Окончание. Начало см. в № 168-169 от 22 сентября в 2017 г.
Конечно, любая, казалось бы даже безукоризненно верифицированная источниками реконструкция прошлого не дает полной уверенности в том, «как все было в действительности». Этот один из самых важных для современных историков вопрос для творцов раннего киевского летописания так остро не стоял. Способ мышления древнерусских книжников определял, прежде всего, христианский типологический символизм. Вот почему чуть ли не каждый летописный персонаж, каждое заметное событие находит соответствие в библейских, прежде всего ветхозаветных событийных моделях. Именно с помощью таких приемов и построена сюжетная канва Корсунской легенды, которая символично очерчивает путь обретения Владимиром веры и ореола царственной власти.
Одним из литературных прототипов, которыми вдохновлялись ее творцы была, как представляется, история воцарения библейского царя Давида (2 Царь.: 12, 26 — 30). Подобно воеводе Давида, который захватил «царственный» город, завладев его водными ресурсами, Владимир также вошел в Корсунь благодаря тому, что прервал доступ воды к городу. Не исключено, что, равно как и Давид, он получил от византийских императоров, пусть не золотой царский венец, но какие-то инсигнии царской власти, или, по крайней мере, рассчитывал их получить в будущем.
Древнерусская государственность, равно как и государственность православных южных славян, представлялась древним мыслителям и книжникам как производное от Византии, как результат перемещения оттуда материальных ценностей, «даров», царственной силы и власти. В созданном старокиевским летописцем повествовании о Крымском походе Владимира, византийский Херсон (Корсунь) выступает субститутом Константинополя/Царьграда, символизирующего истоки и оплот христианской веры, которую нужно не смиренно принять от греков, а отвоевать этот дар в нелегкой борьбе. Военное счастье варварского вождя определяют трофеи новой веры, доставшиеся ему вместе с престижным призом — рукой греческой царевны.
ПЕРЕЛИЦЮВАННАЯ ПАМЯТЬ
С окончательным утверждением власти московской правящей династии над Киевом святой равноапостольный князь Владимир и связанные с его именем «места памяти» денационализируются и присваиваются чужестранцами. Украинские книжники, прежде всего, ученое духовенство согласились с официально устоявшимся в Российской империи взглядом на Владимира Великого как «просветителя России», прародителя московских царей, представлявшимися единственными законными наследниками правителей Киевской Руси. Основанная московскими публицистами еще начиная с ХV в. историографическая традиция о родстве династии московских великих князей с властителями киевского княжеского дома окончательно взяла верх и позволила обосновать таким образом и их право на земли, историю и культуру Киевской Руси.
Значение Владимира как фигуры исторической идентификации в Российской империи существенно выросло в конце XVIII в. Импульсом к оживлению интереса к фигуре и деяниям Владимира стало присоединение Крыма к России. Ее обладателям стало известно, что именно с берегов Черного моря берет свое начало раннее киевское христианство, растворенное теперь в пространстве русского православия. Поэтому, с точки зрения Петербурга, Херсонес является городом князей русских. Россия будто опять находит теперь истоки своей веры и глубину своей истории.
Сразу же после Кучук-Кайнарджийского мира 1774 г., когда Крым был исключен из состава Оттоманской империи и провозглашен формально независимым государством во главе с Шагин-Гиреем, на присоединенных землях учреждаются новые города — Херсон и Славянск. Семантика названий этих городов полностью прозрачна — Херсон должен был напоминать о Херсонесе Таврическом, а Славянск — о легендарном городе давних русов вблизи Новгорода.
9 сентября 1775 г. в указе Екатерины ІІ о создании Херсонской и Славянской епархии отмечалось, что Херсон был источником христианства для России, где после обращения Владимира мир благодатной веры и истинного богослужения просиял над всей Россией. Епархии были предоставлены исключительно высокий статус, а архиепископом на нее был назначен один из ведущих деятелей греческого образовательного движения Евгений Булгарис, который незадолго до этого приехал в Россию. Основание новых крепостей с греческим и славянским названиями должно было также символизировать единство христианских народов на границе с Турцией. В декабре 1783 г. присоединение Крыма к России было официально признано Турцией, и уже 2 февраля 1784 г. основана Таврическая область.
Закономерно возник вопрос об увековечении памяти крещения Владимира в Херсонесе. Предложение возвести памятный мемориал на месте крещения в Корсуне князя Владимира впервые была выражена адмиралом А.С. Грейгом в 1825 г. в докладной записке императору Александру І во время посещения им Севастополя. Предусматривалось построить на морском берегу небольшую церковь с богадельней при ней для 30 инвалидов. Вскоре была открыта подписка на средства для строительства храма. Посетив Севастополь в 1843 г., император Николай І приказал строить храм не в Херсонесе, а в самом Севастополе, на возвышении в центре города.
Указом св. Синода от 4 мая 1850 г. за № 4141 Херсонскому епархиальному начальству было разрешено заняться возобновлением давних святых мест на Таврическом полуострове. Тогда же херсонский архиепископ Иннокентий (прежний ректор Киевской духовной академии и викарий Киевской епархии) учредил здесь общежительную киновию с небольшой каменной церковью во имя св.Ольги. Освященная 28 февраля 1853 г., она была до основания разрушена во время Крымской войны в 1854 — 1855 гг. 18 марта 1861 г. херсонесская киновия приобрела статус первоклассного монастыря, в котором были тогда уже три храма, — малый, в честь семи священномучеников христианских, где сохранялась часть мощей св. Владимира, переданные Александром ІІ 29 июня в 1859 г. из домовой церкви Зимнего дворца, домовая церковь Покрова Божьей Матери, и собор св. князя Владимира, который строился на приблизительном месте его крещения.
Через несколько лет по окончании Крымской войны было принято решение разделить сумму собранных пожертвований и построить два Владимирских храма. Один — в центре Севастополя на вершине горы, а другой — в честь 900-летия крещения Руси на руинах Херсонеса, на том месте, где еще в 1827 г. были откопаны два христианских храма.
Основание Владимирского храма в Севастополе состоялось уже 15 июня 1854 г., когда враждебные суда объединенного англо-французкого флота еще даже не покинули Черноморье. В своей речи, произнесенной во время заложения храма, архиепископ Иннокентий, в частности, отмечал: «Кто не знает, что у врагов наших одно из самых задушевных желаний теперь состоит в том, чтобы каким-либо образом отторгнуть здешнюю страну от состава России? А мы в это самое время, как бы в ответ на их безумную дерзость, полагаем здесь основание храма во имя св. Владимира. Здесь купель нашего крещения; здесь начало нашей священной истории и народных преданий. Уступить после сего страну кому бы то ни было означало бы для России отказаться от купели своего крещения, изменить памяти св. Владимира. Возможно ли это? Скорее, не останется во всех горах здешних камня на камне, нежели луна заступит здесь место креста Христова!»
Составить проект храма св. Владимира на руинах Херсонеса было поручено известному архитектору профессору Давиду Ивановичу Гримму. Тот предложил план выдержанного в византийском стиле грандиозного двухэтажного сооружения в виде креста, увенчанного куполом на высоком барабане. Внешний фасад и план церкви были заимствованы из константинопольского храма Сергея и Вакха. 23 августа 1861 г. при участии императора Александра ІІ Николаевича был заложен первый камень в фундаменты храма. В 1873 г., в разгаре строительства храма, случилось землетрясение, что заставило разобрать часть здания и начать работы по новому плану.
В 1877 г. церковь была завершена. Архитектор Гримм придал ей величаво-торжественный вид. В завершенном виде стройное сооружение собора достигало 26 метров в высоту. Над его богатой внутренней отделкой, которая поражала красотой, работал академик Ф.И. Чагин. Стены и иконостас нижнего храма в память Рождества Богородицы, где находился главный престол, украшали иконы и другие живописные произведения художников В.И. Неффа, И.А. Майкова. На сводах южной и северной сторон храма находились масштабные изображения крещения князя Владимира и киевлян. Пол, как и в древних херсонесских храмах, переливался разноцветной мозаикой, а в центре находилась самая главная святыня — руины искусственно утолщенной апсиды средневековой церкви, прикрытые мрамором. Около правого клироса на месте предполагаемой крещальни стояла мраморная плита с надписью, напоминавшей о великом князе Владимире, «просветившемся святым крещением и озарившим светом познания Русскую землю». В другом пределе, освященном во имя святой Богородицы, находилась копия чудотворной иконы Корсунской Божьей Матери.
Важное место Херсонеса в политике исторической памяти и государственной идеологии России подчеркивают так называемые таврические монеты (достоинством 20, 10, 5 и 2 копейки), вычеканенные в Феодосии во время поездки Екатерины ІІ в Крым. На их лицевой стороне изображен вензель императрицы и надпись: «Царица Херсонеса Таврического». Это был первый шаг на пути к внедрению «Царства Херсонесского» с соответствующим гербом в систему официальной императорской титулатуры: «Божиею поспешествующею милостью Мы (имярек), Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Астраханский, Польский, Сибирский, Херсониса Таврического, Грузинский; Государь Псковский и Великий князь Смоленский, Литовский, Волынский и Финляндский... Низовские земли, Черниговский». Таким образом повышался статус «закутного» Херсонеса, который был знаковым воплощением давнишней имперской мечты христианских монархов России взять под свою «высокую руку» Константинополь с проливами.
Возрожденный Херсонес Таврический стал идеальным воплощением Константинополя. А само имя Владимир приобрело новые коннотации. В официальном имперском дискурсе — вместо миродия, миролюбца оно стало означать обладателя мира, того, кто владычествует над всем миром. Так наспех создавались умелыми руками символические «фигуры памяти» Российской империи, которые и до сих пор остаются ориентиром в политике исторической памяти России.
