ни забыть, ни простить такое духовные и политические наследники крутовских убийц не могли.
Служение Украине никогда не было для Людмилы Михайловны таким своеобразным средством самоутверждения, удовлетворения собственных амбиций (кстати, именно это слово «амбиция» как-то незаметно изменило окраску с негативного на вполне позитивный; хороший пример — модное слово «амбитный», употребляемое относительно человека, проекта, намерения и тому подобное). Нет, от начала жизненного пути эта уникальная женщина хорошо понимала, что преданность собственному народу — это сознательный выбор страданий, неблагодарного, тяжелого труда (в условиях безразличного, а то и враждебно настроенного окружения). Однако перед глазами девушки был поразительный пример великого отца, пример матери, Софии Витальевны Лысенко, родной сестры корифея украинской классической музыки Николая Лысенко. Страшный поворот истории: наследница рода Рюриковичей погибает под жерновами карательной тоталитарной машины (ведь именно от царской семьи Рюриковичей вели свою родословную Старицкие, во всяком случае, об этом свидетельствуют семейные воспоминания), погибает в лагерном спецпоезде...
С детства Людмила свободно владела иностранными языками: английским, немецким, французским. В то же время «ощущение родного слова» (украинского!) вызрело у нее очень рано. И никакие насмешки и издевательства полностью русифицированной киевской дворянско-мещанской среды не могли запугать девочку. (Кстати, Михаил Старицкий, обращаясь, правда, не к Людмиле, а к ее старшей сестре, Марии, писал:
«Не плач, моя доле кохана,
Шануй оченята — зірки:
Тебе оганьбила догана,
Образили пани бридкі;
Із тебе сміялися знову
На гулянці майській в гаю, —
За одіж селянську, крайову,
За мову питому твою...»).
Однако не возникает сомнений в том, что это стихотворение, написанное в 1876 году, могло быть посвящено и Людмиле. Со смертью отца, 27 апреля 1904 года, Людмила Михайловна, по ее собственному признанию, «потеряла половину сердца». Отец был ее духовным наставником, средняя дочка унаследовала чуть ли не все таланты Михаила Петровича, и, как и он, работала в самых разнообразных жанрах: драматургии, прозе, поэзии, эссеистической мемуаристике. Наследию писательницы, мягко говоря, «не везло» (злые ветры истории были нещадными к ней). Только один пример: несколько незаурядных пьес Людмилы Старицкой были в свое время утеряны (хотелось бы верить, что не навсегда), в частности, «Право на життя», где описываются времена большевистского вторжения в Киев в 1918 году (агрессию Муравьева писательница переждала вместе с дочкой и мужем в погребе, потому что имела весомые основания побаиваться за свою жизнь), «Перемога», «Декабристи», «Тихий вечір».
И все-таки в богатом творческом наследии Людмилы Старицкой есть произведения, неподвластные времени, травле, клевете и умалчиванию (а клеветы было невероятно много; вот, например, журналист М. Берлин в «Літературній Україні» от 15 апреля 1930 года утверждал: «На квартире Старицкой-Черняхивской в свое время была организована известная вечеринка, посвященная памяти Петлюры. Там собирался националистический «бомонд», контрреволюционная интеллигентская верхушка, которая мечтала об «учреждении буржуазно-демократического строя с парламентом, президентом», а одновременно стремились вернуть частную собственность и установить фашистскую диктатуру»). Это, прежде всего, исторические драмы «Гетьман Дорошенко» (1911 г.) и «Іван Мазепа» (1928 г.). Народ и власть имущие; свобода и кровавая цена, которую приходится за нее платить; настоящие и воображаемые друзья и враги Украины. Руина военно-политическая и Руина духовная — вот круг проблем, которых касается автор в этих произведениях, которые, смеем утверждать, еще должным образом не оценены нашими читателями, как, впрочем, и театральными постановщиками и критикой.
«Високодумні владолюбці — ви у попіл все повернете!» — эти слова одного из главных героев драмы «Гетьман Дорошенко», сотника Яненко во многом объясняют, в чем состояли причины, в чем крылись корни страшного бедствия, которое постигло Украину в 60-х—70-х годах XVII века — бедствия Руины. И даже сам гетман Дорошенко, чья высокая, святая цель — «з’єднать розшарпану Україну», спасти Отчизну, даже он вынужден с горечью воскликнуть: «О горе нам, оспалим і сліпим» («оспалість» — это тот грех, который должно искупать все поколение времен Дорошенко и Мазепы). Дорошенко, большой патриот Украины, терпит поражение, и это не столько его грех или личная вина, сколько трагедия целой эпохи, потому что «Нема, нема людей! Немає в Україні заступників, Запроданці, кати, керують всім, А рідні, вірні діти зрікаються отчизни!». Поэтому исторические драмы о судьбе Дорошенко и Мазепы уместно было бы назвать историческими трагедиями.
Однако, как и ее герой Дорошенко, так и сама Людмила Михайловна Старицкая-Черняхивская — оба имели самую лучшую, возможно, черту украинского характера — несокрушимую, непреклонную веру в лучшее будущее. Дорошенко в драме, будучи уже на пороге необратимой катастрофы, приказывает музыкантам играть и идет танцевать: «Ну ж, шпарче грай! Танцює Дорошенко... Козак вмира, але не йде на ласку». А сама Людмила Старицкая во время так называемого процесса СВУ в 1930 году, находясь в тюрьме (это была, по сути, репетиция будущей расправы), пишет такое стихотворение:
«Бо ж і ми у кельї цій
Бачим ще краєчок неба...
Бачим промінь золотий...
Ні! Журитись нам не треба.
Глянь — межа того життя
Ой, ой, ой, уже близенько.
Та жалю не знаю й я —
Бо танцює Дорошенко!».
