Когда-то, в начале 1990, Киевский музей Николая Лысенко получил в подарок из хранилищ СБУ книгу Максима Славинского «Национально-государственная проблема в СССР» — текст, который он в качестве доклада читал на Международном конгрессе порабощенных народов в Париже в 1937 году. Ознакомившись с ним, мы с коллегами с восхищением в один голос воскликнули: «Это бы сейчас переиздать и как пособие раздать каждому представителю власти в Украине!». Ведь здесь М. Славинский размышляет над одной из основных проблем страны под названием СССР, которая стала «достойной» и непосредственной преемницей Российской империи. Славинский пытается ввести в европейский контекст то, о чем современные европейцы уже давно успели забыть, ведь их национальные государства формировались очень давно, и там сами понятия нации и государства намного раньше слились воедино. Но для Славинского и его Родины Украины этот вопрос оставался открытым. И еще далеко впереди были попытки воссоздания украинской государственности 1940-х и начала 1990-х, процесс распада СССР с кровавыми событиями в Прибалтике, Приднестровье, Тбилиси и Грозном, Душанбе и штурм «Белого дома» в Москве.
Славинский подробно останавливается на борьбе с «инородцами», на периодах борьбы народов, захваченных царизмом, а впоследствии большевиками — процесс, который дошел до кульминации в конце 1930-х годов, когда большевистская власть топила любые свободолюбивые проявления в океане крови и репрессий. Историк Славинский рисует глобальную картину судьбы российской государственности и судьбы наций-«инородцев». В своей книге юрист Славинский пробует затронуть правовые аспекты государства-полицейского. Он подробно говорит об официально навязываемой теории единства русского народа и трех его ветвей — великороссов, украинцев и белорусов, о гражданах первого сорта (русские) и людей второго сорта (все остальные нации), к которым и сам автор себя причислял, не ощущая, однако, в себе никакого комплекса второсортности. Славинский — историк и филолог исследовал также вопрос об общности происхождения, когда даже бесспорное единство языка иногда ведет не к возникновению одной нации, а является базой для появления двух и больше самостоятельных, иногда даже в чем-то чуждых друг другу наций. Примером тому стали на территориях России якобы единые великороссы и украинцы. Для борьбы с этими явлениями, продолжал Славинский, была изобретена еще одна теория, что якобы «на территории Украины живут два народа: один — славянский и русский, это — малороссы; другой — темного происхождения, это — украинцы. Первые признаются своими и полноправными, вторые — инородцами, гражданами второго разряда».
Славинский приводит очень яркий пример изменения государственной политики в отношении порабощенных народов: «Украина уже перед революцией 1905 года давала имперской казне ежегодно на 250 миллионов золотых рублей более, чем сама получала из этой казны; из Одесского, скажем, уезда, выгоднее было отправлять свой хлеб за границу через порты Балтийского моря, чем через свой же уездный черноморский порт — Одессу; а в Туркестане одно время сельское население платило подати с дыма, вьющегося из дымовых труб, с ветра, сушившего развешанное белье и т. п. Правда, в последнем случае, подати шли не в казну, а в карманы имперских администраторов, но это обстоятельство лишь красочно дополняло общую картину». Не наводит ли вас, уважаемые читатели, эта цитата на определенные печальные параллели с дореволюционной Украиной и ее пыльными домами, когда запрещалось на крышах ставить дымовые трубы — за это необходимо было платить дополнительные налоги, и с нашим настоящим и зарубежной политикой соседнего нам государства?
Подробно рассказывает исследователь о жизни командной и подкомандных наций, о русификаторской и ассимиляторской политике государства, о так называемой российской общественности, от неутомимой агрессии которой и до сих пор мы страдаем. Славинский упоминает и о славянофилах московского типа, западничестве в командной нации и о республиканско-демократической национальной идеологии и ее выразителях у украинцев — Кирилло-Мефодиевском братстве, об очень распространенном в имперской России и культивированном в СССР типе людей двух наций: «В сущности таким был почти весь человеческий материал российского государственного аппарата и российской общественности, т. е. вся творимая имперская нация. Все ее члены жили, чувствовали, а очень часто и работали сразу в двух национальных секторах — в российском имперском и в своем национальном, в котором они родились».
Говорит Славинский и о том, как после уничтожения Запорожской Сечи земли украинских казаков раздавались русским помещикам, города заселялись обрусевшей частью населения, некими «полуфабрикатами» от нации, как незабываемая Проня Прокоповна Сиркова из комедии Старицкого «За двумя зайцами»: от украинцев словно бы и убежала, а вот до великороссов так и не добежала!.. Исследуя юридический аспект темы, Славинский говорит о том, как язык подкомандных наций был изъят из государственного и публичного общения и лишь ограниченно допущен в литературные произведения и частную жизнь. Не было ни национальной школы, ни национального руководства, а потому от этого страдали народные массы, «не организованные и систематически превращаемые в людскую пыль».
Приводя примеры из истории порабощенных Российской империей наций, Славинский неоднократно останавливается на сохранении финнами и поляками национальных особенностей и тех причинах, почему это удалось сделать, противопоставляя этому намного меньше защищенных от русификации украинцев и белорусов. И несмотря на то, что естественное развитие и движение подкомандных наций было нарушено и деформировано, оно не было остановлено. Оставался большой потенциал, интеллектуальный и экономический. Это и стало в конце концов важной предпосылкой создания УНР и других национальных государств после революции 1917 года, кризиса последующих лет, которым Украине, к сожалению, не удалось воспользоваться в полной мере. Перед нами блестящий экскурс в глубину веков — проблемы и достижения процесса сохранения наций и вклад в это сельского населения, интеллигенции, имперской границы, которая не совпадала с границей национальной. Эта одновременно и счастливая, и несчастная реальность дала возможность взаимодействия Украины Австро-Венгерской и той части Украины, которая находилась в составе Российской империи, — возможность благодаря взаимодополнению создавать единое государство Украина, — хотя официально иметь такое государство было невозможно. Максим Славинский и Леся Украинка были в рядах наиболее активных творцов этого духовного государства, равно как когда-то это самоотверженно делал своей поэзией Тарас Шевченко. Но была у российских украинцев, поляков, народов Кавказа и Средней Азии еще одна беда, на которую указывает Славинский: «Нации оказались фактически лишенными главного своего психологического двигателя — чувства интегрального национализма, который возникает и действует лишь тогда, когда у нации уже есть национальное государство или когда она реально борется за его создание».
Славинский останавливает свое внимание и на всяческих тактических компромиссах, к которым с целью выживания были вынуждены прибегать представители подкомандных наций, в частности, украинцы. М. Славинский, в противоположность господствующей нациологической теории о двух и более национальных душах (Бодуэн де Куртене и др.), стал одним из творцов гипотезы о распределении понятий нации и государства.
Довольно подробно говорит Славинский о государственной катастрофе в Российской империи 1917 года и о предпосылках создания новых национальных государств, о причинах дальнейших национальных трагедий. В начале XX века, как и в его конце, зарубежные политики много говорили о том, что с демократической Россией можно иметь дело, можно пойти на всякие соглашения. Но только в том случае, если Россия захочет (сможет) быть демократической: «Для народных масс подкомандных наций историческая Россия всегда являлась силой враждебной и чужой, распад ее казался чудесным избавлением, и всякая попытка, хотя бы даже тактическая, направленная к восстановлению имперского единства в каком бы то ни было виде его, — представлялась им стремлением так или иначе реставрировать ненавистное прошлое, была для них изменой национальному делу». Поэтому: «Победа большевиков в Великороссии стала для этих наций как бы грозным сигналом предстоящих бедствий, грубых посягательств на исторический уклад их жизни, на народные традиции, на национальные святыни, на все их национальное будущее». Так родились новые независимые государства: «все указанные выше нации сразу же, одна за другой, после этого поспешили отгородиться от большевицкой Великороссии собственными государственными границами, отделившись от империи и провозгласивши свою независимость. Кроме Финляндии и Польши, отделившихся, как указано уже ранее, стали самостоятельными государствами: Эстония, Латвия, Литва, Белоруссия, Украина, Казацкая земля, весь Кавказ и весь Туркестан; заговорили о государственной самостоятельности даже в Сибири, в тех ее частях, где великорусская колонизация, хотя и представляла уже большинство населения, но была оторвана от исторических традиций собственной Великороссии».
И все они спешили установить точные государственные границы с Великороссией как с особенно агрессивным соседом, которого необходимо остерегаться. Большевики «в своей пропаганде, обращенной по адресу вчерашних подкомандных наций, [...] всесторонне использовали не ими созданный, но ими усвоенный лозунг, говорящий о праве каждой нации на самоопределение вплоть до отделения». Этот лозунг был взят из сугубо тактических соображений, чтобы склонить на свою сторону представителей других народов. Выдающийся историк и правозащитник Славинский делает сокрушительный вывод о том, что «претворенное в СССР учение большевизма стало на сегодня официальной идеологией великорусской нации, а сама эта нация исторически и генетически всегда динамическая и ярко экспансивная, на наших глазах как бы стремится к неудержимому, быстрому, как в кинематографе, повторению всей истории востока Европы, начиная с московского царства и кончая имперской Россией. Что весь этот процесс происходит под руководством и, так сказать, под высокой протекцией человека, фамилия которого оканчивается на швили, не должно никого удивлять. Великороссы привыкли издавна к такого рода явлениям, — ведь и их последняя династия носила не великорусскую фамилию, ибо это были вовсе не Романовы, а Готторпы...»
Объясняет Славинский и причины поражения подкомандных наций в борьбе за независимость: «Борьбу эту подкомандные нации проиграли. Боролись они разрозненно, помощи ниоткуда не получали, боевого снабжения не имели и пали жертвой чисто физического преобладания великорусской массы, руководимой большевиками. Их поражение, однако, нисколько не отразилось на динамической силе государственной проблемы внутри этих наций. Произошло это потому, что в этой борьбе между ними и великороссами, не только между армиями, а что гораздо важнее, между народами, — легла кровь, а как известно в народном представлении, кровь пролитая вопиет об отмщении, — вопиет в поколениях».
В своей книге Славинский подытожил и осмыслил весь свой политический и жизненный опыт. Он назвал террор неотъемлемой частью советского режима, а попытки советской власти организовать идеологическую базу для создания в СССР новой единой имперской нации — так называемой «общности советский народ» — нациологическим курьезом.
Славинский предостерегает: «Такой народ неспособен на благоразумный отказ от своих претензий на властвование. И особенно не могут сделать этого его командные слои, бывшие и настоящие, ибо эти претензии стали органической частью в составе их национального мироощущения, а то или иное изменение этого мироощущения требует, как известно национологам, весьма длительного времени». Соответственно «Подкомандным нациям на этот счет не годится создавать никаких иллюзий. Борьбой и кровью окрашен их отрыв от имперской России, в той же атмосфере произойдет и их освобождение от СССР.
Других путей к разрешению национально-государственной проблемы на востоке Европы история не знает, а современная действительность не указывает».
Таким было завещание Максима Славинского нам, потомкам, ведь названная книга, вполне предсказуемо, явилась для него смертным приговором. Когда весной 1945 года советские войска оккупировали Прагу, на одной из улиц был арестован старенький профессор-эмигрант. Вместе с десятками таких же «врагов Родины» он самолетом (!) срочно был доставлен в Киев и умер в камере смертника накануне объявления приговора 23 ноября 1945 года.
Что заставляло этих людей, даже пренебрегая собственным инстинктом самосохранения, бросать себя в горнило борьбы за новую Украину? Это, думаю, довольно аргументировано объяснил Максим Антонович Славинский в своем письме к Олене Пчилке от 28 апреля 1911 года (еще не было в его жизни ни УНР и Гетманата, ни вынужденной эмиграции, ни советской Лукьяновской тюрьмы): «Что касается меня, то Вы немного ошиблись: никакой «великой силы в рос[сийском] лит[ературном] мире» из меня не вышло и, наверное, уже не стоит и думать, чтобы вышло так.
Кроме всяких других причин, мне для этого недостает еще самого важного и того, чего изменить нельзя: я — украинец. И, как Вам это известно, украинец не только из-за того, что в сердце Украины уродился, но и из-за того, что ничем другим и не хочу быть. А с этим багажом в русском литературн[ом] мире дай Бог только на хлеб заработать, а о каком-то большом значении следует забыть.
И, да что уж, Бог с ним, с тем значением!»
...Когда-то очень давно я была поражена таким фактом: вернулся в родной Крым с войны герой Советского Союза, крымский татарин, приехал домой — и хоть пой русское классическое: «Враги сожгли родную хату...». Семьи — нет, целого народа — нет!.. Никого и ничего нет...За что же тогда воевал, за кого? А за какую такую великую и прогрессивную идею арестовали в Киеве накануне оккупации пожилую, измученную болезненными разочарованиями и потерями плеядовку Людмилу Старицкую-Черняхивскую с сестрой Оксаной Стешенко и побратимом-академиком Агатангелом Крымским, чтобы потом, умирающую, выбросить из вагона в бескрайнюю зауральскую степь? Сестра и побратим погибнут уже совсем скоро, но в далеком советском лагере...
Нам, украинцам, давно уже следовало бы запомнить, что мы со своим украинским багажом в этом русском поезде лишние, как когда-то подруга Леси Украинки Люда Старицкая. И нам без промедлений надо строить собственный дом, собственную дорогу и формировать собственный поезд, пока земля эта еще наша, и песня еще наша, и воля не угасла, и прадеды еще обращаются к нам. Ибо ведь могут обидеться и замолкнут навеки.
Вот и снова скажет Леся Украинка: «[...]в свое время орган, издаваемый на укр[аинской] территории (гектографований «Вперед») не хотел (наверняка знаю) принять ни строчки по-украински на свои страницы, да и ни одно русское (не украинофильское) издание до сих пор не печатало украинских (по языку) работ. Сие, если хотите, совсем натурально, и только незачем нам платить за игнорирование гомерической гостеприимностью: пусть идет каждый под свой навес, если так. Инициатива к федеральным отношениям была давно сделана со стороны украинцев, еще во времена Драгоманова, и даже Шевченко, и потом повторялась не раз и не была поддержана со стороны «старших братьев», — пусть же они теперь, если хотят, сами ищут нас, а нам уже незачем переживать, так как, в конце концов сие унижает нас, что мы лезем брататься, а нас даже и не замечают, есть ли мы на свете. Хватит!» А вывод Леси Украинки в этой непростой ситуации следующий: «Когда мы станем для «братьев» интересны, то, поверьте, вспомнят и найдут они нас и сами. Я не просилась никогда в союз с рус[скими] эмигрантами, но они меня нашли и еще очень вежливенько просили переводить их издание и пригодиться, так как, значит, я им нужна. Переводить кое-что я согласилась, но на правах равного с равным, не приставая ни к какой фракции, никого не миря, а просто себе как переводчик независимый. Я думаю, что такое положение единственно натуральное в сих отношениях. Если бы же я при той возможности стала миротворствовать, то меня несомненно бы высмеяли, да и по заслуге».
Снова и снова задумаемся, какая Россия в добрых, неагрессивных соседях нам нужна? Россия Сталина и Жириновского или Россия Шолохова и Сахарова? Когда-то Леся Украинка отметала для себя Россию царей-угнетателей Готторпов-Романовых, а принимала Россию писателя-знаниевца Евгения Чиркова и журналиста-жизневца Владимира Поссе.
И все-таки — почему неутомимо идут этим тернистым путем Иван Дзюба и Евгений Сверстюк, Лина Костенко и Юрий Щербак, которых мы несколько десятилетий называем совестью украинской нации? Может быть, уже пришло время прислушаться и к ним? Услышать и увидеть в них то, о чем не уставали обращаться к нации Иван Стешенко, Василий Стус, Вячеслав Чорновил, Иван Франко и Леся Украинка. На этот алтарь положили когда-то жизнь, здоровье, карьеру, будущее своих потомков Косачи-Драгомановы, Михаил Старицкий с Николаем Лысенко, Павел Чубинский, чтобы сказать нам, украинцам, и всему миру: «Ще не вмерла України і слава, і воля!..» А мы сегодня словно немного стыдимся этих слов, считая их то не слишком оптимистичными, то заезженным штампом, который уже давно «устарел». Неужели наше государство так прочно стоит среди других народов, неужели оно уже не нуждается в нашей самоотверженной и искренней любви, нашем героическом патриотизме, нашей вере в него, в себя самих и в Бога, который помог нам выстоять во времена поражений, руины, бесчестия и предательств, который, как ухмыляется кое-кто и сегодня, якобы и незаслуженно, несвоевременно принес нам ту чудную независимость на сказочном блюдечке с голубой каемочкой.
А кто так думает, то пусть вспомнит о записных книжечках Тараса Шевченко времен его десятилетней ссылки-солдатчины, о мученической голгофе автора Национального Гимна Павла Чубинского, о недопущении Ивана Франко до университетской кафедры (кстати, так же, как и когда-то Шевченко) — именно за их нацио- и державотворческое мышление.
Выдающаяся украинская писательница и политик, плеядовка Людмила Старицкая еще во время учебы в киевской гимназии давала частные уроки, чем зарабатывала себе и младшим сестре и брату на жизнь, а кое-что в случае необходимости даже присылала родителям и старшей сестре, которые гастролировали с украинским театром, уже потратив на это все собственные деньги, раздав зарплату актерам. Плеядовцы, несмотря на свое, часто и безусловно благородное происхождение, могли, как Людмила Старицкая-Черняхивская, сказать: «Я не знаю, к какому классу я принадлежу. Я с 16 лет зарабатываю сама себе на хлеб, работаю 16 часов, и никто 7-часового рабочего дня мне не дал, но в любом случае — что мне буржуазия и что я буржуазии?»
Вспомним, как и где работала над своими гениальными драмами шекспировского уровня Леся Украинка — чаще всего даже не за обычным письменным столом (ведь известно, какой большой была их семья, сколько родственников и друзей постоянно находились рядом, мешая сосредоточиться), а в основном в кровати — дома, в клинике, на далеких курортах. И чтобы удобнее было писать лежа, брат Михаил сделал ей в кровать специальную подставку-столик.
Олена Пчилка в своей статье «Иван Франко и его работа» когда-то засвидетельствовала и такое: «Работы было много! К писанию же условия были самые плохие. Можно было увидеть Франко за работой при таком окружении: рабочий кабинет, он же и столовая, и детский покой, на коленях меньший ребенок, а второй стоит тут же и тоже требует внимания [а еще двое франковых детей в любую минуту забегут в кабинет со своими уже проблемами, снова и снова разрушая знаменитейшую лабораторию творчества художника. — А. Д.], а отец пишет важный труд, еще и срочный... Пусть бы были увидели тогда Франко те работники, которые «не могут работать иначе, как в своем уютном кабинете, при полнейшей тишине и возможном домашнем комфорте!»
В украинской нации всегда находились те, кто не хотел быть униженным. Среди них всегда были, есть и будут победители из когорты Леси Украинки. Именно об этом напоминают нам сегодня светочи нашего народа. Пришло время для работы. Наше время и наша победа, современник!
